Конечно,
дежурная служба "воздух" запросила у нас пароль, а потом дежурный офицер
выматерил нас за то, что мы совершили посадку в нейтральной зоне без
спецразрешения, но я взял у пилота ларингофон и спел пэвэошникам: "А на
нейтральной полосе цветы необычайной красоты!..". Действительно, Высоцкий
прав - таких нежных, зеленовато-желтых и байково-мохнатых эдельвейсов,
мягоньких, как лапки у котенка, я не видел за все десять дней
командировки, сколько ни лазил с гляциологами по ледникам и горным хребтам
Сурхана.
Теперь же я вез из командировки в Москву целый котелок роскошных
эдельвейсов - черный плоский походный котелок с выцарапанными на нем
фамилиями участников экспедиции, его подарили мне ребята-гляциологи для
нашего редакционного музея. Я еще не знал, кому именно буду дарить эти
эдельвейсы в Москве, я был как раз в паузе между очередными
влюбленностями, но, зная свою влюбчивую натуру, был уверен, что эдельвейсы
не залежатся в этом прокопченном котелке. Мог ли я думать тогда, что эта
следующая влюбленность обернется для меня таким роковым образом? Впрочем,
не будем забегать вперед, запомним только, что я увез из этой командировки
целый сноп эдельвейсов, облупившийся от солнца нос, черный походный
котелок, пропуск в погранзону и пропуск на Чаршангский
погранично-колхозный аэродромчик, подписанные начальником ПВО
Средне-Азиатского военного округа генералом Федосеевым, а также несколько
блокнотов с заметками для будущего очерка и здоровую усталость от хождения
по горам. Конечно, пропуски в погранзону и на аэродром нужно было сдать в
Управление погранвойск в Ташкенте, но после утомительного полета
"Чаршанг-Самарканд-Ташкент" стоило ли ехать с аэродрома в центр города
только для того, чтобы сдать пару бумажек в спецчасть ПВО, а затем мчаться
обратно на аэродром, чтобы успеть к московскому рейсу? Да обойдутся они
без этих пропусков, решил я, к тому же надо быть последним идиотом, чтобы
не оставить у себя такой сувенир - пропуск в погранзону.
Устало сидя в кабинете начальника ташкентского аэровокзала (он вызвал
к себе старшего кассира оформить мне билет до Москвы, чтобы не стоять мне
в чудовищной очереди в кассе) и слушая московское радио: "В Москве плюс
четыре, низкая облачность, мелкий дождь..." - я вдруг подумал: а залечу-ка
я в Баку к бабушке, поваляюсь там на бабушкином диване, порыбачу со
старыми друзьями в Каспийском море, там же и очерк напишу о гляциологах,
какая разница - буду я его в сырой Москве писать, в редакции или у бабушки
в Баку!
- Вот что, - сказал я седому, заискивающему перед столичным
корреспондентом, кассиру. - Пишите мне билет "Ташкент-Баку-Москва". Я
вспомнил, что у меня еще в Баку есть дела. Когда у вас на Баку самолет?
Кассир вопросительно посмотрел на начальника аэровокзала, но тому
было все равно куда спровадить московского корреспондента, лишь бы я
поскорей убрался из аэровокзала и не видел, какая тут толкотня и давка за
билетами, не написал об этом критической заметки в свою газету.
- Значит, сначала в Баку? - спросил начальник аэровокзала.
- Да, - ответил я решительно.
И пока кассир выписывал мне билет, зеленая и прохладная каспийская
волна уже вошла мне в душу, укрыла невесомой и прозрачной плотью, и я ясно
понял, как здорово я решил - сразу после прожаренных на солнце узбекских
гор, после лазаний по грязным, запыленным углем ледникам бултыхнуться в
зеленую воду родного Каспия, удлинив ноги ластами для подводного плавания
и охоты.
И уже предвкушая морскую соль на губах, прохладную зелень каспийской
волны и эту неповторимую разнеженную усталость, я прошел сквозь толпу на
регистрацию билетов, сдал свой рюкзак в багаж и с легкой сумкой через
плечо вышел на летное поле, к самолету. "ТУ-104" - старенький реактивный
лайнер-тихоход - стоял возле стеклянного здания аэровокзала, но пассажиров
к трапу еще не пускали, шла загрузка багажа. Громоздкие, запрещенные к
провозу самолетами ящики и огромные, перевязанные бечевкой фибровые
чемоданы с дырочками, чтобы овощи и фрукты не задохнулись в дороге. Среди
этих неуклюжих вещей мой рюкзачишко вспорхнул в руках грузчиков как
детский мяч. Я увидел, как, напрягаясь от тяжести, грузчики подняли и
стали заталкивать в самолет тяжеленный цинковый гроб.
