ЛЕГЕНДА О ТЕВТОБУРГСКОМ ЛЕСЕ
_________________________________________________________________
Copyright (C) Роман Светлов, 1994.
Текст помещен в свободный доступ с ведома и разрешения автора
Набор по тексту публикации:
Светлов Р.В. ПРОРИЦАТЕЛЬ; ГИЛЬГАМЕШ; ЛЕГЕНДА О ТЕВТОБУРГСКОМ ЛЕСЕ.-
СПб.: АООТ "Комплект", 1994.
_________________________________________________________________
Предопределенность есть, и о ней знаешь. То ли я услышал
где-то два эти слова: "херуски" и "Тевтобург", то ли они сами
пришли мне в голову, но я несколько дней не мог обрести покой.
Мне не пришло на ум листать справочники, значит, тревога была не
слишком сильной. Но я отчетливо помню, что, едва выдавалась
свободная минута, в голову возвращалось: "херуски" . . ,
"Тевтобург". . .
Херуски -- это древнегерманское племя, а Тевтобург --
Тевтобургский лес, в котором херуски уничтожили почти двадцать
тысяч римлян.
"Ну и что?" -- спросите вы.
Четыре дня назад я лег спать. Как обычно, прокрутился на
кровати час-полтора, прежде чем заснул. Я часто вижу сны, многие
из них запоминаются, но тот сон оказался особенным, совершенно
особенным.
Самое поразительное то, что я оставался самим собой и
одновременно был им -- другим собой. Я знал все, что знаю я, знал
все, что знает он, и это казалось само собой разумеющимся.
Вокруг простирался Тевтобургский лес. Мы рубили деревья для
того, чтобы обнести частоколом лагерь. Топи, буреломы и горы
окружали нас. Арминий, который заманил сюда нашу армию, сидел с
полчищами своих херусков на дороге к Ализону -- единственному
пути, где мы могли найти спасение. Сегодняшняя попытка прорваться
не удалась. Впрочем, херуски были везде. Они повсюду тревожили
наше сторожевое охранение. Доносились их звериные крики. Где-то
на гатях колотили в барабаны.
Мы торопились. Солнце заходило, и до ночи нужно было успеть
сделать лагерь: ночью хозяева положения -- германцы. Ночью без
рва и частокола нам не отбиться.
Дубы, ясени и березы. Огромные деревья -- словно на картинах
старых голландских пейзажистов. Голландцы ничего не выдумывали:
видимо, в их времена еще оставались такие леса. Римляне, конечно,
выбирают те деревья, что помоложе. В нашей группе десять человек
рубят их, мы же впятером зачищаем и заостряем. Приходят солдаты
из лагеря, уносят готовые колья.
Солнце уже скрылось за кронами, когда началось. Германцы
как-то сумели проскользнуть сквозь охранение. Они появились прямо
из земли и из ветвей деревьев: полуголые, с одними ножами или
топориками -- вроде индейских томагавков -- в руках. Херусков
было немного, не больше нас, но те, кто рубил деревья, не ждали
нападения, поэтому их перерезали в одно мгновенье. Нам повезло:
мы оказались дальше от варваров, зато ближе к оружию и успели
схватить щиты и мечи. Мы встали спиной к спине, а самый
голосистый из нас -- его звали Марсалом -- принялся звать на
помощь.
"Не успеешь испугаться", -- это точно сказано. Не хватает
времени даже на мысль о том, как мало времени. Едва Марсал начал
кричать, мне пришлось прикрыть щитом голову, до которой пытался
дотянуться своим топориком один из германцев. И тут же я ударил
его. Ткнул мечом снизу, под ребра. Кровь плеснула мне на руку. Он
упал, а я только наутро подумал, что в тот момент меня должны
были охватить тошнота и страх. Чушь! Они орали громче, чем
Марсал, и голыми лезли на наши мечи. У них были выпученные глаза,
из ртов текла пена, и они хотели только одного: убивать. Они
бесились из-за того, что не могут достать нас. В исступлении
херуски не видели ничего -- ни оружия убитых легионеров, ни
кольев, лежавших совсем рядом. Они бросались то по-одному, то
всем скопом, -- чтобы тут же отскочить обратно, по-звериному
зажимая раны зубами. Несколько их сородичей уже валялось вокруг.
Ясная голова и жилистое тело. Я знал это тело и одновременно
удивлялся ему. Я был самым высоким, в когорте меня так и звали:
"Длинный". Длинные руки -- великое преимущество. Я не давал
херускам подойти близко не только к себе, но и к своим соседям.
Длинные руки и короткий меч -- нет ничего лучше в такой схватке.
Раздавался хруст сучьев -- к нам спешили на помощь.
Они вновь скопом бросились на нас. Видимо, долго это
продолжаться не могло. Один из германцев ухватился за край моего
щита и дернул его изо всех сил на себя. Я упал на херуска,
подтягивая к себе меч, но внезапно почувствовал на своей спине
чьи-то колени.
