В комнату на цыпочках вошел Тенах, босой и вооруженный. Я оставил его с детьми и вышел искать Морайха. Хорошо, что он еще не уехал. Говорить по-эльфийски я умею, а вот грамоту их знаю еле-еле. Не научил меня Гимар толком, не успел. Конечно, повозившись денек-другой, я и сам бы смог с грехом пополам прочитать надпись, но мне некогда ее разбирать по складам. Морайх сделает это лучше.
– Что случилось? – встревоженно спросил Морайх. – На тебе лица нет. Не заболел? Сядь, глотни водички… нет, лучше вина!
Добрая душа Морайх, ничего не скажешь.
– Что с тобой, парень?
Я кратко рассказал. Морайх недоуменно пожал плечами.
– Даже не знаю, что обо всем этом и думать.
– А вот об этом? – я протянул ему кинжал. Морайх взял его в руку и принялся сосредоточенно рассматривать, сопя и пыхтя от усердия.
– Это стихи, – наконец объявил он.
– Прочти, пожалуйста, – попросил я.
И Морайх медленно произнес эльфийские слова.
– Звезды сметают туман в стога – Выйдет луна и съест. Там, где проходит граница трав Должен гореть костер. Всадник приедет через луга. Вереск звенит окрест. Если сталь укротит свой нрав, Кончится давний спор.
– Занятная штука – эти эльфийские стихи, – сказал Морайх. – Никогда ничего толком не понять, а со смыслом. Сами они их, во всяком разе, понимают. Странная надпись. Я этих стихов не знаю. Похоже на одну старую эльфийскую песню, но там слова немного другие…
И Морайх мечтательно улыбнулся, припоминая песню.
– Да нет, песня здесь не при чем, – нетерпеливо сказал я. – Прочти-ка еще разок, сделай милость.
Морайх удивился, но прочел.
– Зачем тебе? Это ведь просто стихи.
– Не просто, – возразил я. – В них указаны время и место. Сам посмотри. «Звезды сметают туман в стога» – когда уляжется вечерний туман. «Выйдет луна и съест». Очевидно, полнолуние.
– А что такое «граница трав»? – заинтересовался Морайх.
– Шут его знает, – пожал плечами я. – На месте разберемся. Должно быть, там два луга с разными травами.
– Где это – там?
– Смотри дальше: «через луга, вереск звенит», и все такое. Дикие луга за вересковой пустошью. Есть в наших краях такое место.
– А что значат слова про сталь, которая должна укротить свой нрав, и тогда все кончится хорошо?
– Тоже не очень понимаю. Может, туда нельзя идти с оружием. Или обнажать оружие. Себе дороже. Но уж это – нет!
Я решительно встал.
– Что ты собираешься делать?
– Поеду туда. Сегодня как раз полная луна. Если выехать, не медля, как раз вовремя успею.
– Ты обязательно хочешь ехать? – Морайх, похоже, не хотел меня отпускать.
– Обязательно. Это наши дети. И я должен выяснить, кто к ним лапы тянет. А узнаю – отрежу!
– Слушай, парень, по-моему, ты немного не в себе. Может, лучше я поеду? – предложил Морайх.
– Если ты и впрямь хочешь мне помочь, оставайся здесь. Мне будет спокойнее. Тенах, конечно, глаз с детей не спустит, но если ты за ним приглядишь, вернее будет.
– Ладно, – кивнул Морайх. – Будь по-твоему.
Собирался я в дорогу с лихорадочной быстротой. Своего оружия я брать не стал: кто их знает, этих эльфов, вдруг железо помешает им подойти? Говорят же, что они не могут коснуться холодной стали, выкованной руками человека. Вообще много чего говорят. Может, и правду. Во всяком случае, эльфийский клинок, который я прихватил с собой, выглядел несколько необычно. Он был чуть легче, нежели должен, если судить по размеру. Блеск стали совершенно другой: более яркий и одновременно приглушенный. Будто это не отблеск солнца на металле, а внутреннее свечение. Письмена нанесены непонятным мне способом: не гравировка, не золочение… кто его разберет. А под ними в глубине клинка проступают другие. Красивая вещица – залюбуешься. И дельная. Рукоять без выкрутасов, удобная. Центровано отменно. Мастерская работа, одним словом.
И еще ветка рябины на всякий случай. И троелистник. Гимар говорил, он способствует ясновидению. А еще им украшают дверь дома в день свадьбы: он символизирует триединство семьи. Мать, отец и ребенок. Вот пусть он и охранит меня во имя Ахатани и Тайона, покуда за ними Морайх присматривает.
И немного еды с собой в дорогу. Кто его знает, сколько я пробуду в пути, и закончатся ли мои поиски «там, где проходит граница трав.»
Выехал я в сторону вересковой пустоши в самом сумрачном расположении духа. Я ничего не мог понять. Чтобы эльфы… в голове не укладывается. Я чувствовал себя, как ребенок, которого пыталась задушить родная мать. Не может быть, чтобы эльфы посягнули на моих детей. Да, но кинжал?.. А что, собственно, кинжал? Может, его подкинули нарочно, чтоб я подумал на эльфов? Чушь какая-то. Нечисть боится эльфийского оружия посильнее, чем Клинков Боли. Немыслимо, чтоб Силы Зла могли взять его – не то, что принести. Если только они не столкнулись. Тогда, конечно, все возможно. Но тогда они не стали бы подбрасывать мне кинжал – совсем наоборот.
Нет, как ни крути, а эльфы у меня в доме побывали собственной персоной. Что им надо от моих детей? С кем они в союзе? Что вообще произошло у меня дома? Постель перевернута, колыбель передвинута. Да и вообще вся комната как бы словно чуть сдвинута с места. Но на следы борьбы не похоже. И кровь. Кровавый след, который начинается у колыбели и обрывается у открытого окна. Если эльфы там с кем-нибудь боролись, почему нет следов? Убили кого-то? Кого? Куда он делся из комнаты? Ни одного ответа, зато вопросов – хоть отбавляй. И среди прочих один, чудовищный в своей нагой нелогичности: «Зачем они меня предали?» Глупо. Как могли меня предать создания, которых я даже не видел? Выходит, могли. Они оказались не такими, как я думал, когда был ребенком. Они меня предали. Мой мир рухнул.
Пора бы уже и позабыть такие нелепости. Рухнул, рухнул… Я ведь уже не ребенок, я воин-маг, хоть и недоученный. Мне не пристало так вести себя. Говорил я это себе. говорил, гнал от себя мысли, а чувствовал по-прежнему. Чувства – не мысли, их так быстро не прогонишь.
Все же у вересковой пустоши я успокоился и взял себя в руки. Конь мой несся галопом. Вот к чему приводят дурацкие мысли! Я сошел на землю, обтер коня пучком вереска и некоторое время шел пешком, ведя коня в поводу. Пусть отдохнет немного. Времени у меня достаточно. После такой бешеной скачки я могу идти вдвое медленней, и все равно успею.
Когда я снова сел в седло, уже вечерело. Сумерки еще не наступили, но день заметно изнемогал. Почему-то мне не хотелось касаться этой земли вечером. Пока солнце еще высоко, все вроде как надо. Но чем ближе темнота, тем более странное чувство охватывает путника. Пока еще жужжат пчелы, оно не так заметно. Но пчелы отправились на покой, а вокруг катятся бесконечные волны вереска – белого, лилового, розового. Сумерки сгущаются, и лиловый вереск становится черным, а розовый – лиловым.
1 2 3 4 5 6 7 8