Из Гавра в повозках со льдом
прислали плоских палтусов, а из Жиронды - сардинки, плавающие в
собственном жиру. Черные угри извивались в корзинах, улитки оставляли на
виноградных листьях пенистый след, с сухим треском сталкивались панцирями
зеленые морские черепахи. А разным овощам: капусте всех сортов и видов,
репе и брюкве, нежному, под крышей выращенному горошку, шпинату и сладкому
цикорию, турецким бобам - счету не было. В плоских плетенках ждали своего
часа плоды, те, что могли сохраниться с осени: яблоки, груши, желтые
лимоны. У дверей трапезной выгружали с телег сыры - плоские и тяжелые,
словно мельничные жернова, или круглые, как пушечные ядра, из пирамидой
складывали у стены.
Для тех же, кто по слабости не мыслит обеда без убоины, тоже есть
выход. Малая птичка бекас, что зовется водяной курочкой, обычая ради
своего, признана нескоромной, словно рыба. А поскольку нигде не оговорено,
только ли бекас зовется водяной курочкой, то и иные кулики разделили его
участь, а следом цапли и молодые журавли. Да и велик ли грех, ежели
постный юлиан окажется на костном бульоне, или иной любитель консоме
утолит свою грешную страсть в непоказанное время? Чревоугодие - грех
простительный, и может быть замолен.
Разумеется, нельзя съесть все это, не запивая в изобилии вином,
недаром же по райскому саду протекала не одна, а семь рек, и вода в них
была вкусней самого отменного боннского вина. Так что в винах тоже
недостатка не было. Испанский херес мирно соседствовал с мартелем,
лоснились смазанные маслом бочки мальвазии, в глиняных кувшинчиках
хранилась сладкое вино с острова Родос, ныне захваченного Солиманом и уже
не дарящего христиан веселящей влагой. Рядом бесконечными шеренгами стояли
бутылочки с монастырскими ликерами и ратафиями, но больше всего у святых
отцов было красных бургунских и светлых шампанских вин, игристых и
пенящихся в кубках.
Bonnum vinum cum sapore
Bibat abbat cum priore*
********* СНОСКА: *Доброе пенное вино
Пусть пьют аббат с приором.(лат.) *********
Привезенное уносилось на кухню, там чистилось, резалось, жарилось,
кипело, тушилось и запекалось, чтобы в нужный момент быть поданным к
столу.
Утренние часы де Турнон самолично отслужил в соборе святого Иоанна,
том, что строился триста пятьдесят лет, и чей пример позволяет жителям
германского Кельна надеяться, что и их величественный собор когда-нибудь
будет достроен.
Затем съехавшиеся вельможи и прелаты двинулись к монастырю нищих
братьев.
Хлебосольный амфитрион занял место во главе стола. По правую руку от
Турнона поместились будущий вице-король Гийом дю Белле и его брат -
кардинал Жан дю Белле. По левую руку хозяина было место молодого
архиепископа Вьеннского - Петра Помье, затем королевского судьи, далее
членов магистрата, приоров и аббатов монастырей, дворян из свит высоких
особ и далее, в соответствии с богатством, знатностью и должностью
приглашенного. Каждый заранее знал свое место, все быстро расселись.
И тут обнаружилось, что два кресла почти в середине стола пустуют.
Кто-то позволил себе опоздать. В скором времени опоздавшие появились. Они
вошли, не прерывая беседы и заняли свои места. Эти два человека вполне
могли позволить себе легкое нарушение этикета, поскольку слишком близко
стояли к своим сеньорам. Лейб-медик семьи дю Белле доктор медицины Франсуа
Рабле и учитель вьеннского архиепископа доктор медицины Мишель Вильнев.
Оба доктора были скандально прославлены. На них клеветали и писали
доносы. Сорбонна осудила их взгляды как некатолические, книги ими
написанные, пылали на Гревской площади, но сами авторы до поры были в
безопасности под защитой высоких покровителей.
Они познакомились несколько лет назад здесь же, в Лионе. Бакалавр
Мишель Вильнев был в ту пору безвестным молодым человеком. О громких делах
нечестивца Сервета уже стали забывать все, кроме недремлющей инквизиции и
оскорбленных протестантских вождей, но Мишель Вильнев не привлекал
внимания ни тех, ни других. Он скромно приехал в прославленный
типографиями Лион на заработки. Типографы братья Мельхиор и Каспар
Трезхель предложили ему заняться выпуском "Географии" Птолемея, обещав за
труд восемьсот ливров.
