Жизнь для меня - тождественна инстинкту роста, власти, накопления сил, упрямого существования; если отсутствует воля к власти, существо деградирует. Утверждаю, что воля к власти отсутствует во всех высших ценностях человечества, - узурпировав самые святые имена, господствуют ценности гибельной деградации, ценности нигилистические.
7
Христианство называют религией сострадания... Сострадание противоположно аффектам тонуса, повышающим энергию жизненного чувства,- оно воздействует угнетающе. Сострадая, слабеешь. Сострадание во много крат увеличивает потери в силе, страдания и без того дорого обходятся. Сострадание разносит заразу страдания - при известных обстоятельствах состраданием может достигаться такая совокупная потеря жизни, жизненной энергии, что она становится абсурдно диспропорциональной кванту причины (пример: смерть назарянина). Вот одно соображение, а есть и другое, более важное. Если предположить, что сострадание измеряется ценностью вызываемых им реакций, то жизнеопасный характер его выступает с еще большей ясностью. В целом сострадание парализует закон развития - закон селекции. Оно поддерживает жизнь в том, что созрело для гибели, оно борется с жизнью в пользу обездоленных и осужденных ею, а множество всевозможных уродств, в каких длит оно жизнь, придает мрачную двусмысленность самой жизни. Люди отважились назвать сострадание добродетелью (для любой благородной морали сострадание - слабость), однако пошли и дальше, превратив сострадание в главную добродетель, в почву и источник всех иных,- правда, нельзя забывать, что так это выглядит с позиции нигилистической философии, начертавшей на своем щите отрицание жизни. Шопенгауэр был по-своему прав: сострадание отрицает жизнь, делает ее достойной отрицания, сострадание это практический нигилизм. Скажу еще раз: этот депрессивный, заразный инстинкт парализует инстинкты, направленные на сохранение жизни, на повышение ее ценности,- он бережет и множит всяческое убожество, а потому выступает как главное орудие, ускоряющее decadence. Сострадание - это проповедь Ничто!.. Но только не говорят - "Ничто", а вместо этого говорят "мир иной", "бог", "подлинная жизнь", или нирвана, искупление, блаженство... Эта невинная риторика из сферы религиозно-моральной идиосинкразии выглядит далеко не столь невинной, когда начинаешь понимать, какая тенденция маскируется возвышенными словами - враждебность жизни. Шопенгауэр был врагом жизни, а потому сострадание сдела- лось для него добродетелью... Аристотель, как известно, видел в сострадании болезненное, опасное состояние, когда время от времени полезно прибегать к слабительному: трагедию он понимал как такое слабительное. Ради инстинкта жизни следовало бы на деле искать средство нанести удар по такому опасному, болезнетворному скоплению сострадания, как в случае Шопенгауэра (и, к сожалению, всего нашего литературно-художественного decadence'а от Санкт-Петербурга до Парижа, от Толстого до Вагнера),-нанести удар, чтоб оно лопнуло... Нет ничего менее здорового во всей нашей нездоровой современности, чем христианское сострадание. Тут-то послужить врачом, неуступчивым, со скальпелем в руках,- наша обязанность, наш способ любить людей, благодаря этому мы, гиперборейцы, становимся философами!..
8
Необходимо сказать, кого мы считаем своей противоположностью, богословов и всех, в ком течет богословская кровь,- всю нашу философию... Надо вблизи увидеть эту фатальность, а лучше пережить ее самому и разве что не погибнуть от нее, чтобы уж вовсе не понимать тут шуток (вольнодумство господ естествоиспытателей и физиологов в моих глазах только шутка, им в этих материях недостает страсти, им недостает страдания). Зараза распространилась дальше, чем думают: богословский инстинкт "высокомерия" я обнаруживал везде, где люди в наши дни ощущают себя "идеалистами" и в силу высшего своего происхождения присваивают себе право глядеть на действительность неприязненно и свысока. Идеалист что жрец, все высокие понятия у него на руках (да и не только на руках!), он с благожелательным презрением кроет ими и "рассудок", и "чувства", и "почести", и "благополучие", и "науку": все это ниже его, все это вред и соблазн, над которыми в неприступном для-себя-бытии парит "дух"... Как если бы смирение, целомудренность, бедность, одним словом, святость не причинили жизни вреда куда большего, чем самые ужасные извращения и пороки... Чистый дух - чистая ложь... Пока признается существом высшего порядка жрец, этот клеветник, отрицатель и отравитель жизни по долгу службы, не будет ответа на вопрос: что есть истина? Если истину защищает адвокат отрицания и небытия, она уже вывернута наизнанку...