Меня спас Ибериец -- сосед справа. Он прыгнул и весом своего
тела сбил с моей спины германца. Правда, он тоже не устоял на
ногах, и теперь мне пришлось раскидывать навалившихся на Иберийца
орущих херусков.
Но через мгновение нас смяли бы, не подоспей легионеры из
сторожевого охранения. Германцы бросились прочь с расчищенной
нами поляны. Легионеры метнули пилумы, и несколько варваров
свалились на землю, не успев затеряться среди деревьев.
Нам повезло: у них не было настоящего оружия. Для того, чтобы
пробраться сквозь охранение незамеченными, они взяли с собой
только ножи и топорики. Нам повезло: лишь Ибериец держался за
пораненное ухо, из которого сочилась кровь. Посмеиваясь, он
сказал, что когда скинул с моей спины германца, кто-то вцепился в
него зубами. Мы замотали ему голову и продолжили работу.
У меня не было страха, но не было и уверенности в своей
неуязвимости. Уверенности, которая чаще всего сопровождает нас во
сне. Вместо нее меня наполняли усталость, злость и беспокойство
из-за боли в запястье, которое я где-то растянул.
Когда мы перетащили последние колья, я оторвал от рубахи
лоскут и как можно туже перебинтовал руку.
Солнце зашло, и всех отвели в лагерь. Мы успели закончить его:
ров, вал, частокол на валу. Двое ворот с башенками над ними.
Шагов на двести вокруг расчистили заросли. Стволы, сучья,
корневища свалили в кучи на опушке леса и подожгли их, чтобы
освещать подступы к лагерю. Огонь занимался медленно, но когда
небо почернело, он разгорелся по-настоящему, и на остриях
частокола заплясали оранжевые и коричневые отсветы.
Лагерь был огромным. Разноязыкие солдаты -- от легионеров и
тяжеловооруженных батавов до голоногих, посиневших от ночного
холода балеарских пращников -- бродили среди повозок, палаток,
костров, расседланных лошадей. Легаты и трибуны наводили порядок:
каждая когорта имела свое место. Мы, не снимая доспехов, лежали у
костра. Мы -- это пять человек: Марсал, Ибериец, Чужак, Сцева и
я. Теперь я чувствовал только усталость. Как будто действительно
целый день дрался, делал колья, опять дрался, потом таскал колья
и вкапывал их. Усталость, но не измученность. Когда-то мое тело
успело привыкнуть к таким нагрузкам.
1 2 3 4 5 6
_________________________________________________________________
Copyright (C) Роман Светлов, 1994.
Текст помещен в свободный доступ с ведома и разрешения автора
Набор по тексту публикации:
Светлов Р.В. ПРОРИЦАТЕЛЬ; ГИЛЬГАМЕШ; ЛЕГЕНДА О ТЕВТОБУРГСКОМ ЛЕСЕ.-
СПб.: АООТ "Комплект", 1994.
_________________________________________________________________
Предопределенность есть, и о ней знаешь. То ли я услышал
где-то два эти слова: "херуски" и "Тевтобург", то ли они сами
пришли мне в голову, но я несколько дней не мог обрести покой.
Мне не пришло на ум листать справочники, значит, тревога была не
слишком сильной. Но я отчетливо помню, что, едва выдавалась
свободная минута, в голову возвращалось: "херуски" . . ,
"Тевтобург". . .
Херуски -- это древнегерманское племя, а Тевтобург --
Тевтобургский лес, в котором херуски уничтожили почти двадцать
тысяч римлян.
"Ну и что?" -- спросите вы.
Четыре дня назад я лег спать. Как обычно, прокрутился на
кровати час-полтора, прежде чем заснул. Я часто вижу сны, многие
из них запоминаются, но тот сон оказался особенным, совершенно
особенным.
Самое поразительное то, что я оставался самим собой и
одновременно был им -- другим собой. Я знал все, что знаю я, знал
все, что знает он, и это казалось само собой разумеющимся.
Вокруг простирался Тевтобургский лес. Мы рубили деревья для
того, чтобы обнести частоколом лагерь. Топи, буреломы и горы
окружали нас. Арминий, который заманил сюда нашу армию, сидел с
полчищами своих херусков на дороге к Ализону -- единственному
пути, где мы могли найти спасение. Сегодняшняя попытка прорваться
не удалась. Впрочем, херуски были везде. Они повсюду тревожили
наше сторожевое охранение. Доносились их звериные крики. Где-то
на гатях колотили в барабаны.
Мы торопились. Солнце заходило, и до ночи нужно было успеть
сделать лагерь: ночью хозяева положения -- германцы. Ночью без
рва и частокола нам не отбиться.
Дубы, ясени и березы. Огромные деревья -- словно на картинах
старых голландских пейзажистов. Голландцы ничего не выдумывали:
видимо, в их времена еще оставались такие леса. Римляне, конечно,
выбирают те деревья, что помоложе. В нашей группе десять человек
рубят их, мы же впятером зачищаем и заостряем. Приходят солдаты
из лагеря, уносят готовые колья.
