Он же всю жизнь ищет монополь
Дирака!
Илья взглянул на меня:
- Ты помнишь, что такое монополь Дирака?
Я усмехнулся.
- Если магнит делить все на меньшие и меньшие части, - нагло объяснил
мой бесцеремонный друг, - можно якобы добраться до магнита с одним
полюсом... Нет, - вздохнул он, - Илья все испортит!
Я усмехнулся.
Я знал о наваждениях моего друга. Одним из таких наваждений для него
всегда был Эдик Пугаев. Он был для Ильи той бесцельной звездой, что
постоянно висит в небе. О ней можно забыть, она может быть затянута
облаками, но она существует. Так и Пугаев. Вчера приторговывал куличками,
сегодня спекулирует книгами, вчера дружил с буфетчицей, сегодня стрижет
купоны с большого писателя.
Я понимал Илью.
И, никогда ничего такого в жизни не видев, я отчетливо, до рези в
глазах, увидел и ощутил бесконечную, невероятную голубизну Эгейского моря
- стаи несущихся сквозь брызги летучих рыб, палящий жар сумасшедшего
средиземноморского солнца, а вдали неторопливо сменяющие друг друга
загадочные флаги грузовых и пассажирских судов. Я отчетливо разглядел
сквозь дымку морских пространств худенькую фигурку моего друга, увидел его
прогуливающимся по эспланаде, где бородатые художники легко набрасывали
мелками моментальные портреты прохожих. И так же отчетливо я увидел и
новгородца, благодушно погруженного в очередной бедекер - его любимое
чтение. Он, конечно, не случайно поставил свой шезлонг рядом с компанией
устроившихся прямо на горячей деревянной палубе ребят из Верхоярска или из
Оймякона, одним словом, откуда-то с полюса холода. Они дорвались наконец
до моря и солнца, они могли наконец не отрываться от бесконечной,
расписанной еще в Одессе пульки. Иногда они поднимали коротко стриженные
головы, улыбались и не без любопытства спрашивали Петрова: "Что там за
город? Чего суетятся люди?" Новгородец весело отвечал: "Это Афины, столица
Греции. Туристов ведут в Акрополь". - "Ничего, - одобряли ребята с полюса
холода. - Хороший город. Красивый". И вновь погружались в свою игру.
Это сближает.
6
Следует отдать должное Петровым.
Узнав о выборе, сделанном Большим Компьютером, получив официальное
приглашение принять участие в столь необычном эксперименте, они не впали в
суету. Новгородец потребовал для себя три недели: завершить первую часть
начатой им греческой повести. Примерно столько же времени потребовал для
себя и мой друг. А поскольку эти неоконченные рукописи Петровых сыграли в
дальнейших событиях известную роль, я обязан несколько подробнее
остановиться на их средиземноморском круизе.
Я уже говорил: время на корабле Петровы проводили по-разному.
Новгородец предпочитал шезлонг. В шортах, в сандалиях, по пояс
обнаженный, бородатый и тучный, он, как Зевес, перелистывал бедекеры,
поясняя ребятам с полюса холода меняющиеся морские пейзажи. А моего друга
можно было видеть и в машинном отделении, и на суше, на шлюпке, отошедшей
от борта, и даже на капитанском мостике, куда пускали далеко не каждого.
Линдос, Ираклион, Фест...
Везде, как ни странно, рядом со знаменитым писателем брел щербатый
пузатенький человек в бейсбольном кепуне и с большой кожаной сумкой через
круглое плечо. На палубе судна Эдик Пугаев (а это, естественно, был он) ни
на шаг не отходил от Ильи Петрова (новгородского), зато на суше он был
тенью моего друга. А тень - она нас знает.
Конечно, Илья не терпел Эдика, но воспитание не позволяло ему
прогонять тень. Он терпел, он вынужден был терпеть Эдика. Более того, он
уже начинал присматриваться к щербатому человечку. И когда Эдик, скажем,
просил знаменитого земляка подержать пару минут свою красивую кожаную
сумку (это обычно случалось при выходе в очередном порту или, наоборот,
при возвращении на судно), Илья пыхтел, но в просьбе Пугаеву не отказывал.
Не отказывал, несмотря на то, что повторялись такие сцены с завидным
постоянством. Стоило замаячить впереди таможенному пункту, как Эдик Пугаев
срочно вспоминал - он забыл в каюте носовой платок или сигареты - и срочно
передавал свою красивую сумку писателю. Илье, впрочем, это не мешало. Ни
один таможенник не мог устоять перед мировой знаменитостью. Таможенники и
даже работники паспортного контроля, улыбаясь, протягивали писателю его
знаменитый роман "Реквием по червю", изданный на новогреческом, а
кто-нибудь из них, для удобства, вешал сумку Эдика на свое крепкое плечо.
