ОГОНЬ, ХОЛОД и КАМНИ
Фантастичесшя повесть
"...мы идем вслепую в странных
местах, и все, что есть у нас - это
радость и страх..."
Б. Гребенщиков
- Введите свидетеля.
С резким неприятным скрипом тяжелые створки дверей распахнулись и,
сопровождаемый двумя могучими синариями, в зал робко вошел невысокий
темноволосый мужчина четвертого возрастного периода. Его лицо,
преждевременно изборожденное глубокими морщинами, потемневшее за долгие
годы работы траппером под лучами Мэя, выражало несложную смесь
почтительности и тревожного ожидания. Словно пугливое животное, он сделал
несколько неуверенных шагов и, устремив полный страха и надежды взгляд в
сторону председателя, остановился в центре зала.
- Как твое имя, раб?
Голос председателя грохотом катящихся с горы камней устремился вверх, к
глухому куполу, и заметался там в поисках выхода.
- Жюс, - дрожа, ответят мужчина.
- Слава Всевышнему, - снова загрохотал гневный голос председателя.
- Жюс, слава Всевышнему, - покорно поправился мужчина.
- Расскажи нам все, что ты знаешь о храме отшельников в Сиа-Шене.
Выражение лчца мужчины стало еще более тревожным. Он бросил робкий взгляд
на застывших у дверей сипариев и неуверенно загокорил:
- Я заблудился в сельве...
- Заблудился?! - насмешливо перебил Жюса председатель. - Разве может
такое быть? Ведь ты траппер. Сельва для тебя должна быть вторым домом.
- Это так, - несколько смущенно сказал мужчина. - Я родился и вырос в
сельве. До самого Акеапарита, а это предел наших земель, я знаю все тайные
тропы, и лесные люди считают меня самым удачливым траппером. Но в Сиа-Шене
я был впервые.
- То, что заблудился такой траппер, как ты, не делает тебе чести. Если,
конечно, в твоих действиях не было какого-либо умысла.
- Мои помыслы чисты, как взгляд Всевышнего.
- Не богохульствуй,- сурово сказал председатель.- Отвечай, что ты делал в
Сиа-Шене?
- Я хотел посмотреть на новые земли. Сельва там еще более непроходимая и
дикая, чем у нас, в Сиа-Деме. Нет ничего удивительного, что я заблудился.
- Что ж, возможно, на то была воля Всевышнего. Продолжай.
- На третий день скитаний я угодил в болото, и только чудо помогло мне
выбраться из него. Слава Всевышнему, я остался жив, но мое оружие утонуло.
Я не мог охотиться и три недели питался только травами и ягодами. Силы
покидали меня. И вот когда я уже был готов предстать перед Всевышним,
неизвестные люди, оказавшиеся отшельниками из Сакеанита, случайно
наткнулись на меня и привели к себе в храм. Мужчина умолк..
- Хорошо. А теперь расскажи, что ты знаешь о чуждом учению Всевышнего
учении жрецов Сакеанита.
- Это не учение, - робко возразил Жюс. - Они называют это по другому. Они
называют это искусством слияния человеческого духа с природой.
- Отвечай на вопрос, раб!
Грохот катящихся камней снова обрушился на стоящую в центре зала фигуру.
Мужчина испуганно втянул голову в плечи и заговорил быстро и бессвязно.
- Это трудно описать... Прости, Всевышний, мое ничтожество... Они
называют это те... Нет, чекутанариа... Да, чекутанариа.
- Чекутанариа,- задумчиво проговорил председатель. - Странно. Я думал,
синахское наречие навсегда умерло в Сиа-Деме...
- В переводе это означает "говорящий тополь", ваша честь. Очевидна
бессмысленность этого словосочетания, - перебил второй заседатель
председателя и осекся под его тяжелым взглядом.
- Вы выбрали не самое подходящее время, чтобы блистать эрудицией, Зеф, -
сухо заметил председатель и снова вперил взгляд в Жюса. - Продолжай.
- Они не считают это словосочетание бессмысленным.
- Вот как! - ехидно произнес председатель.
Мужчина поежился.
- Они действительно верят в магическую силу этих слов, ваша честь. Пусть
заберет меня к себе Всевышний, если в этом утверждении есть хоть капля
неправды.
- Продолжай.
- Они говорят, что открыли секрет, позволяющий говорить с природой.
- Это ложь! - вскричал председатель. - Природа создана Всевышним. Она не
может говорить. Она мертва.
- Они говорят, что нашли способ, - упрямо повторил Жюс.
- Продолжай.
Жюс вдруг выпрямился, расправил плечи и бросил отчаянно дерзский взгляд
на председателя.
