Улицы, прилегающие к вокзалу, были забиты народом. Бродили
туда и сюда. Точно неприкаянные. Растерянно хватали за руки. Сталкивались
в суматохе и, естественно, не извинялись. Были натянуты бельевые веревки
между деревьями. Мокро хлопало полотенце. Кто-то уже стирал в тазу. Под
нервозные оклики: Павлик!.. Толик!.. - шныряли неугомонные ребятишки.
Циркуль-Клазов неотвратимо маячил у меня за спиной. Гомон висел в липком
воздухе. Это напоминало табор. Нас то и дело останавливали и настойчивым
приглушенным шепотом спрашивали: не сдадим ли мы комнату "за хорошие
деньги"? Цены предлагались неимоверные. Обращение весьма походило на
мольбу. Некоторые даже пытались идти рядом, - тихо уговаривая. Энергичная
дама, необычайно представительная, с серьгами и кулоном, в вязаном дорогом
платье, скроенном на манер - "я из исполкома", решительно преградила нам
дорогу: Нужен временный друг. По соглашению. - Я сначала решил, что она
подосланная, но у нее, не соответствуя высокомерному выражению лица, вдруг
просительно задрожали губы, потекла тушь с ресниц. Карась обогнул ее,
будто столб. Рослый мужчина в орденах и планках на директорском пиджаке
без сомнения нарочно уронил "дипломат" и легонько поддал его ногой -
высыпались какие-то сверточки, носки... Это был мой ночной сосед. "Тягач".
Дурак Ушастый. Я его узнал. Впрочем, неважно. Целая семья: муж, жена и
ребенок, расположившись на чемоданах, постелив газету, закусывали крутыми
яйцами, чавкая, как слоны. Скорлупу они аккуратно собирали в целлофановый
пакетик.
Меня словно кипятком ошпарило.
Иммиграция!
- Ты ничего _н_е _в_и_д_и_ш_ь_, - быстро предупредил Карась.
Он тащил меня, как мальчишку, прижимая локоть, и довольно-таки
бесцеремонно расталкивая приезжих - не забывая, однако, ослепительно
улыбаться. Я догадывался - зачем он здесь. Вероятно, я серьезно вывалился
из графика. Если, конечно, график существует в реальности. Я вывалился из
графика, накопилась ощутимая сумма сдвигов, подступила угроза вариации,
начались автономные колебания, и Карась усиленно корректирует размытый
сюжет.
Он сказал:
- Ситуация крайне напряженная. Крайне. Напряженная. Район выходит в
передовые. Это надо учесть. Область тоже выходит в передовые. Так
п_о_с_т_а_н_о_в_и_л_и_. Небывалый урожай зерновых. По сравнению с тысяча
девятьсот тринадцатым годом. Корнеплодов собрали почти столько же, сколько
и посадили. Это серьезный успех. Фруктов заготовили - восемь штук. Ну и
достаточно. Год сейчас, знаешь, какой? Решающий и определяющий. Он же -
укрепляющий, продолжающий и завершающий. Тринадцатая пятилетка. Эпоха
развитого социализма. Нужны великие победы. Так _п_о_с_т_а_н_о_в_и_л_и_.
Невиданный подъем промышленности. Скачок вперед. Гантелей теперь выпускаем
больше, чем в Англии. На четыре пары. По количеству скрепок перегнали
Бельгию и Люксембург, вместе взятые. Сатиновых трусов пошили - до
двухтысячного года. На уровне мировых стандартов. Буквально все
перевыполнено. Буквально - высшего качества и досрочно. Буквально - новое
поколение компьютеров. По сравнению с девятьсот тринадцатым. Трудящиеся
полны энтузиазма. Так _п_о_с_т_а_н_о_в_и_л_и_. Небывалыми успехами и в
обстановке трудового подъема. Буквально - пятисменка и восьмидневка.
Буквально - трехсотпроцентный встречный план. Саламасов получит "Главный
орден", Батюта получит "Героя экономического труда", ему давно обещали,
Нуприенок получит - медаль и очередное звание. Сотрясается земля, звучат
фанфары, мир поражен грандиозным шествием к коммунизму...
Карась внезапно остановился - будто на что-то налетев. Завертел
гуттаперчевой прилизанной головой.
- Десять сорок пять. Совмещение...
Сверкнули наручные часы.
Мы находились у перекрестка Дровяной и Коммунистического.
Видимо, контрольная точка.
- Прощай, - нетерпеливо сказал я.
Мне хотелось поскорее избавиться от него. Вокруг нас непрерывно
сновали люди.
Это была иммиграция. Бегство в "позавчера". Круговорот. Великое
переселение народов.
Меня это абсолютно не касалось.