Подразумевалось, понятно, что сумка принадлежит Петрову.
Только Эдик знал, чем он обязан писателю, а потому старался, несмотря
на зависть, относиться к нему дружелюбно и просто.
Если, например, они садились отдохнуть в тени пальм на площади
Синтагма или занимали столик в открытом кафе на набережной Родоса, Эдик
нисколько не жалел сигарет (купленных в Одессе) и непременно угощал
сигаретой Петрова.
Добрый жест требует ответа.
Илья пыхтел, но брал сигарету.
- Эдик, я видел у вас журнал. Формат, как у болгарского "Космоса". Вы
что, занялись языком?
- Зачем? - искренне удивлялся Эдик. - Мне своего хватает по горло.
Это "Ровесник", я в Одессе, в уцененке, взял шесть номеров. Не покупать же
журналы за валюту, а в "Ровеснике", скажу вам, есть все. Мне, например,
интересно о музыке. Для меня это первое дело - о музыке. - Эдик несколько
даже заносчиво поглядывал на Петрова. - Вот вам как битлы? Мне, например,
нравятся. На них пиджачки, галстуки. А "Кисс", те распоясались.
Размалеваны так, что в Березовку их бы и не пустили. Правда?
Илья пыхтел:
- А классика? Что думаете вы о классике?
- О! - закатывал глаза Эдик. - Класс!
В магазинах, куда завлекали знаменитого писателя доброжелательные
греки, Эдик, пользуясь популярностью писателя и деликатно дав понять
грекам - "не для себя", охотно скупал "бананы" из плащевки, модные
курточки "парка", свитера типа кимоно. Как другу знаменитого писателя, ему
уступали с большой скидкой. А на вопрос Ильи, как он, Эдик, относится к МВ
(тогда о ней впервые заговорили в открытой печати), Эдик ответил
совершенно откровенно:
- А мне-то что до нее? Ну, знаю, соорудил ее ваш кореш. Я его помню
еще по Березовке. Залезет с книжкой в кусты, а потом бежит в деревню:
"Шпионы!"
Эдик неодобрительно хмыкнул.
- Этот Стеклов, смотри-ка, МВ построил. А захоти я на ней
прокатиться, ведь не даст!
- На МВ нельзя прокатиться, Эдик.
- Да ну, это только говорят так. На комбайне "Нива" тоже вроде бы не
прокатишься, а я на нем в соседнюю деревню ездил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
Дирака!
Илья взглянул на меня:
- Ты помнишь, что такое монополь Дирака?
Я усмехнулся.
- Если магнит делить все на меньшие и меньшие части, - нагло объяснил
мой бесцеремонный друг, - можно якобы добраться до магнита с одним
полюсом... Нет, - вздохнул он, - Илья все испортит!
Я усмехнулся.
Я знал о наваждениях моего друга. Одним из таких наваждений для него
всегда был Эдик Пугаев. Он был для Ильи той бесцельной звездой, что
постоянно висит в небе. О ней можно забыть, она может быть затянута
облаками, но она существует. Так и Пугаев. Вчера приторговывал куличками,
сегодня спекулирует книгами, вчера дружил с буфетчицей, сегодня стрижет
купоны с большого писателя.
Я понимал Илью.
И, никогда ничего такого в жизни не видев, я отчетливо, до рези в
глазах, увидел и ощутил бесконечную, невероятную голубизну Эгейского моря
- стаи несущихся сквозь брызги летучих рыб, палящий жар сумасшедшего
средиземноморского солнца, а вдали неторопливо сменяющие друг друга
загадочные флаги грузовых и пассажирских судов. Я отчетливо разглядел
сквозь дымку морских пространств худенькую фигурку моего друга, увидел его
прогуливающимся по эспланаде, где бородатые художники легко набрасывали
мелками моментальные портреты прохожих. И так же отчетливо я увидел и
новгородца, благодушно погруженного в очередной бедекер - его любимое
чтение. Он, конечно, не случайно поставил свой шезлонг рядом с компанией
устроившихся прямо на горячей деревянной палубе ребят из Верхоярска или из
Оймякона, одним словом, откуда-то с полюса холода. Они дорвались наконец
до моря и солнца, они могли наконец не отрываться от бесконечной,
расписанной еще в Одессе пульки. Иногда они поднимали коротко стриженные
головы, улыбались и не без любопытства спрашивали Петрова: "Что там за
город? Чего суетятся люди?" Новгородец весело отвечал: "Это Афины, столица
Греции. Туристов ведут в Акрополь". - "Ничего, - одобряли ребята с полюса
холода. - Хороший город. Красивый". И вновь погружались в свою игру.
Это сближает.
6
Следует отдать должное Петровым.
