В ближайщие
года три он мог дойти до майора.
Еще решил я, обдумывая особенности своего героя, Люха не будет жаден.
Попроси Люху, он поставит. Это не К. и не придурок вроде журналиста
Саньки Кузова. Во-первых, Санька в принципе никогда не ставит, во-вторых,
Сенька всегда только сам напрашивается, а, в-третьих, поставь Саньке, он
сразу полезет в душу всеми своими конечностями. А он конечности никогда не
моет. А у него конечности всегда пахнут пивом и случайными женщинами.
Точно, обрадовался я, Люха - не Санька. Иначе что бы мне его называть
Люхой. В отличие от Саньки Люха рос тихим и сосредоточенным ребенком (в
жизни писателя ни одна достойная фраза не должна пропадать), с некоторым
трудом закончил школу, а дальше стал не учиться. Именно так, подчеркнуть
звучание - стал не учиться. Звучит необычно, а смысл тот же, может даже
еще сильней.
И все равно Люха будет преступником!
Почему преступником - этого я пока не знал. Но догадывался.
Писательское чутье никогда не подводило меня. Пусть Люха влился в
животворную среду актеров и журналистов, пусть он дружит с хмурым
писателем Петровичем и с раскованными молодыми фантастами и поэтами, - все
равно он преступник, у него двойная сложная жизнь. Он от кого-то прячется.
Или от чего-то.
Если честно, я всей шкурой чувствовал: Люха - крупный преступник. В
конце концов, если уж писать о преступнике, так о крупном. Люху, пришло
мне в голову, даже не Интерпол ловит, а Галактическая полиция.
Вот хреновина это или нет?
Я глянул в иллюминатор.
Мы летели над восточной Европой, мелко порубленной на аккуратненькие
участки. Бухарест внизу походил на срез пня с неровно, но отчетливо
расчерченными годовыми кольцами. Люхе, например, не пришло бы в голову
взять румынский банк, его и швейцарские не волновали. Люха грабанул что-то
более значительнее. Что-то гораздо более значительное. Такое, что
сотрудники главной Галактической полиции запрыгали, как блохи на скачках.
А что грабанул?
Да сейф грабанул главного Галактического банка. Тот самый, в котором
под неустанным присмотром хранились самые высококачественные серпрайзы, а
с ними - мощный трансфер и, как обязательное приложение к нему, -
портативный репрессивный аппарат (ПРА), рассчитанный на любую (из
известных двухсот) форму жизни.
Это будет фантастический детектив, определил я про себя жанр будущего
произведения.
Мне хотелось вынуть ручку и блокнот, но справа от меня сидел
негатив-негр, а слева позитив-прозаик П. Мне не хотелось, чтобы они думали
обо мне плохо.
Пусть Люха с некоторым трудом закончил школу, подумал я, пусть он
стал не учиться, все равно он инопланетянин, другой, правда, на Землю
попал случайно. Вместе с самыми высококачественными серпрайзами и мощным
трансфером Люха прихватил из сейфа главного Галактического банка
портативный репрессивный аппарат (ПРА). Трансфер, это, кстати, не лист, по
которому продают подержанных спортсменов, трансфер это такая штуковина,
которая позволяет любому разумному существу принимать любые удобные для
него формы. Понятно, разумные.
Похищенные серпрайзы Люха припрятал на одном очень уединенном
коричневом карлике, а сам незамедлительно смылся в сферу Эгги, откуда ему,
впрочем, так же незамедлительно пришлось убираться, спасая от бед свои
многочисленные жвалы и псевдоподии.
Одно время Люха прятался на Марсе.
Но это было скучно, будучи, в сущности, самым богатым существом
известной Вселенной, годами лежать в сухой марсианской пустыне, придав
себе форму красного, пусть и думающего, но камня. Люхе такое
времяпрепровождение не понравилось. Он бросил Марс и открыл для себя
Землю.
Земля Люху потрясла.
Ему понравились люди - вполне разумные, хотя и суетливые существа.
Ему понравились пейзажи - задумчивые, хотя и не повторяющиеся. Люха сам
принял вид грубоватого молодого человека, который с некоторым трудом
закончил школу, а дальше стал не учиться, и снял комнатенку в самом центре
Новосибирска. Он неделю не выходил из комнаты, постигая по старым журналам
и газетам, купленным у соседки за неимоверные деньги, особенности
человеческого существования. Он узнал о налогах и революциях, о
преступности и любви, о праве на труд и праве на отдых. Наконец, он узнал
о существовании писателей и журналистов.
Петь песнь.
Через неделю в Люхину комнату постучали.
- Кто там? - спросил Люха.
- Милиция.