Солнце уже скрылось за кронами, когда началось. Германцы
как-то сумели проскользнуть сквозь охранение. Они появились прямо
из земли и из ветвей деревьев: полуголые, с одними ножами или
топориками -- вроде индейских томагавков -- в руках. Херусков
было немного, не больше нас, но те, кто рубил деревья, не ждали
нападения, поэтому их перерезали в одно мгновенье. Нам повезло:
мы оказались дальше от варваров, зато ближе к оружию и успели
схватить щиты и мечи. Мы встали спиной к спине, а самый
голосистый из нас -- его звали Марсалом -- принялся звать на
помощь.
"Не успеешь испугаться", -- это точно сказано. Не хватает
времени даже на мысль о том, как мало времени. Едва Марсал начал
кричать, мне пришлось прикрыть щитом голову, до которой пытался
дотянуться своим топориком один из германцев. И тут же я ударил
его. Ткнул мечом снизу, под ребра. Кровь плеснула мне на руку. Он
упал, а я только наутро подумал, что в тот момент меня должны
были охватить тошнота и страх. Чушь! Они орали громче, чем
Марсал, и голыми лезли на наши мечи. У них были выпученные глаза,
из ртов текла пена, и они хотели только одного: убивать. Они
бесились из-за того, что не могут достать нас. В исступлении
херуски не видели ничего -- ни оружия убитых легионеров, ни
кольев, лежавших совсем рядом. Они бросались то по-одному, то
всем скопом, -- чтобы тут же отскочить обратно, по-звериному
зажимая раны зубами. Несколько их сородичей уже валялось вокруг.
Ясная голова и жилистое тело. Я знал это тело и одновременно
удивлялся ему. Я был самым высоким, в когорте меня так и звали:
"Длинный". Длинные руки -- великое преимущество. Я не давал
херускам подойти близко не только к себе, но и к своим соседям.
Длинные руки и короткий меч -- нет ничего лучше в такой схватке.
Раздавался хруст сучьев -- к нам спешили на помощь.
Они вновь скопом бросились на нас. Видимо, долго это
продолжаться не могло. Один из германцев ухватился за край моего
щита и дернул его изо всех сил на себя. Я упал на херуска,
подтягивая к себе меч, но внезапно почувствовал на своей спине
чьи-то колени.
Меня спас Ибериец -- сосед справа. Он прыгнул и весом своего
тела сбил с моей спины германца. Правда, он тоже не устоял на
ногах, и теперь мне пришлось раскидывать навалившихся на Иберийца
орущих херусков.
Но через мгновение нас смяли бы, не подоспей легионеры из
сторожевого охранения. Германцы бросились прочь с расчищенной
нами поляны. Легионеры метнули пилумы, и несколько варваров
свалились на землю, не успев затеряться среди деревьев.
Нам повезло: у них не было настоящего оружия. Для того, чтобы
пробраться сквозь охранение незамеченными, они взяли с собой
только ножи и топорики. Нам повезло: лишь Ибериец держался за
пораненное ухо, из которого сочилась кровь. Посмеиваясь, он
сказал, что когда скинул с моей спины германца, кто-то вцепился в
него зубами. Мы замотали ему голову и продолжили работу.
У меня не было страха, но не было и уверенности в своей
неуязвимости. Уверенности, которая чаще всего сопровождает нас во
сне. Вместо нее меня наполняли усталость, злость и беспокойство
из-за боли в запястье, которое я где-то растянул.
Когда мы перетащили последние колья, я оторвал от рубахи
лоскут и как можно туже перебинтовал руку.
Солнце зашло, и всех отвели в лагерь. Мы успели закончить его:
ров, вал, частокол на валу. Двое ворот с башенками над ними.
Шагов на двести вокруг расчистили заросли. Стволы, сучья,
корневища свалили в кучи на опушке леса и подожгли их, чтобы
освещать подступы к лагерю. Огонь занимался медленно, но когда
небо почернело, он разгорелся по-настоящему, и на остриях
частокола заплясали оранжевые и коричневые отсветы.
Лагерь был огромным. Разноязыкие солдаты -- от легионеров и
тяжеловооруженных батавов до голоногих, посиневших от ночного
холода балеарских пращников -- бродили среди повозок, палаток,
костров, расседланных лошадей. Легаты и трибуны наводили порядок:
каждая когорта имела свое место. Мы, не снимая доспехов, лежали у
костра. Мы -- это пять человек: Марсал, Ибериец, Чужак, Сцева и
я. Теперь я чувствовал только усталость. Как будто действительно
целый день дрался, делал колья, опять дрался, потом таскал колья
и вкапывал их. Усталость, но не измученность. Когда-то мое тело
успело привыкнуть к таким нагрузкам.
1 2 3 4 5 6