Впереди у Мигеля было возвращение в Сорбонну, нашумевшие лекции по
астрологии, книги, оскорбившие медицинский факультет, и громкий судебный
процесс с альма-матер, который Мигель сумел выиграть. Более того, через
несколько месяцев он, несмотря на отчаянное сопротивление профессуры,
которую назвал в одной из книг "язвою невежества", умудрился получить
докторскую степень. Но пока, глядя на скромного корректора, нельзя было ни
угадать его прошлого, ни предвидеть будущего.
А Франсуа Рабле, тоже еще не доктор, а магистр, тогда только что
закончил чтение в Монпелье двухгодичного курса лекций по анатомии. Лекции
пользовались успехом, но власти города распорядились прекратить вскрытия,
которыми неприлично заниматься духовному лицу, имеющему право лечить, но
"без огня и железа". Рабле покинул Монпелье и приехал в Лион, где по
рекомендации Жана дю Белле был назначен главным врачом Отель-Дье. Оклада
городского врача не хватало на жизнь, и Рабле подрабатывал в типографии
изданием календарей и астрологических альманахов.
Так пересеклись пути этих двух человек, началась их дружба, больше
похожая на вражду. Они спорили друг с другом непрерывно и по всякому
поводу, хотя причина была всего одна: Рабле полагал счастье в радости,
легком6 своей охотой выполняемом труде, праздничной6 неомраченной жизни.
Сервет ратовал за суровую простоту, самоограничение и непреклонность
первых веков. При этом один молчал о Телемской обители, ведь в ту пору
Франсуа Рабле отрицал свое родство с извлекателем квинтэссенции
Алькофрибасом Назье, а Мигель, тем более, ни слова не говорил о Мюнстере,
откуда частенько приходили к нему тайные гонцы.
А сейчас, по прошествии почти семи лет, они неожиданно встретились и
обрадованно спешили поделиться новостями, которых скопилось немало, и
медицинскими наблюдениями, которых тоже было достаточно. И, разумеется,
снова спорили, причем Рабле порой с невозмутимым видом отстаивал самые
чудовищные мнения, лишь бы не соглашаться с противником. Из-за этого они и
опоздали на банкет, что, впрочем, их не смутило. Рабле продолжал
рассказывать:
- У Гиппократа можно найти описание этой болезни, но, видимо, он
путал ее с другими простудными горячками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
прислали плоских палтусов, а из Жиронды - сардинки, плавающие в
собственном жиру. Черные угри извивались в корзинах, улитки оставляли на
виноградных листьях пенистый след, с сухим треском сталкивались панцирями
зеленые морские черепахи. А разным овощам: капусте всех сортов и видов,
репе и брюкве, нежному, под крышей выращенному горошку, шпинату и сладкому
цикорию, турецким бобам - счету не было. В плоских плетенках ждали своего
часа плоды, те, что могли сохраниться с осени: яблоки, груши, желтые
лимоны. У дверей трапезной выгружали с телег сыры - плоские и тяжелые,
словно мельничные жернова, или круглые, как пушечные ядра, из пирамидой
складывали у стены.
Для тех же, кто по слабости не мыслит обеда без убоины, тоже есть
выход. Малая птичка бекас, что зовется водяной курочкой, обычая ради
своего, признана нескоромной, словно рыба. А поскольку нигде не оговорено,
только ли бекас зовется водяной курочкой, то и иные кулики разделили его
участь, а следом цапли и молодые журавли. Да и велик ли грех, ежели
постный юлиан окажется на костном бульоне, или иной любитель консоме
утолит свою грешную страсть в непоказанное время? Чревоугодие - грех
простительный, и может быть замолен.
Разумеется, нельзя съесть все это, не запивая в изобилии вином,
недаром же по райскому саду протекала не одна, а семь рек, и вода в них
была вкусней самого отменного боннского вина. Так что в винах тоже
недостатка не было. Испанский херес мирно соседствовал с мартелем,
лоснились смазанные маслом бочки мальвазии, в глиняных кувшинчиках
хранилась сладкое вино с острова Родос, ныне захваченного Солиманом и уже
не дарящего христиан веселящей влагой. Рядом бесконечными шеренгами стояли
бутылочки с монастырскими ликерами и ратафиями, но больше всего у святых
отцов было красных бургунских и светлых шампанских вин, игристых и
пенящихся в кубках.
Bonnum vinum cum sapore
Bibat abbat cum priore*
********* СНОСКА: *Доброе пенное вино
Пусть пьют аббат с приором.(лат.) *********
Привезенное уносилось на кухню, там чистилось, резалось, жарилось,
кипело, тушилось и запекалось, чтобы в нужный момент быть поданным к
столу.