- Я сам видел, вернее, слушал такие разговоры не раз. Они очень часто
показывали мне, как это делается. Странным образом затягивая гласные звуки
в словах, они говорят с природой, постукивая при этом деревянными палочками
о очищенный ствол тополя и извлекая из непонятных мне предметов
всевозможные звуки. О нет, это невозможно описать.
Жюс умолк. Он словно бы погрузился в воспоминания, и его глаза стали
отрешенными.
- Ересь глубоки въелась в тебя, - задумчиво проговорил председатель,
вглядываясь в лицо Жюса и пытаясь разгадать его сокровенные мысли. - Иди и
жди решения старейшин, раб. Увести свидетеля.
Снова отчаянно заскрипели створки дверей. Когда они закрылись за
сенариями и траппером, председатель, чеканя каждое слово, медленно
произнес:
- Храм в Сиа-Шене должен умереть.
* * *
"..Я трудно выхожу. Я всегда трудно выхожу. Смена системы координат -
насильственная ли, спонтанная ли, неважно, - вызывает во мне боль во много
раз более мучительную, чем физическое воздействие. В такие минуты я
ненавижу весь мир и себя в том числе; мне хочется кричать и плакать,
говорить какие-то слова, пусть бессмысленные, не имеющие ни малейшего
значения, ведь это всего лишь инстинктивное стремление к разрядке
загнавшего себя в тупик кусочка аморфного вещеста, каковым я являюсь, но -
о, Боже! - язык и горло мои немеют, разбухают, наливаются свинцовой
тяжестью, глаза остаются сухими, и несмотря на все старания, я не могу
выдавить из себя даже самой маленькой слезинки. Возможно, причина этих
страданий - скрытое внутри меня и непонятное мне самому необходимое условие
или, как будет угодно, неотъемлемая черта моего существования, личности,
такая, как, скажем, цвет глаз или тембр голоса, данные от рождения. Мне
страшно, но я готов в это поверить. А что мне еще остается делать? Сколько
я себя помню, всегда были и слезы, и мольбы. Правда, не было бессилия,
тупого, пожирающего остатки сил бессилия, оно пришло гораздо позже, в
зрелые годы, когда исчезла надежда изменить сложившееся силою рока
положение вещей, но тревогу, неясное беспокойство, название которому -
клеймо прокаженного, я ощущал постоянно, как дамоклов меч, что, самое
страшное, даже не висящий надо мной, а медленно, очень медленно вонзающийся
в живую плоть. О, Боже! За что такие муки? В чем моя вина? Почему я не могу
как все люди сохранять стабильно равновесное существование?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Фантастичесшя повесть
"...мы идем вслепую в странных
местах, и все, что есть у нас - это
радость и страх..."
Б. Гребенщиков
- Введите свидетеля.
С резким неприятным скрипом тяжелые створки дверей распахнулись и,
сопровождаемый двумя могучими синариями, в зал робко вошел невысокий
темноволосый мужчина четвертого возрастного периода. Его лицо,
преждевременно изборожденное глубокими морщинами, потемневшее за долгие
годы работы траппером под лучами Мэя, выражало несложную смесь
почтительности и тревожного ожидания. Словно пугливое животное, он сделал
несколько неуверенных шагов и, устремив полный страха и надежды взгляд в
сторону председателя, остановился в центре зала.
- Как твое имя, раб?
Голос председателя грохотом катящихся с горы камней устремился вверх, к
глухому куполу, и заметался там в поисках выхода.
- Жюс, - дрожа, ответят мужчина.
- Слава Всевышнему, - снова загрохотал гневный голос председателя.
- Жюс, слава Всевышнему, - покорно поправился мужчина.
- Расскажи нам все, что ты знаешь о храме отшельников в Сиа-Шене.
Выражение лчца мужчины стало еще более тревожным. Он бросил робкий взгляд
на застывших у дверей сипариев и неуверенно загокорил:
- Я заблудился в сельве...
- Заблудился?! - насмешливо перебил Жюса председатель. - Разве может
такое быть? Ведь ты траппер. Сельва для тебя должна быть вторым домом.
- Это так, - несколько смущенно сказал мужчина. - Я родился и вырос в
сельве. До самого Акеапарита, а это предел наших земель, я знаю все тайные
тропы, и лесные люди считают меня самым удачливым траппером. Но в Сиа-Шене
я был впервые.
- То, что заблудился такой траппер, как ты, не делает тебе чести. Если,
конечно, в твоих действиях не было какого-либо умысла.
- Мои помыслы чисты, как взгляд Всевышнего.
- Не богохульствуй,- сурово сказал председатель.- Отвечай, что ты делал в
Сиа-Шене?
- Я хотел посмотреть на новые земли. Сельва там еще более непроходимая и
дикая, чем у нас, в Сиа-Деме. Нет ничего удивительного, что я заблудился.
- Что ж, возможно, на то была воля Всевышнего. Продолжай.
