ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Над изгородью показалась остроконечная черная шляпа. Уильям вздрогнул, да так, что надоил молока себе в левый башмак.
— Что, хороши удои?
— Да, госпожа Громс-Хмурри! — дрожащим голосом промямлил Уильям.
— Вот и славно. Пускай эта корова еще долго дает так же много молока. Доброго тебе дня.
И остроконечная шляпа поплыла дальше. Цыппинг уставился ей вслед. Потом он схватил ведро и, поскальзываясь на каждом шагу, бегом кинулся в хлев и начал громогласно призывать сына.
— Хламми! Спускайся сию минуту!
На краю сеновала показался Хламми с вилами в руке.
— Чего, папаня?
— Сейчас же веди Дафну на рынок, слышишь?
— Чего-о? Она же лучше всех доится!
— Доилась, сын, доилась! Бабаня Громс-Хмурри ее только что прокляла! Продай Дафну побыстрей, покуда у ней рога не отвалились!
— А чего бабаня сказала?
— Она сказала… она сказала… «пущай эта корова еще долго доится»…
— Цыппинг замялся.
— Что-то не похоже на проклятие, папаня, — заметил Хламми. — То есть… ты-то клянешь совсем по-другому. А так, по-моему, даже неплохо звучит.
— Ну… штука в том, как… она это сказала…
— А как, папаня?
— Ну… этак… бодро.
— Да что с тобой, папаня?
— Штука в том… как… — Цыппинг умолк. — В общему неправильно это, — обозлился он. — Неправильно! Нет у нее права разгуливать тут такой довольной. Сколько ее помню, рожа у нее всегда была кислая! И в башмаке у меня полно молока!
В тот день маманя Огг решила посвятить часть времени своей тайне — самогонному аппарату, спрятанному в лесу. Это был самый надежно оберегаемый секрет в королевстве, поскольку все до единого ланкрастерцы точно знали, где происходит винокурение, а секрет, оберегаемый сразу таким множеством народу,
— это и впрямь огромный секрет. Даже король знал, но притворялся, будто ему невдомек: это позволяло ему не допекать маманю налогами, а ей — не отказываться их платить. Зато каждый год на Кабаньи Дозоры его величество получал бочонок того, во что превращался бы мед, не будь пчелы убежденными трезвенницами. В общем, все проявляли понимание и чуткость, никому не нужно было платить ни гроша, мир становился чуточку счастливее, и никого не поносили последними словами.
Маманя дремала: приглядывать за самогонным аппаратом требовалось круглосуточно. Но в конце концов голоса, настойчиво выкрикивающие ее имя, ей надоели.
Конечно, никто не сунулся бы на поляну — это было бы равносильно признанию, что местонахождение аппарата известно. Поэтому они упорно бродили по окружающим кустам. Маманя продралась сквозь заросли и была встречена притворным изумлением, которое сделало бы честь всякому любительскому театру.
— Чего вам? — вопросила она.
— Госпожа Огг! А мы гадали, уж не в лесу ли вы… гуляете, — сказал Цыппинг. Прохладный ветерок разносил ароматы едкие, как жидкость для мытья окон. — На вас вся надежда! Ох уж эта хозяйка Хмурри!
— Что она натворила?
— Расскажи-ка, Шпигль!
Мужчина рядом с Цыппингом живо снял шляпу и почтительно прижал ее к груди жестом типа «ай-сеньор-на-нашу-деревню-напали-бандитос».
— Стало быть, сударыня, копаем мы с моим парнишкой колодец, а тут она…
— Бабаня Громс-Хмурри?
— Да, сударыня, и говорит… — Шпигль сглотнул. — Вы, говорит, не найдете здесь воды, добрый человек. Поищите лучше, говорит, в лощине возле старого ореха! А мы знай копаем. Дак ведь воды-то и впрямь ни капли не нашли!
