ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

«Музей прикладного искусства. Шомрон». Шомрон? Ещё один новый город и, возможно, новая страна. Наверное, где-то в Юго-Восточной Азии. По звучанию похоже: Шом-рон, Ран-гун, Пном-пень…
«Пень пнём», — подумал я и подозвал наблюдавшего за мной охранника, ставшего в последнее время и искусствоведом-географом.
— Шомрон? — консультант наморщил лоб. — Слышал, слышал, дай-ка я прочитаю. Да, все правильно. Вот: «Древняя столица Израильского царства. Вместе с Шомронским Университетом музей является главной достопримечательностью…» Пару минут я слушал пересказ статьи о том, как хорош музей, потом до меня дошло, что это в Израиле. Пока охранник читал, я задумался, какое впечатление на моих тюремщиков могло произвести заявление о том, что я еврей и требую выпустить меня в Израиль. Умерли бы со смеху.
У нас, тех, кого не пускали в Израиль, помниться, называли, отказниками. Отец как-то обмолвился, что двум-трём он помог, через Дом перетащил их куда надо, наплетя невероятных баек и продержав два дня в полной темноте (для маскировки). Ну, отец, он авантюрист известный. А я… известный дурак. Заблудился в трех соснах, потерял родной вариант, клюнул на приманку и сел на цепь. Если ещё потребовать, чтобы меня выпустили в Израиль… Точно, когда они поймут, что мой дар нельзя присвоить, они меня убьют, чтобы не достался никому. Например, Израилю.
Я принялся листать книгу о музее, мечтая, что когда-нибудь мне самому удастся пройтись по его залам.
То ли терпение тюремщиков иссякло, то ли на них надавило какое-то высокое начальство (меня держали на Новгородчине, а столица же была в Бирке, в Скандинавии), но меня стали пугать. Забрали книги, два дня почти не кормили. Потом пришли новые, свирепого вида мужики и потребовали, чтобы я все рассказал, а то они со мной сделают следующее… Я здорово струхнул. Обещания были серьёзными, особенно неприятно было то, что обещали сделать с яйцами. Ну, что, рассказать всю правду про Дом? Я представил, как местные коммандос пытаются ворваться в Дом этого варианта. Скорее всего, после моего признания он исчезнет из Бирки и возникнет в другом городе. А со мной, после неудачных поисков в Балтийской столице, сделают все, что сулили. И даже если вдруг пожалеют и отпустят, то Дом меня, как предателя, не примет.
Вышло по-другому. В разведке имелся способ, более гуманный, чем пытки. На следующий после угроз день ко мне явились те же мужики и двое в голубых халатах. По проверкам моей психики я уже знал, что так одеваются врачи. Один из мужиков оскалился:
— Ну что, не хочешь говорить? Теперь ты нам все скажешь.
Меня схватили, прижали к нарам. При всей моей силе я ничего не мог сделать, держали профессионалы. Один из докторов вытащил огромный шприц, второй взялся готовить вену на моей левой руке. Ввели, отпустили.
Я не почувствовал в себе никаких изменений, но, наверное, наркотик действовал не сразу, поэтому меня ни о чём и не спрашивали. В первые секунды я обречённо подумал, что уже сейчас-то мне не по силам ничего изменить, и я могу успокоиться. Потом пришла другая мысль, очень логичная, ещё более успокаивающая, а потому — приятная: "Для Дома, создающего целые миры из фантазии семиэтажников, какой-то шприц с наркотиком — даже не укус комара. Куда местным спецам до палачей из НКВД, а ведь даже те проворонили Дом у себя под носом, в четверти часа ходьбы от Большого Дома на Литейном. Я могу не бояться, Дом не позволит выдать свои секреты. Я могу не бояться. Я могу не бояться. Я… могу… могу… я… не…
Я, наконец-то, понял, что такое настоящий кайф. Это не опьянение, это не близость с женщиной. Это невесомость! Я парил. Вокруг меня звучала чудесная музыка человеческих голосов. Каждый звук — музыкальный аккорд. Они хотят, чтобы я подпевал? Я могу, я могу даже позвать кого-нибудь, чтобы пел с нами. Ветер сможет выть. Ветер, где ты? Ау-у!
Тело было лёгким, как воздушный шарик. А шарики полагается привязывать. Вот меня и привязали. Четырьмя стальными цепями, за руки и за ноги. А разве у шариков бывают руки и ноги?
Мне стало интересно, сколько у меня рук и ног. Кажется, их больше, чем должно быть. Ах, вот в чём дело! Это же не руки-ноги, это лапы, я же пёс, Ветер, у меня много-много лап. И хвост. Конечно, хвост, как же мне без хвоста? Смотрите, я могу шевелить хвостом. Пусть только кто-то попробует отрезать мне хвост. Не позволю! Р-р-р-р-р!
Рычать неудобно, першит в горле. Я не Ветер, я не пёс, я пошутил. А кто я? Человек. Я? Человек? Не-ет. Я — что-то другое. Есть что-то очень похожее на человека. Папа мне говорил, кто я, но я забыл. Как выяснить? Это где-то глубоко-глубоко во мне.
Я увидел огромную саблю, кувыркающуюся в воздухе. Вначале я испугался, что мне этой саблей отрубят хвост, потом вспомнил, что хвост мне уже отрубили. Давным-давно. А сабля висит в музее. На стене. И ещё много сабель. И топоров, и булав, и мечей, и копий, и этих… как их… алебард. В этом… как его… Шомроне.
Я понял, что должен найти себе хороший топор, чтобы меня никто не обидел. Неважно, что с моим хвостом, но если у меня будет хороший топор, то я сам кому угодно отрублю не только хвост, но и что-то ещё.
Я сделал то, что должна была сделать порядочная собака: залаял, завыл. Потом понял, что запутался. Какая, к чёрту, собака? Я же человек, и могу взять в этом музее все, что угодно, например, мой любимый топор.
Вокруг залаяли и завыли. Я выключил слух, как выключают радио. Я летал очень далеко, хорошо бы подремать.
Мне приснилось, что я в школе, на уроке испанского языка. От меня требуют, чтобы я по-испански рассказал о походе в рыцарский зал Эрмитажа. А мне так хотелось спать…
Меня трясли за плечи дёргали за одежду. При этом что-то кричали по-испански, или очень похоже. Я открыл глаза, сел. На полу… Без цепей… В музее, в оружейном зале… Точь-в-точь, как на фотографии из книжки. Где здесь мой топор?
Меня окружало несколько человек, бурно жестикулирующих, темноволосых и довольно смуглых. Женщина и трое мужчин. Я попытался встать, но удалось подняться только на четвереньки. Неужели я, всё-таки, собака?
Нет, в гладком до зеркальности гранитном полу отражался хоть зверски всклокоченный, но человек. Серёга Кононов, собственной персоной. А вот с чувством равновесия у меня явный непорядок. Только попытаюсь выпрямиться — шатает, как при землетрясении.
Я огляделся на висящее на стенах оружие. Ну и ничего себе! Это же музей в Шомроне. Как меня занесло сюда? Без Лестницы? Но ведь и к скелетам меня занесло во сне. И кто может сказать, что тот сон обошёлся без наркотиков?
Окружающие не оставляли своих попыток разговорить меня. И, если не считать каких-то коротких попыток на непонятных языках, делали это на испанском. Но с каких пор в Израиле говорят по-испански?
4. Другой Израиль.
В ЭТОМ Израиле говорили не только по-испански.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81