- Зачем я вам?
- Поговорить надо.
- Сколько вас там?
- Трое.
- Ну и поговорите друг с другом.
Пока милиционеры взламывали дверь (на Люху их навела соседка,
потрясенная сверхвыгодной сделкой по продаже старых газет и журналов, а
так же тем, что Люха в течение недели вообще не выходил из комнаты, даже в
туалет), Люха по водосточной трубе спустился с одиннадцатого этажа прямо
на улицу, вызвав аплодисменты случайных прохожих. Трансфер и ПРА к тому
времени были у Люхи почти на нуле, он строго экономил энергию, ведь на
одном очень уединенном коричневом карлике его ждали припрятанные
серпрайзы. Все, что смог себе позволить Люха - превратил кусок какой-то
валявшейся под ногами бумаги в новенький билет члена Союза журналистов.
Это позволило ему подрабатывать в газетах мелкими заметками и, когда
захочется, посещать Домжур. Заметки Люхи отличались привлекательной
простотой. Он сам так считал: если лопата это лопата, а жопа это жопа, то
зачем хитрить? Пиши как есть. Читатель проглотит. Если люди наработали за
свою историю столько слов, значит, надо пользоваться всеми.
Короче, Люхины заметки читались.
Он снял комнату на Вокзальной магистрали, вечерами ходил в Домжур,
немножечко выпивал и боялся только цыганок. Что-то они, дуры черные, в нем
чуяли. Что-то понимали такое. Бледнели, увидев Люху. А Люха этого не
выносил.
Удивительная вещь - рождение замысла.
Вот только что ты ничего такого не знал, ни о чем таком даже не
задумывался, ничего такого в голову не приходило, и вдруг - на тебе! Люха!
с другой планеты! преступник!
Кто? Откуда? Тебе! О нем. Подсказал?
Вечные вопросы.
Над ними я и ломал голову, пока наш самолет трясло над Витошей при
заходе на полосу Софийского аэропорта.
4. ЕЩЕ О ЛЮБВИ
От жгучего болгарского солнца, от игры теней, запаха листвы, от
незнакомого, но как бы и знакомого говора, прозаика П. понесло в странные
словесные дебри. Пока мы проходили паспортный контроль и таможню, пока нас
разыскивала переводчица, назвавшаяся вовсе не болгарским именем, прозаик
П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
года три он мог дойти до майора.
Еще решил я, обдумывая особенности своего героя, Люха не будет жаден.
Попроси Люху, он поставит. Это не К. и не придурок вроде журналиста
Саньки Кузова. Во-первых, Санька в принципе никогда не ставит, во-вторых,
Сенька всегда только сам напрашивается, а, в-третьих, поставь Саньке, он
сразу полезет в душу всеми своими конечностями. А он конечности никогда не
моет. А у него конечности всегда пахнут пивом и случайными женщинами.
Точно, обрадовался я, Люха - не Санька. Иначе что бы мне его называть
Люхой. В отличие от Саньки Люха рос тихим и сосредоточенным ребенком (в
жизни писателя ни одна достойная фраза не должна пропадать), с некоторым
трудом закончил школу, а дальше стал не учиться. Именно так, подчеркнуть
звучание - стал не учиться. Звучит необычно, а смысл тот же, может даже
еще сильней.
И все равно Люха будет преступником!
Почему преступником - этого я пока не знал. Но догадывался.
Писательское чутье никогда не подводило меня. Пусть Люха влился в
животворную среду актеров и журналистов, пусть он дружит с хмурым
писателем Петровичем и с раскованными молодыми фантастами и поэтами, - все
равно он преступник, у него двойная сложная жизнь. Он от кого-то прячется.
Или от чего-то.
Если честно, я всей шкурой чувствовал: Люха - крупный преступник. В
конце концов, если уж писать о преступнике, так о крупном. Люху, пришло
мне в голову, даже не Интерпол ловит, а Галактическая полиция.
Вот хреновина это или нет?
Я глянул в иллюминатор.
Мы летели над восточной Европой, мелко порубленной на аккуратненькие
участки. Бухарест внизу походил на срез пня с неровно, но отчетливо
расчерченными годовыми кольцами. Люхе, например, не пришло бы в голову
взять румынский банк, его и швейцарские не волновали. Люха грабанул что-то
более значительнее. Что-то гораздо более значительное. Такое, что
сотрудники главной Галактической полиции запрыгали, как блохи на скачках.
А что грабанул?
Да сейф грабанул главного Галактического банка. Тот самый, в котором
под неустанным присмотром хранились самые высококачественные серпрайзы, а
с ними - мощный трансфер и, как обязательное приложение к нему, -
портативный репрессивный аппарат (ПРА), рассчитанный на любую (из
известных двухсот) форму жизни.