9
Объявляю войну инстинкту теолога: след его обнаруживаю повсюду. У кого в жилах течет богословская кровь, тот ни на что не способен смотреть прямо и честно. На такой почве развивается пафос, именуемый верой: раз и навсегда зажмурил глаза, не видишь себя и уже не смущаешься своей неизлечимой лживостью. Из дефектов зрения выводят мораль, добродетель, святость; чистую совесть ставят в зависимость от ложного видения, требуют, чтобы никакой иной способ видения не признавался,- свой же собственный назвали "искуплением", "вечностью", "богом" и объявили священным. Но я везде докапывался до богословского инстинкта - до этой самой распространенной, по-настоящему "подпольной" формы лживости, какая только есть на свете. Если для богослова что-то истинно, значит, это ложь - вот вам, пожалуйста, критерий истины. Самый глубокий инстинкт самосохранения воспрещает богослову чтить или хотя бы учитывать реальность - и в самом малом. Куда только простирается его влияние, всюду извращены ценностные суждения, а понятия "истинного" и "ложного" непременно вывернуты наизнанку: самое вредное для жизни называется "истинным", то же, что приподнимает, возвышает, утверждает, оправдывает жизнь, что ведет к ее торжеству, считается "ложным"... Если, случается, богословы протягивают руку к власти, воздействуя на "совесть" государей (или народов), мы можем не сомневаться в том, что, собственно, происходит: рвется к власти воля к концу, нигилизм воли...
10
Немцы сразу поймут меня, если я скажу: философия испорчена богословской кровью. Протестантский пастор - прадед немецкой фи- лософии, сам протестантизм - ее peccatum originale *. Вот определение протестантизма это односторонний паралич христианства - и разума... Достаточно сказать "Тюбингенский институт", чтобы понять, что такое немецкая философия по своей сути - коварная, скрытная теология... Никто в Германии не лжет лучше швабов - те лгут с невинностью... Откуда это ликование, охватившее ученый мир Германии (на три четверти состоящий из пасторских и учительских сынков), когда выступил Кант?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
7
Христианство называют религией сострадания... Сострадание противоположно аффектам тонуса, повышающим энергию жизненного чувства,- оно воздействует угнетающе. Сострадая, слабеешь. Сострадание во много крат увеличивает потери в силе, страдания и без того дорого обходятся. Сострадание разносит заразу страдания - при известных обстоятельствах состраданием может достигаться такая совокупная потеря жизни, жизненной энергии, что она становится абсурдно диспропорциональной кванту причины (пример: смерть назарянина). Вот одно соображение, а есть и другое, более важное. Если предположить, что сострадание измеряется ценностью вызываемых им реакций, то жизнеопасный характер его выступает с еще большей ясностью. В целом сострадание парализует закон развития - закон селекции. Оно поддерживает жизнь в том, что созрело для гибели, оно борется с жизнью в пользу обездоленных и осужденных ею, а множество всевозможных уродств, в каких длит оно жизнь, придает мрачную двусмысленность самой жизни. Люди отважились назвать сострадание добродетелью (для любой благородной морали сострадание - слабость), однако пошли и дальше, превратив сострадание в главную добродетель, в почву и источник всех иных,- правда, нельзя забывать, что так это выглядит с позиции нигилистической философии, начертавшей на своем щите отрицание жизни. Шопенгауэр был по-своему прав: сострадание отрицает жизнь, делает ее достойной отрицания, сострадание это практический нигилизм. Скажу еще раз: этот депрессивный, заразный инстинкт парализует инстинкты, направленные на сохранение жизни, на повышение ее ценности,- он бережет и множит всяческое убожество, а потому выступает как главное орудие, ускоряющее decadence. Сострадание - это проповедь Ничто!.. Но только не говорят - "Ничто", а вместо этого говорят "мир иной", "бог", "подлинная жизнь", или нирвана, искупление, блаженство... Эта невинная риторика из сферы религиозно-моральной идиосинкразии выглядит далеко не столь невинной, когда начинаешь понимать, какая тенденция маскируется возвышенными словами - враждебность жизни. Шопенгауэр был врагом жизни, а потому сострадание сдела- лось для него добродетелью... Аристотель, как известно, видел в сострадании болезненное, опасное состояние, когда время от времени полезно прибегать к слабительному: трагедию он понимал как такое слабительное. Ради инстинкта жизни следовало бы на деле искать средство нанести удар по такому опасному, болезнетворному скоплению сострадания, как в случае Шопенгауэра (и, к сожалению, всего нашего литературно-художественного decadence'а от Санкт-Петербурга до Парижа, от Толстого до Вагнера),-нанести удар, чтоб оно лопнуло... Нет ничего менее здорового во всей нашей нездоровой современности, чем христианское сострадание. Тут-то послужить врачом, неуступчивым, со скальпелем в руках,- наша обязанность, наш способ любить людей, благодаря этому мы, гиперборейцы, становимся философами!..