- На третий день скитаний я угодил в болото, и только чудо помогло мне
выбраться из него. Слава Всевышнему, я остался жив, но мое оружие утонуло.
Я не мог охотиться и три недели питался только травами и ягодами. Силы
покидали меня. И вот когда я уже был готов предстать перед Всевышним,
неизвестные люди, оказавшиеся отшельниками из Сакеанита, случайно
наткнулись на меня и привели к себе в храм. Мужчина умолк..
- Хорошо. А теперь расскажи, что ты знаешь о чуждом учению Всевышнего
учении жрецов Сакеанита.
- Это не учение, - робко возразил Жюс. - Они называют это по другому. Они
называют это искусством слияния человеческого духа с природой.
- Отвечай на вопрос, раб!
Грохот катящихся камней снова обрушился на стоящую в центре зала фигуру.
Мужчина испуганно втянул голову в плечи и заговорил быстро и бессвязно.
- Это трудно описать... Прости, Всевышний, мое ничтожество... Они
называют это те... Нет, чекутанариа... Да, чекутанариа.
- Чекутанариа,- задумчиво проговорил председатель. - Странно. Я думал,
синахское наречие навсегда умерло в Сиа-Деме...
- В переводе это означает "говорящий тополь", ваша честь. Очевидна
бессмысленность этого словосочетания, - перебил второй заседатель
председателя и осекся под его тяжелым взглядом.
- Вы выбрали не самое подходящее время, чтобы блистать эрудицией, Зеф, -
сухо заметил председатель и снова вперил взгляд в Жюса. - Продолжай.
- Они не считают это словосочетание бессмысленным.
- Вот как! - ехидно произнес председатель.
Мужчина поежился.
- Они действительно верят в магическую силу этих слов, ваша честь. Пусть
заберет меня к себе Всевышний, если в этом утверждении есть хоть капля
неправды.
- Продолжай.
- Они говорят, что открыли секрет, позволяющий говорить с природой.
- Это ложь! - вскричал председатель. - Природа создана Всевышним. Она не
может говорить. Она мертва.
- Они говорят, что нашли способ, - упрямо повторил Жюс.
- Продолжай.
Жюс вдруг выпрямился, расправил плечи и бросил отчаянно дерзский взгляд
на председателя.
- Я сам видел, вернее, слушал такие разговоры не раз. Они очень часто
показывали мне, как это делается. Странным образом затягивая гласные звуки
в словах, они говорят с природой, постукивая при этом деревянными палочками
о очищенный ствол тополя и извлекая из непонятных мне предметов
всевозможные звуки. О нет, это невозможно описать.
Жюс умолк. Он словно бы погрузился в воспоминания, и его глаза стали
отрешенными.
- Ересь глубоки въелась в тебя, - задумчиво проговорил председатель,
вглядываясь в лицо Жюса и пытаясь разгадать его сокровенные мысли. - Иди и
жди решения старейшин, раб. Увести свидетеля.
Снова отчаянно заскрипели створки дверей. Когда они закрылись за
сенариями и траппером, председатель, чеканя каждое слово, медленно
произнес:
- Храм в Сиа-Шене должен умереть.
* * *
"..Я трудно выхожу. Я всегда трудно выхожу. Смена системы координат -
насильственная ли, спонтанная ли, неважно, - вызывает во мне боль во много
раз более мучительную, чем физическое воздействие. В такие минуты я
ненавижу весь мир и себя в том числе; мне хочется кричать и плакать,
говорить какие-то слова, пусть бессмысленные, не имеющие ни малейшего
значения, ведь это всего лишь инстинктивное стремление к разрядке
загнавшего себя в тупик кусочка аморфного вещеста, каковым я являюсь, но -
о, Боже! - язык и горло мои немеют, разбухают, наливаются свинцовой
тяжестью, глаза остаются сухими, и несмотря на все старания, я не могу
выдавить из себя даже самой маленькой слезинки. Возможно, причина этих
страданий - скрытое внутри меня и непонятное мне самому необходимое условие
или, как будет угодно, неотъемлемая черта моего существования, личности,
такая, как, скажем, цвет глаз или тембр голоса, данные от рождения. Мне
страшно, но я готов в это поверить. А что мне еще остается делать? Сколько
я себя помню, всегда были и слезы, и мольбы. Правда, не было бессилия,
тупого, пожирающего остатки сил бессилия, оно пришло гораздо позже, в
зрелые годы, когда исчезла надежда изменить сложившееся силою рока
положение вещей, но тревогу, неясное беспокойство, название которому -
клеймо прокаженного, я ощущал постоянно, как дамоклов меч, что, самое
страшное, даже не висящий надо мной, а медленно, очень медленно вонзающийся
в живую плоть. О, Боже! За что такие муки? В чем моя вина? Почему я не могу
как все люди сохранять стабильно равновесное существование?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25