Так, кажется, судьба совсем разлучила Колю и Олю, но тут произошли серьезные исторические события в масштабе всей страны, муж Оли уволился сперва из Закавказского военного округа, а потом вообще из армии, но Оля к тому времени уже очень устала от неустроенной жизни и у нее появился недостаток очень редкий и удивительный для женщины: она стала пьяница. Но муж ее все равно любил, хотя боялся заводить детей от пьющей жены. Он утешал ее и обнадеживал, а ей было все равно, она пила.

Тогда он не выдержал и бросил ее. И она поняла, что пропадает и нужно лечиться. Она легла на лечение в наркологическую клинику номер пять города Саратова, и тут судьба торжествовала и уже трубила в трубы: тою же порою в клинику лег и Коля, спившийся из-за неудач в личной жизни.

Но парадокс в том, что они ни разу не встретились: ни в процедурных кабинетах, ни даже в столовой, потому что столовая работала в две смены, Коля был в первой, Оля — во второй.
И вот они вылечились.
Но тут произошло печальное: Коля, до этого работавший инженером на ткацкой фабрике, после лечения почувствовал в себе, кроме здоровья, еще и энергию и бросился в предпринимательство, но его подвели нечестные компаньоны и он сел в тюрьму. А ведь именно в это время он как никогда был близок к Оле; часть товара для операций ему поставлял некий Тициян, живущий в гражданском браке с женщиной Натальей, Наталья же водила своего сына в садик, где воспитательницей была Нина Гололёд, сноха работника учреждения, ведающего квартирным вопросом, Р. Г. Шниткина; Шниткин же вот уже полгода мурыжил Олю, не давая ей оформить документы на получение комнаты в семейном доме-общежитии, как не будучи в разводе с бывшим мужем, она думала, что он хочет взятку, но он хотел другого, и она скрепя сердцем пошла на это, но Шниткин ее обманул и оформление документов все оттягивал.
А Оля, отчаявшись, чувствуя омерзение к Шниткину, к людям и даже к будущей комнате, повесилась в квартире своих родителей, когда их не было дома, чтобы им стало стыдно.

А если бы Шниткин жил честно и открыто и не скрывал бы своих порочных действий, то Нина Гололёд знала бы о его поступке над Олей и как-нибудь в разговоре сказала бы Наталье, а Наталья сказала бы Тицияну, а Тициян поделился бы с Колей — и тот узнал бы о несчастной женщине, заинтересовался бы, и они бы встретились, наконец. Но этого не произошло из-за людской скрытности.
Поэтому Коля сел в тюрьму.

Так не сложилась жизнь двух хороших людей, которые не встретились друг с другом.
А ведь все могло быть иначе, если бы они встретились. Я так думаю.


Памятник
В селе Большие Воробушки в 1967 году поставили памятник.
Очень известному человеку. Назовем его Н. Н., тем более, что он уже умер. А в этом селе он родился и некоторое время жил — полтора года, если точно, потом родители его уехали, забрав его, естественно, с собой.
Он был настолько известен, что стоило жителю села Большие Воробушки оказаться хоть в Магадане, хоть в Кушке, хоть даже и за границей, чего, правда, ни разу не случилось, и сказать о себе, что он, мол, из села Большие Воробушки, то сразу же все восклицали: А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Это из того самого села Большие Воробушки, где Н. Н. родился и некоторое время жил! Ну да, отвечал земляк Н. Н.
Сперва с гордостью и радостью отвечал.
Потом с привычкой.
А потом уже и с досадой.
Если в область или район приезжали по вопросам государственного хозяйства или культуры какие-нибудь гости из центра или даже из-за границы, чего, правда, ни разу не случилось, то маршрут их обязательным образом пролегал через село Большие Воробушки, и им говорили: а вот, обратите внимание, село Большие Воробушки, где родился и некоторое время жил Н. Н.! И подвозили к памятнику и, приманивая проходщих мимо местных жителей пальцами и словами, просили рассказать коротко и ясно про своего земляка. И те рассказывали.
Сперва с гордостью и радостью.
Потом с привычкой.
А потом уже и с досадой.
А потом даже совсем перестали рассказывать, исчезая из окрестной видимости, едва у памятника появлялись машины с чужими людьми.
Единственной школе села Большие Воробушки присвоили имя Н. Н. О нем рассказывали на уроках детям.
Его упоминали на каждой сельской сходке.
Он был пример и знак.
И создалось впечатление, что кроме Н. Н. ничего достойного в селе Большие Воробушки не было, нет и не будет, и жители вследствие этого засомневались в своей полезности, в своих достоинствах, а некоторые и в самом существовании своем. И от безысходности все — от мала до велика — стали постоянно и жестоко пить водку, вино, самогон. Пива не пили: его в село Большие Воробушки не привозили никогда, а своего не производили.
Так продолжалось до осени 1993-го года, до той поры, когда вернулся в село получивший высшее образование Константин Счукин. Он, само собой, выпил. А потом взял кувалду и разбил памятник. А потом осколки унес, а место разровнял лопатой — будто и не было ничего. Но этого мало. Он созвал сход, взял слово и объявил: вот что, дорогие земляки, давайте так. Никакого Н. Н. не было. Не родился он у нас и не проживал некоторое время. Амбец!
Будто свежим воздухом овеяло селян. Впервые за долгие годы улыбнулись они друг другу с чистым сердцем.
Гости по привычке поездили, но им объясняли: ошибка вышла, не родился и не проживал некоторое время у нас никакой Н. Н., первый раз вообще о нем слышим.
Перестали ездить.
В школе об Н. Н. учительницы уже не рассказывали, а в качестве положительных примеров выставляли своих же земляков, передовиков косовицы, обмолота, вспашки и дойки.
А главное, пили в Больших Воробушках теперь уж не от мала до велика, а только взрослое дееспособное население, что можно считать в пределах общестатистической российской нормы.
Каков вывод из этого рассказа, напрашивающийся сам собой?
Но, хоть он и сам собой напрашивается, — нету никакого.
Это просто случай из жизни, только и всего.
осень 1993 г.
Нельзя
Мистический рассказ
Приснился мне дядя Петя покойный, что будто бы сидим мы в бане одетые. Я хоть и во сне, а сразу сообразил, что раз мы одетые в бане, то, значит, не мыться забрались, а выпивать.
Но дядя Петя не пьет, а говорит:
— Нельзя мне!
Я удивляюсь:
— Почему нельзя? Это когда ты живой был, у тебя и сердце больное было, и печень, и язва, ты и бросил пить. Но теперь-то ты мертвый, теперь-то тебе чего беречься? Не порть компании, выпей!
— Нет. Нельзя.
— Да почему?! Что тебе сделается, твою-то, извини, мать?
— Ничего не сделается. А просто — нельзя.
Тут я проснулся и подумал: вот, сколько лет прожил, а лишь теперь понял, что такое смерть. Смерть — когда нельзя. НЕЛЬЗЯ. Нельзя — и все. Без объяснений.
И стало мне интересно мертвым пожить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65