8
Необходимо сказать, кого мы считаем своей противоположностью, богословов и всех, в ком течет богословская кровь,- всю нашу философию... Надо вблизи увидеть эту фатальность, а лучше пережить ее самому и разве что не погибнуть от нее, чтобы уж вовсе не понимать тут шуток (вольнодумство господ естествоиспытателей и физиологов в моих глазах только шутка, им в этих материях недостает страсти, им недостает страдания). Зараза распространилась дальше, чем думают: богословский инстинкт "высокомерия" я обнаруживал везде, где люди в наши дни ощущают себя "идеалистами" и в силу высшего своего происхождения присваивают себе право глядеть на действительность неприязненно и свысока. Идеалист что жрец, все высокие понятия у него на руках (да и не только на руках!), он с благожелательным презрением кроет ими и "рассудок", и "чувства", и "почести", и "благополучие", и "науку": все это ниже его, все это вред и соблазн, над которыми в неприступном для-себя-бытии парит "дух"... Как если бы смирение, целомудренность, бедность, одним словом, святость не причинили жизни вреда куда большего, чем самые ужасные извращения и пороки... Чистый дух - чистая ложь... Пока признается существом высшего порядка жрец, этот клеветник, отрицатель и отравитель жизни по долгу службы, не будет ответа на вопрос: что есть истина? Если истину защищает адвокат отрицания и небытия, она уже вывернута наизнанку...
9
Объявляю войну инстинкту теолога: след его обнаруживаю повсюду. У кого в жилах течет богословская кровь, тот ни на что не способен смотреть прямо и честно. На такой почве развивается пафос, именуемый верой: раз и навсегда зажмурил глаза, не видишь себя и уже не смущаешься своей неизлечимой лживостью. Из дефектов зрения выводят мораль, добродетель, святость; чистую совесть ставят в зависимость от ложного видения, требуют, чтобы никакой иной способ видения не признавался,- свой же собственный назвали "искуплением", "вечностью", "богом" и объявили священным. Но я везде докапывался до богословского инстинкта - до этой самой распространенной, по-настоящему "подпольной" формы лживости, какая только есть на свете. Если для богослова что-то истинно, значит, это ложь - вот вам, пожалуйста, критерий истины. Самый глубокий инстинкт самосохранения воспрещает богослову чтить или хотя бы учитывать реальность - и в самом малом. Куда только простирается его влияние, всюду извращены ценностные суждения, а понятия "истинного" и "ложного" непременно вывернуты наизнанку: самое вредное для жизни называется "истинным", то же, что приподнимает, возвышает, утверждает, оправдывает жизнь, что ведет к ее торжеству, считается "ложным"... Если, случается, богословы протягивают руку к власти, воздействуя на "совесть" государей (или народов), мы можем не сомневаться в том, что, собственно, происходит: рвется к власти воля к концу, нигилизм воли...
10
Немцы сразу поймут меня, если я скажу: философия испорчена богословской кровью. Протестантский пастор - прадед немецкой фи- лософии, сам протестантизм - ее peccatum originale *. Вот определение протестантизма это односторонний паралич христианства - и разума... Достаточно сказать "Тюбингенский институт", чтобы понять, что такое немецкая философия по своей сути - коварная, скрытная теология... Никто в Германии не лжет лучше швабов - те лгут с невинностью... Откуда это ликование, охватившее ученый мир Германии (на три четверти состоящий из пасторских и учительских сынков), когда выступил Кант?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22