Он выстрелил, когда кепка, планируя, шла к земле. Он выстрелил легко,
навскидку, и сразу повернул к нам ухмыляющееся плоское лицо.
Свое дело он знал.
К ногам Ильи упала не кепка, а ее суровый козырек, украшенный по
ободку невероятными лохмотьями.
- Кучно бьет, - сказал я, стараясь не смотреть на Илью.
- Не дрейфь, - сплюнул Эдик. - Дырку можно замазать чернилами.
Его предложение не было принято.
Чтобы скрыть дыру (если это можно было назвать дырой), пришлось бы
замазывать чернилами всю голову будущего писателя. Спрятав в карман то,
что осталось от замечательного головного убора, Илья молча зашагал к
болоту. Он здорово держался. Он изо всех сил показывал, что спор был
честный, что обиды на Эдика у него нет. Но я думаю, что именно в тот день
Илья раз и навсегда встал на защиту всего живого, не умеющего дать отпор
чему-то сильному, агрессивному. Он, например, отказался от охоты на
куличков.
- Да ты че! - сказал я. - У нас этих куличков, как мошкары.
- Ага, - хмыкал Илья. - Бизонов в Северной Америке тоже было больше,
чем мошкары. Мамонты в Сибири паслись когда-то на каждом лугу. Где они
теперь?
- Не Эдик же их перестрелял.
- Именно он. Эдик!
Я не понял Илью.
- А чего тут понимать? - удивился он. - Вот, скажем, поселился ты
возле богатого дома, у хозяина которого есть все - и сад, и скот, и семья.
А ты гол, как сокол. На что ты решишься?
Я пожал плечами.
- Ну, наверное, тоже начну работать, чтобы вырастить сад...
- Вот-вот... - хмыкнул Илья. - А Эдик бы так решил: голову положу, но
этот сосед будет жить хуже, чем я, и скот у него передохнет!
- Преувеличиваешь...
Но именно тогда Илья завел самодельный альбомчик, в которой терпеливо
собирал все дошедшие до него сведения о растениях, животных, птицах и
рыбах, обративших на себя жадное внимание _э_д_и_к_о_в_. Сам того не
подозревая, Илья создал нечто вроде собственной Красной книги.
Я удивлялся:
- Ну, татцельвурм или квагга - ладно... Но зачем ты вписал в альбом
наших болотных куличков?
Илья отвечал коротко:
- Э_д_и_к_!
Эта проблема - "эдик и все живое" - стала, в сущности, основной в
будущих работах писателя Ильи Петрова (новосибирского).
Многие, наверное, помнят известную дискуссию, в которой приняли
участие и новосибирец, и новгородец. Мой друг тогда утверждал: мы
недооцениваем эдиков. Пытаясь их перевоспитать, мы тащим их в будущее, а
они тут же все заражают вокруг себя своими бредовыми мыслями. Но спасать
человека надо и в эдике, возражал новгородец. Мораль ущербна, если мы
спасаем тигров и квагг, но отказываемся от эдиков.
В год той дискуссии вышел в свет самый известный роман Ильи Петрова
(новосибирского) - "Реквием по червю".
В этом романе, переведенном на сто шесть языков, Илья Петров описал
будущие прекрасные времена, когда, к сожалению, было окончательно
установлено, что мы, люди Разумные, как и вообще органическая жизнь, не
имеем никаких аналогов во Вселенной. Ни у ближних звезд, ни у отдаленных
квазаров ученые не нашли и намека на органику. Ясное осознание того, что
биомасса Земли - это, собственно, и есть биомасса Вселенной, привело
наконец к осознанию того простого факта, что исчезновение даже отдельной
особи, исчезновение даже отдельного червя уменьшает не просто биомассу
нашей планеты, но уменьшает биомассу Вселенной.
В романе Ильи Петрова (новосибирского) люди прекрасных грядущих
времен, осознав уникальность живого, объявляли всеобщий траур, если сходил
со сцены самый малозначительный, самый нейтральный организм. По радио всей
планеты передавалась печальная музыка, приспускались национальные флаги.
Герои Ильи Петрова знали, по ком звонит колокол. Но зато с не меньшею
силой радовались они, если благодаря их усилиям возрождался, восставал из
небытия какой-то, казалось бы, уже безнадежно увядший вид.
Это сближает.

4
И вообще...
"Будь у Клеопатры нос подлинней, мир, несомненно, выглядел бы иначе.
Задержись на четверть часа в харчевне те солдаты, что в вандемьере
доставили пушки Бонапарту, мы не знали бы ни Ваграма, ни Ватерлоо..."
Я намеренно напоминаю общеизвестную цитату.
Именно мне, как исполнителю Малой Программы по установлению первых
(односторонних) контактов с Будущим, пришло в голову привлечь к
эксперименту писателя.
Если говорить откровенно, повод был прост: мое неумение шагать к
цели, пропуская хотя бы один этап. Даже в детских мечтах я не умел спешить
сразу к главному.
Вот, скажем (мысленно, разумеется), я попадаю на МВ в Новосибирск XXI
века.
Я выходу из МВ на известной мне по названию, но совершенно уже
изменившейся улице. Любой нормальный человек в считанные минуты добрался
бы до интересующих его объектов, будь то космопорт, бесплатный ресторан
или научная библиотека.
Любой, но не я.
Я бы и сто метров не прошел просто так. Я бы непременно отвлекался на
мелочи: на прохожих (изменилась ли их походка?), на деревья (те же они,
что сейчас?), на блеск луж (будут ли они на счастливых улицах
Будущего?)... Вот почему, сразу после утверждения Малой Программы, я
потребовал, чтобы моим спутником в предстоящей вылазке в Будущее
непременно был бы писатель, то есть человек, умеющий быстро и точно
выбрать из многого главное.
Перебрав более пятидесяти имен, заложенных в память, Большой
Компьютер остановил свой выбор на Илье Петрове.
Я был рад.
Мой друг будет рядом. Его острое птичье лицо овеют ветры настоящего
будущего. Он пойдет рядом со мной по тем улицам, которые мы обживали...
Но, радуясь, я помнил о деле. Я даже укорил Вычислителя:
- Почему не назван дублер Ильи Петрова? Почему сам Петров помянут на
выходе дважды?
- Большой Компьютер не ошибается, - сухо пояснил уязвленный
Вычислитель. - Дублером Петрова назван другой Петров. Насколько я понимаю,
это однофамильцы.
Из более чем пятидесяти писателей, претендовавших на участие в
эксперименте, Большой Компьютер выбрал однофамильцев, известных всему
читающему миру.
Родились они в один год, но в разных местах. В одном и том же году
вышли их первые книги. Случалось, гонорар одного поступал на счет другого,
письма, адресованные новгородцу, случалось, приходили новосибирцу. Но ни
один из них не отказывался от своей фамилии, не желал взять псевдоним. "Мы
достаточно непохожи!"
Это было так.
Осанистый новгородец всегда был ровен в изъявлении своих чувств, мой
друг постоянно кипел. Бородатый новгородец предпочитал проводить свободные
вечера в писательском клубе, мой друг постоянно мотался по краям
отдаленным и не очень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13