Хронос! Хронос! Ковчег!
Я смотрел, как Карась уходит - весело подпрыгивая и размахивая в
суете руками. Мне было очень нехорошо. Поворачивались улицы, и гостиница
распахнула стеклянный зев. Жутко давило солнце. Оседала пыль. Из горячей
крапивы вылетела стрекоза и, прочертив спираль серебром, деловито
воткнулась обратно, в иглы.
Я не верил ни единому услышанному слову. Неужели - правда?
Круговорот?
Впрочем, это можно было зафиксировать, а потом проверить.
Я достал из кармана блокнот и сейчас же, на первой же чистой странице
увидел запись, выполненную карандашом: "Угол Дров. и Комм. 10-45. 18 авг."
Именно такую запись я и собирался сделать.
Строчка была неровная, вероятно, набросанная впопыхах, - торопливым
сползающим почерком. Но она, как молния, ударила меня по глазам.
Я едва не выронил блокнот.
Больше сомнений не было.
Сомнений не было.
Пришли из-под земли косноязычные угрюмые люди, обросшие сивой
шерстью, и на плоских холмах у реки поставили город, с трех сторон
огороженный студенистой лентой воды. Дома в этом городе были деревянные,
мостовые были - деревянные, деревянные курицы выклевывали из навоза
деревянное зерно, и бледно-голая деревянная крапива, ощетиненная мутным
стеклом, буйно взметывалась к деревянному же волокнистому небу.
Утром над городом поднималось солнце - крепкой дубовой коры.
Щепки-лучи его скреблись о деревянные крыши. Вопили недорезанные петухи.
Сипело радио. Тогда в спертой нечеловеческой духоте за ставнями
пробуждался комариный звон и начинали ворочаться, как аллигаторы, - на
влажных простынях, на подушках, выдираясь из порнографических сновидений.
Просыпаться было трудно. Да и незачем. В городе не существовало времени.
Оно давно уже истончилось, высохло и рассыпалось в коричневую комковатую
пыль, устилающую улицы. Его просто не было. Вакуум. Деревянная пустота.
Напрасно тикают металлические будильники по квартирам.
В этом городе сажали картошку, и картошка вырастала удивительно
крупная и безвкусная - как трава. Здесь сжирали ее вместе с землей, и от
этого волос на теле становился еще теснее, а лоснящаяся кожа уплотнялась и
ороговевала. Днем здесь открывались учреждения с названиями:
"Зипзапснабтяпляптранссбыт" или - "Главмочсанбумсовхренпросвет", где
производили в поте лица невероятное количество бумаг. Медленным светлым
бураном кружились они по этажам, навевая тоску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
туда и сюда. Точно неприкаянные. Растерянно хватали за руки. Сталкивались
в суматохе и, естественно, не извинялись. Были натянуты бельевые веревки
между деревьями. Мокро хлопало полотенце. Кто-то уже стирал в тазу. Под
нервозные оклики: Павлик!.. Толик!.. - шныряли неугомонные ребятишки.
Циркуль-Клазов неотвратимо маячил у меня за спиной. Гомон висел в липком
воздухе. Это напоминало табор. Нас то и дело останавливали и настойчивым
приглушенным шепотом спрашивали: не сдадим ли мы комнату "за хорошие
деньги"? Цены предлагались неимоверные. Обращение весьма походило на
мольбу. Некоторые даже пытались идти рядом, - тихо уговаривая. Энергичная
дама, необычайно представительная, с серьгами и кулоном, в вязаном дорогом
платье, скроенном на манер - "я из исполкома", решительно преградила нам
дорогу: Нужен временный друг. По соглашению. - Я сначала решил, что она
подосланная, но у нее, не соответствуя высокомерному выражению лица, вдруг
просительно задрожали губы, потекла тушь с ресниц. Карась обогнул ее,
будто столб. Рослый мужчина в орденах и планках на директорском пиджаке
без сомнения нарочно уронил "дипломат" и легонько поддал его ногой -
высыпались какие-то сверточки, носки... Это был мой ночной сосед. "Тягач".
Дурак Ушастый. Я его узнал. Впрочем, неважно. Целая семья: муж, жена и
ребенок, расположившись на чемоданах, постелив газету, закусывали крутыми
яйцами, чавкая, как слоны. Скорлупу они аккуратно собирали в целлофановый
пакетик.
Меня словно кипятком ошпарило.
Иммиграция!
- Ты ничего _н_е _в_и_д_и_ш_ь_, - быстро предупредил Карась.