Узнав о выборе, сделанном Большим Компьютером, получив официальное
приглашение принять участие в столь необычном эксперименте, они не впали в
суету. Новгородец потребовал для себя три недели: завершить первую часть
начатой им греческой повести. Примерно столько же времени потребовал для
себя и мой друг. А поскольку эти неоконченные рукописи Петровых сыграли в
дальнейших событиях известную роль, я обязан несколько подробнее
остановиться на их средиземноморском круизе.
Я уже говорил: время на корабле Петровы проводили по-разному.
Новгородец предпочитал шезлонг. В шортах, в сандалиях, по пояс
обнаженный, бородатый и тучный, он, как Зевес, перелистывал бедекеры,
поясняя ребятам с полюса холода меняющиеся морские пейзажи. А моего друга
можно было видеть и в машинном отделении, и на суше, на шлюпке, отошедшей
от борта, и даже на капитанском мостике, куда пускали далеко не каждого.
Линдос, Ираклион, Фест...
Везде, как ни странно, рядом со знаменитым писателем брел щербатый
пузатенький человек в бейсбольном кепуне и с большой кожаной сумкой через
круглое плечо. На палубе судна Эдик Пугаев (а это, естественно, был он) ни
на шаг не отходил от Ильи Петрова (новгородского), зато на суше он был
тенью моего друга. А тень - она нас знает.
Конечно, Илья не терпел Эдика, но воспитание не позволяло ему
прогонять тень. Он терпел, он вынужден был терпеть Эдика. Более того, он
уже начинал присматриваться к щербатому человечку. И когда Эдик, скажем,
просил знаменитого земляка подержать пару минут свою красивую кожаную
сумку (это обычно случалось при выходе в очередном порту или, наоборот,
при возвращении на судно), Илья пыхтел, но в просьбе Пугаеву не отказывал.
Не отказывал, несмотря на то, что повторялись такие сцены с завидным
постоянством. Стоило замаячить впереди таможенному пункту, как Эдик Пугаев
срочно вспоминал - он забыл в каюте носовой платок или сигареты - и срочно
передавал свою красивую сумку писателю. Илье, впрочем, это не мешало. Ни
один таможенник не мог устоять перед мировой знаменитостью. Таможенники и
даже работники паспортного контроля, улыбаясь, протягивали писателю его
знаменитый роман "Реквием по червю", изданный на новогреческом, а
кто-нибудь из них, для удобства, вешал сумку Эдика на свое крепкое плечо.
Подразумевалось, понятно, что сумка принадлежит Петрову.
Только Эдик знал, чем он обязан писателю, а потому старался, несмотря
на зависть, относиться к нему дружелюбно и просто.
Если, например, они садились отдохнуть в тени пальм на площади
Синтагма или занимали столик в открытом кафе на набережной Родоса, Эдик
нисколько не жалел сигарет (купленных в Одессе) и непременно угощал
сигаретой Петрова.
Добрый жест требует ответа.
Илья пыхтел, но брал сигарету.
- Эдик, я видел у вас журнал. Формат, как у болгарского "Космоса". Вы
что, занялись языком?
- Зачем? - искренне удивлялся Эдик. - Мне своего хватает по горло.
Это "Ровесник", я в Одессе, в уцененке, взял шесть номеров. Не покупать же
журналы за валюту, а в "Ровеснике", скажу вам, есть все. Мне, например,
интересно о музыке. Для меня это первое дело - о музыке. - Эдик несколько
даже заносчиво поглядывал на Петрова. - Вот вам как битлы? Мне, например,
нравятся. На них пиджачки, галстуки. А "Кисс", те распоясались.
Размалеваны так, что в Березовку их бы и не пустили. Правда?
Илья пыхтел:
- А классика? Что думаете вы о классике?
- О! - закатывал глаза Эдик. - Класс!
В магазинах, куда завлекали знаменитого писателя доброжелательные
греки, Эдик, пользуясь популярностью писателя и деликатно дав понять
грекам - "не для себя", охотно скупал "бананы" из плащевки, модные
курточки "парка", свитера типа кимоно. Как другу знаменитого писателя, ему
уступали с большой скидкой. А на вопрос Ильи, как он, Эдик, относится к МВ
(тогда о ней впервые заговорили в открытой печати), Эдик ответил
совершенно откровенно:
- А мне-то что до нее? Ну, знаю, соорудил ее ваш кореш. Я его помню
еще по Березовке. Залезет с книжкой в кусты, а потом бежит в деревню:
"Шпионы!"
Эдик неодобрительно хмыкнул.
- Этот Стеклов, смотри-ка, МВ построил. А захоти я на ней
прокатиться, ведь не даст!
- На МВ нельзя прокатиться, Эдик.
- Да ну, это только говорят так. На комбайне "Нива" тоже вроде бы не
прокатишься, а я на нем в соседнюю деревню ездил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13