Лететь с покойником! Какой бы я ни был современный, просвещенный и
образованный, - примета есть примета, и я сразу вспомнил все приметы,
связанные с гробом. Если гроб везут тебе навстречу - это хорошо, это
значит, что неприятности и беды уже не ждут тебя впереди, а вывезены с
твоего пути. Но если в пути тебя сопровождает гроб - хана дело,
какая-нибудь пакость обязательно случится.
Вот гады, подумал я с досадой. Ведь нельзя покойников в пассажирских
самолетах возить, только в грузовых разрешается, уж я-то все инструкции
"Аэрофлота" знаю, девять лет летаю по всей стране без передышки.
Безусловно, и тут не обошлось без взятки...
Чтобы отвлечься от этого гроба, я скользнул глазами по пассажирам,
выстроившимся у турникета перед выходом на летное поле. Толпа спекулянтов,
везущих зелень в Прибалтику, огромные кепки-"аэродромы", плохо выбритые
или вообще не бритые лица, темные мятые пиджаки, надутый, как индюк,
майор-пограничник с круглым лицом, две пожилые женщины в шелковых
узбекских платьях, какой-то тип в черном пиджаке с маленькой траурной
фотографией покойного родственника на груди... Стоп! Я вгляделся в лицо
этого "типа". Да это же Зиялов, Олег Зиялов, мой одноклассник по бакинской
школе, я с ним в восьмом или девятом классе учился, вместе с уроков в кино
удирали, я у него на контрольных по химии списывал, а он у меня - по
литературе.
- Олег! - шагнул я к нему.
Мне показалось, что на какую-то долю секунды он словно окаменел и не
сразу взглянул в мою сторону (что естественно, когда тебя окликают по
имени) - нет, мне показалось, что он словно сделал внутреннее усилие
взглянуть на меня. Впрочем, ведь у него кто-то умер, решил я, и, видимо,
это он везет гроб с покойником. В таком состоянии трудно переключиться на
какие-то посторонние вещи...
- Привет! Я - Гарин, не узнаешь? - сказал я, уже видя, что он узнал
меня, конечно. - Прими мои соболезнования. Кого ты хоронишь?
- Дядю, - ответил он как-то заторможенно и все еще смотрел на меня с
сомнением - мол, знает он меня или не знает.
- Зиялов, мы же с тобой в одной школе учились! Что ты так смотришь? Я
- Гарин, ты за мной на последней парте сидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
дежурная служба "воздух" запросила у нас пароль, а потом дежурный офицер
выматерил нас за то, что мы совершили посадку в нейтральной зоне без
спецразрешения, но я взял у пилота ларингофон и спел пэвэошникам: "А на
нейтральной полосе цветы необычайной красоты!..". Действительно, Высоцкий
прав - таких нежных, зеленовато-желтых и байково-мохнатых эдельвейсов,
мягоньких, как лапки у котенка, я не видел за все десять дней
командировки, сколько ни лазил с гляциологами по ледникам и горным хребтам
Сурхана.
Теперь же я вез из командировки в Москву целый котелок роскошных
эдельвейсов - черный плоский походный котелок с выцарапанными на нем
фамилиями участников экспедиции, его подарили мне ребята-гляциологи для
нашего редакционного музея. Я еще не знал, кому именно буду дарить эти
эдельвейсы в Москве, я был как раз в паузе между очередными
влюбленностями, но, зная свою влюбчивую натуру, был уверен, что эдельвейсы
не залежатся в этом прокопченном котелке. Мог ли я думать тогда, что эта
следующая влюбленность обернется для меня таким роковым образом? Впрочем,
не будем забегать вперед, запомним только, что я увез из этой командировки
целый сноп эдельвейсов, облупившийся от солнца нос, черный походный
котелок, пропуск в погранзону и пропуск на Чаршангский
погранично-колхозный аэродромчик, подписанные начальником ПВО
Средне-Азиатского военного округа генералом Федосеевым, а также несколько
блокнотов с заметками для будущего очерка и здоровую усталость от хождения
по горам. Конечно, пропуски в погранзону и на аэродром нужно было сдать в
Управление погранвойск в Ташкенте, но после утомительного полета
"Чаршанг-Самарканд-Ташкент" стоило ли ехать с аэродрома в центр города
только для того, чтобы сдать пару бумажек в спецчасть ПВО, а затем мчаться
обратно на аэродром, чтобы успеть к московскому рейсу? Да обойдутся они
без этих пропусков, решил я, к тому же надо быть последним идиотом, чтобы
не оставить у себя такой сувенир - пропуск в погранзону.