Утренние часы де Турнон самолично отслужил в соборе святого Иоанна,
том, что строился триста пятьдесят лет, и чей пример позволяет жителям
германского Кельна надеяться, что и их величественный собор когда-нибудь
будет достроен.
Затем съехавшиеся вельможи и прелаты двинулись к монастырю нищих
братьев.
Хлебосольный амфитрион занял место во главе стола. По правую руку от
Турнона поместились будущий вице-король Гийом дю Белле и его брат -
кардинал Жан дю Белле. По левую руку хозяина было место молодого
архиепископа Вьеннского - Петра Помье, затем королевского судьи, далее
членов магистрата, приоров и аббатов монастырей, дворян из свит высоких
особ и далее, в соответствии с богатством, знатностью и должностью
приглашенного. Каждый заранее знал свое место, все быстро расселись.
И тут обнаружилось, что два кресла почти в середине стола пустуют.
Кто-то позволил себе опоздать. В скором времени опоздавшие появились. Они
вошли, не прерывая беседы и заняли свои места. Эти два человека вполне
могли позволить себе легкое нарушение этикета, поскольку слишком близко
стояли к своим сеньорам. Лейб-медик семьи дю Белле доктор медицины Франсуа
Рабле и учитель вьеннского архиепископа доктор медицины Мишель Вильнев.
Оба доктора были скандально прославлены. На них клеветали и писали
доносы. Сорбонна осудила их взгляды как некатолические, книги ими
написанные, пылали на Гревской площади, но сами авторы до поры были в
безопасности под защитой высоких покровителей.
Они познакомились несколько лет назад здесь же, в Лионе. Бакалавр
Мишель Вильнев был в ту пору безвестным молодым человеком. О громких делах
нечестивца Сервета уже стали забывать все, кроме недремлющей инквизиции и
оскорбленных протестантских вождей, но Мишель Вильнев не привлекал
внимания ни тех, ни других. Он скромно приехал в прославленный
типографиями Лион на заработки. Типографы братья Мельхиор и Каспар
Трезхель предложили ему заняться выпуском "Географии" Птолемея, обещав за
труд восемьсот ливров.
Впереди у Мигеля было возвращение в Сорбонну, нашумевшие лекции по
астрологии, книги, оскорбившие медицинский факультет, и громкий судебный
процесс с альма-матер, который Мигель сумел выиграть. Более того, через
несколько месяцев он, несмотря на отчаянное сопротивление профессуры,
которую назвал в одной из книг "язвою невежества", умудрился получить
докторскую степень. Но пока, глядя на скромного корректора, нельзя было ни
угадать его прошлого, ни предвидеть будущего.
А Франсуа Рабле, тоже еще не доктор, а магистр, тогда только что
закончил чтение в Монпелье двухгодичного курса лекций по анатомии. Лекции
пользовались успехом, но власти города распорядились прекратить вскрытия,
которыми неприлично заниматься духовному лицу, имеющему право лечить, но
"без огня и железа". Рабле покинул Монпелье и приехал в Лион, где по
рекомендации Жана дю Белле был назначен главным врачом Отель-Дье. Оклада
городского врача не хватало на жизнь, и Рабле подрабатывал в типографии
изданием календарей и астрологических альманахов.
Так пересеклись пути этих двух человек, началась их дружба, больше
похожая на вражду. Они спорили друг с другом непрерывно и по всякому
поводу, хотя причина была всего одна: Рабле полагал счастье в радости,
легком6 своей охотой выполняемом труде, праздничной6 неомраченной жизни.
Сервет ратовал за суровую простоту, самоограничение и непреклонность
первых веков. При этом один молчал о Телемской обители, ведь в ту пору
Франсуа Рабле отрицал свое родство с извлекателем квинтэссенции
Алькофрибасом Назье, а Мигель, тем более, ни слова не говорил о Мюнстере,
откуда частенько приходили к нему тайные гонцы.
А сейчас, по прошествии почти семи лет, они неожиданно встретились и
обрадованно спешили поделиться новостями, которых скопилось немало, и
медицинскими наблюдениями, которых тоже было достаточно. И, разумеется,
снова спорили, причем Рабле порой с невозмутимым видом отстаивал самые
чудовищные мнения, лишь бы не соглашаться с противником. Из-за этого они и
опоздали на банкет, что, впрочем, их не смутило. Рабле продолжал
рассказывать:
- У Гиппократа можно найти описание этой болезни, но, видимо, он
путал ее с другими простудными горячками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31