Это будет фантастический детектив, определил я про себя жанр будущего
произведения.
Мне хотелось вынуть ручку и блокнот, но справа от меня сидел
негатив-негр, а слева позитив-прозаик П. Мне не хотелось, чтобы они думали
обо мне плохо.
Пусть Люха с некоторым трудом закончил школу, подумал я, пусть он
стал не учиться, все равно он инопланетянин, другой, правда, на Землю
попал случайно. Вместе с самыми высококачественными серпрайзами и мощным
трансфером Люха прихватил из сейфа главного Галактического банка
портативный репрессивный аппарат (ПРА). Трансфер, это, кстати, не лист, по
которому продают подержанных спортсменов, трансфер это такая штуковина,
которая позволяет любому разумному существу принимать любые удобные для
него формы. Понятно, разумные.
Похищенные серпрайзы Люха припрятал на одном очень уединенном
коричневом карлике, а сам незамедлительно смылся в сферу Эгги, откуда ему,
впрочем, так же незамедлительно пришлось убираться, спасая от бед свои
многочисленные жвалы и псевдоподии.
Одно время Люха прятался на Марсе.
Но это было скучно, будучи, в сущности, самым богатым существом
известной Вселенной, годами лежать в сухой марсианской пустыне, придав
себе форму красного, пусть и думающего, но камня. Люхе такое
времяпрепровождение не понравилось. Он бросил Марс и открыл для себя
Землю.
Земля Люху потрясла.
Ему понравились люди - вполне разумные, хотя и суетливые существа.
Ему понравились пейзажи - задумчивые, хотя и не повторяющиеся. Люха сам
принял вид грубоватого молодого человека, который с некоторым трудом
закончил школу, а дальше стал не учиться, и снял комнатенку в самом центре
Новосибирска. Он неделю не выходил из комнаты, постигая по старым журналам
и газетам, купленным у соседки за неимоверные деньги, особенности
человеческого существования. Он узнал о налогах и революциях, о
преступности и любви, о праве на труд и праве на отдых. Наконец, он узнал
о существовании писателей и журналистов.
Петь песнь.
Через неделю в Люхину комнату постучали.
- Кто там? - спросил Люха.
- Милиция.
- Зачем я вам?
- Поговорить надо.
- Сколько вас там?
- Трое.
- Ну и поговорите друг с другом.
Пока милиционеры взламывали дверь (на Люху их навела соседка,
потрясенная сверхвыгодной сделкой по продаже старых газет и журналов, а
так же тем, что Люха в течение недели вообще не выходил из комнаты, даже в
туалет), Люха по водосточной трубе спустился с одиннадцатого этажа прямо
на улицу, вызвав аплодисменты случайных прохожих. Трансфер и ПРА к тому
времени были у Люхи почти на нуле, он строго экономил энергию, ведь на
одном очень уединенном коричневом карлике его ждали припрятанные
серпрайзы. Все, что смог себе позволить Люха - превратил кусок какой-то
валявшейся под ногами бумаги в новенький билет члена Союза журналистов.
Это позволило ему подрабатывать в газетах мелкими заметками и, когда
захочется, посещать Домжур. Заметки Люхи отличались привлекательной
простотой. Он сам так считал: если лопата это лопата, а жопа это жопа, то
зачем хитрить? Пиши как есть. Читатель проглотит. Если люди наработали за
свою историю столько слов, значит, надо пользоваться всеми.
Короче, Люхины заметки читались.
Он снял комнату на Вокзальной магистрали, вечерами ходил в Домжур,
немножечко выпивал и боялся только цыганок. Что-то они, дуры черные, в нем
чуяли. Что-то понимали такое. Бледнели, увидев Люху. А Люха этого не
выносил.
Удивительная вещь - рождение замысла.
Вот только что ты ничего такого не знал, ни о чем таком даже не
задумывался, ничего такого в голову не приходило, и вдруг - на тебе! Люха!
с другой планеты! преступник!
Кто? Откуда? Тебе! О нем. Подсказал?
Вечные вопросы.
Над ними я и ломал голову, пока наш самолет трясло над Витошей при
заходе на полосу Софийского аэропорта.
4. ЕЩЕ О ЛЮБВИ
От жгучего болгарского солнца, от игры теней, запаха листвы, от
незнакомого, но как бы и знакомого говора, прозаика П. понесло в странные
словесные дебри. Пока мы проходили паспортный контроль и таможню, пока нас
разыскивала переводчица, назвавшаяся вовсе не болгарским именем, прозаик
П.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27