Устало сидя в кабинете начальника ташкентского аэровокзала (он вызвал
к себе старшего кассира оформить мне билет до Москвы, чтобы не стоять мне
в чудовищной очереди в кассе) и слушая московское радио: "В Москве плюс
четыре, низкая облачность, мелкий дождь..." - я вдруг подумал: а залечу-ка
я в Баку к бабушке, поваляюсь там на бабушкином диване, порыбачу со
старыми друзьями в Каспийском море, там же и очерк напишу о гляциологах,
какая разница - буду я его в сырой Москве писать, в редакции или у бабушки
в Баку!
- Вот что, - сказал я седому, заискивающему перед столичным
корреспондентом, кассиру. - Пишите мне билет "Ташкент-Баку-Москва". Я
вспомнил, что у меня еще в Баку есть дела. Когда у вас на Баку самолет?
Кассир вопросительно посмотрел на начальника аэровокзала, но тому
было все равно куда спровадить московского корреспондента, лишь бы я
поскорей убрался из аэровокзала и не видел, какая тут толкотня и давка за
билетами, не написал об этом критической заметки в свою газету.
- Значит, сначала в Баку? - спросил начальник аэровокзала.
- Да, - ответил я решительно.
И пока кассир выписывал мне билет, зеленая и прохладная каспийская
волна уже вошла мне в душу, укрыла невесомой и прозрачной плотью, и я ясно
понял, как здорово я решил - сразу после прожаренных на солнце узбекских
гор, после лазаний по грязным, запыленным углем ледникам бултыхнуться в
зеленую воду родного Каспия, удлинив ноги ластами для подводного плавания
и охоты.
И уже предвкушая морскую соль на губах, прохладную зелень каспийской
волны и эту неповторимую разнеженную усталость, я прошел сквозь толпу на
регистрацию билетов, сдал свой рюкзак в багаж и с легкой сумкой через
плечо вышел на летное поле, к самолету. "ТУ-104" - старенький реактивный
лайнер-тихоход - стоял возле стеклянного здания аэровокзала, но пассажиров
к трапу еще не пускали, шла загрузка багажа. Громоздкие, запрещенные к
провозу самолетами ящики и огромные, перевязанные бечевкой фибровые
чемоданы с дырочками, чтобы овощи и фрукты не задохнулись в дороге. Среди
этих неуклюжих вещей мой рюкзачишко вспорхнул в руках грузчиков как
детский мяч. Я увидел, как, напрягаясь от тяжести, грузчики подняли и
стали заталкивать в самолет тяжеленный цинковый гроб.
Лететь с покойником! Какой бы я ни был современный, просвещенный и
образованный, - примета есть примета, и я сразу вспомнил все приметы,
связанные с гробом. Если гроб везут тебе навстречу - это хорошо, это
значит, что неприятности и беды уже не ждут тебя впереди, а вывезены с
твоего пути. Но если в пути тебя сопровождает гроб - хана дело,
какая-нибудь пакость обязательно случится.
Вот гады, подумал я с досадой. Ведь нельзя покойников в пассажирских
самолетах возить, только в грузовых разрешается, уж я-то все инструкции
"Аэрофлота" знаю, девять лет летаю по всей стране без передышки.
Безусловно, и тут не обошлось без взятки...
Чтобы отвлечься от этого гроба, я скользнул глазами по пассажирам,
выстроившимся у турникета перед выходом на летное поле. Толпа спекулянтов,
везущих зелень в Прибалтику, огромные кепки-"аэродромы", плохо выбритые
или вообще не бритые лица, темные мятые пиджаки, надутый, как индюк,
майор-пограничник с круглым лицом, две пожилые женщины в шелковых
узбекских платьях, какой-то тип в черном пиджаке с маленькой траурной
фотографией покойного родственника на груди... Стоп! Я вгляделся в лицо
этого "типа". Да это же Зиялов, Олег Зиялов, мой одноклассник по бакинской
школе, я с ним в восьмом или девятом классе учился, вместе с уроков в кино
удирали, я у него на контрольных по химии списывал, а он у меня - по
литературе.
- Олег! - шагнул я к нему.
Мне показалось, что на какую-то долю секунды он словно окаменел и не
сразу взглянул в мою сторону (что естественно, когда тебя окликают по
имени) - нет, мне показалось, что он словно сделал внутреннее усилие
взглянуть на меня. Впрочем, ведь у него кто-то умер, решил я, и, видимо,
это он везет гроб с покойником. В таком состоянии трудно переключиться на
какие-то посторонние вещи...
- Привет! Я - Гарин, не узнаешь? - сказал я, уже видя, что он узнал
меня, конечно. - Прими мои соболезнования. Кого ты хоронишь?
- Дядю, - ответил он как-то заторможенно и все еще смотрел на меня с
сомнением - мол, знает он меня или не знает.
- Зиялов, мы же с тобой в одной школе учились! Что ты так смотришь? Я
- Гарин, ты за мной на последней парте сидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84