— Ага… и тогда вы пошли копать в лощине у старого ореха? — ласково спросила маманя. Шпигль оторопел.
— Нет, сударыня! Кто знает, что мы бы там нашли!
— А еще она прокляла мою корову! — встрял в разговор Цыппинг.
— Правда? Что же она сказала?
— Она сказала, пущай дает молока вволю! — Цыппинг умолк. Вот опять, когда пришлось повторить это вслух… — Штука в том, как она это сказала, — неуверенно добавил он.
— А как она это сказала?
— Любезно!
— Любезно?
— Этак с улыбочкой! Да я теперь этого молока в рот не возьму! Мне жить еще не надоело! Маманя была заинтригована.
— Что-то я не пойму…
— Это вы собаке старого Гоппхутора скажите, — буркнул Цыппинг. — Гоппхутор из-за хозяйки Хмурри робеет прогнать бедолагу! Вся семья с ума спрыгнула! Сам стрижет, жена вострит ножницы, а оба пацана целыми днями носятся по округе, ищут, куда шерсть сваливать!
Терпеливые расспросы мамани помогли пролить свет на ту роль, которую сыграл во всем этом «Возстановитель волосъ».
— И он дал собаке…
— Полбутылки, госпожа Огг.
— Хоть Эсме и написала на этикетке «по махонькой ложечке раз в неделю»? Да ведь даже тогда приходится носить просторные штаны!
— Он сказал, что насмерть перепугался, госпожа Огг! Я это вот к чему: чего ей надо? Наши жены детишек из дому не выпускают. Потому — а ну как она им улыбнется?
— Ну?
— Она же ведьма!
— И я тоже. И я им улыбаюсь, — напомнила маманя Огг. — А они за мной хвостом таскаются, дай да дай конфетку!
— Да, но… вы… то есть… она… то есть… вы не… то есть того…
— Эсме — хорошая женщина, — объявила маманя. Здравый смысл заставил ее добавить: — По-своему. В лощине наверняка есть вода, и корова Цыппинга будет отлично доиться, и коли Гоппхутор не желает читать этикетки на бутылках, тогда он медный лоб, а кому пришло в голову, будто Эсме Громс-Хмурри способна проклясть ребенка, у того мозгов не больше, чем у земляного червя. Изругать на все корки — это да, она их с утра до ночи костерит. Но проклясть
— нет. Она на такие мелочи не разменивается.
— Да, да, — простонал Цыппинг, — но это неправильно, вот что. Ее, вишь ты, любезность одолела, а человек со страху ног под собой не чует!
— И рук, — мрачно добавил Шпигль.
— Ладно, ладно, я разберусь, — пообещала маманя.
— Нельзя обманывать ожидания, — слабым голосом сказал Цыппинг. — Это действует на нервы.
— А мы приглядим за вашим ап… — начал Шпигль и вдруг попятился, держась за живот и тяжело, с хрипом, дыша.
— Не обращайте внимания, это он от расстройства, — сказал Цыппинг, потирая локоть, — Травки собирали, госпожа Огг?
— Угу, — промычала маманя, торопливо углубляясь в завесу листвы.
— Так я пока затушу огонь, ладно? — крикнул Цыппинг.
Когда запыхавшаяся маманя Огг показалась на тропинке, бабаня сидела перед своей избушкой и копалась в мешке со старой одеждой. Вокруг были разбросаны одеяния не первой свежести.
В довершение бабаня напевала себе под нос. Маманя Огг забеспокоилась. Та бабаня Громс-Хмурри, которую она хорошо знала, не одобряла музыку.
При виде мамани бабаня улыбнулась — по крайней мере уголок ее губ пополз вверх. Тут уж маманя встревожилась не на шутку. Обычно бабаня улыбалась, только если какого-нибудь мерзавца настигала заслуженная кара.
— Ах, Гита, как я рада тебя видеть!
— Эсме, ты часом не приболела?
— Никогда не чувствовала себя лучше, дорогая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12