Он тащил меня, как мальчишку, прижимая локоть, и довольно-таки
бесцеремонно расталкивая приезжих - не забывая, однако, ослепительно
улыбаться. Я догадывался - зачем он здесь. Вероятно, я серьезно вывалился
из графика. Если, конечно, график существует в реальности. Я вывалился из
графика, накопилась ощутимая сумма сдвигов, подступила угроза вариации,
начались автономные колебания, и Карась усиленно корректирует размытый
сюжет.
Он сказал:
- Ситуация крайне напряженная. Крайне. Напряженная. Район выходит в
передовые. Это надо учесть. Область тоже выходит в передовые. Так
п_о_с_т_а_н_о_в_и_л_и_. Небывалый урожай зерновых. По сравнению с тысяча
девятьсот тринадцатым годом. Корнеплодов собрали почти столько же, сколько
и посадили. Это серьезный успех. Фруктов заготовили - восемь штук. Ну и
достаточно. Год сейчас, знаешь, какой? Решающий и определяющий. Он же -
укрепляющий, продолжающий и завершающий. Тринадцатая пятилетка. Эпоха
развитого социализма. Нужны великие победы. Так _п_о_с_т_а_н_о_в_и_л_и_.
Невиданный подъем промышленности. Скачок вперед. Гантелей теперь выпускаем
больше, чем в Англии. На четыре пары. По количеству скрепок перегнали
Бельгию и Люксембург, вместе взятые. Сатиновых трусов пошили - до
двухтысячного года. На уровне мировых стандартов. Буквально все
перевыполнено. Буквально - высшего качества и досрочно. Буквально - новое
поколение компьютеров. По сравнению с девятьсот тринадцатым. Трудящиеся
полны энтузиазма. Так _п_о_с_т_а_н_о_в_и_л_и_. Небывалыми успехами и в
обстановке трудового подъема. Буквально - пятисменка и восьмидневка.
Буквально - трехсотпроцентный встречный план. Саламасов получит "Главный
орден", Батюта получит "Героя экономического труда", ему давно обещали,
Нуприенок получит - медаль и очередное звание. Сотрясается земля, звучат
фанфары, мир поражен грандиозным шествием к коммунизму...
Карась внезапно остановился - будто на что-то налетев. Завертел
гуттаперчевой прилизанной головой.
- Десять сорок пять. Совмещение...
Сверкнули наручные часы.
Мы находились у перекрестка Дровяной и Коммунистического.
Видимо, контрольная точка.
- Прощай, - нетерпеливо сказал я.
Мне хотелось поскорее избавиться от него. Вокруг нас непрерывно
сновали люди.
Это была иммиграция. Бегство в "позавчера". Круговорот. Великое
переселение народов.
Меня это абсолютно не касалось.
Хронос! Хронос! Ковчег!
Я смотрел, как Карась уходит - весело подпрыгивая и размахивая в
суете руками. Мне было очень нехорошо. Поворачивались улицы, и гостиница
распахнула стеклянный зев. Жутко давило солнце. Оседала пыль. Из горячей
крапивы вылетела стрекоза и, прочертив спираль серебром, деловито
воткнулась обратно, в иглы.
Я не верил ни единому услышанному слову. Неужели - правда?
Круговорот?
Впрочем, это можно было зафиксировать, а потом проверить.
Я достал из кармана блокнот и сейчас же, на первой же чистой странице
увидел запись, выполненную карандашом: "Угол Дров. и Комм. 10-45. 18 авг."
Именно такую запись я и собирался сделать.
Строчка была неровная, вероятно, набросанная впопыхах, - торопливым
сползающим почерком. Но она, как молния, ударила меня по глазам.
Я едва не выронил блокнот.
Больше сомнений не было.
Сомнений не было.
Пришли из-под земли косноязычные угрюмые люди, обросшие сивой
шерстью, и на плоских холмах у реки поставили город, с трех сторон
огороженный студенистой лентой воды. Дома в этом городе были деревянные,
мостовые были - деревянные, деревянные курицы выклевывали из навоза
деревянное зерно, и бледно-голая деревянная крапива, ощетиненная мутным
стеклом, буйно взметывалась к деревянному же волокнистому небу.
Утром над городом поднималось солнце - крепкой дубовой коры.
Щепки-лучи его скреблись о деревянные крыши. Вопили недорезанные петухи.
Сипело радио. Тогда в спертой нечеловеческой духоте за ставнями
пробуждался комариный звон и начинали ворочаться, как аллигаторы, - на
влажных простынях, на подушках, выдираясь из порнографических сновидений.
Просыпаться было трудно. Да и незачем. В городе не существовало времени.
Оно давно уже истончилось, высохло и рассыпалось в коричневую комковатую
пыль, устилающую улицы. Его просто не было. Вакуум. Деревянная пустота.
Напрасно тикают металлические будильники по квартирам.
В этом городе сажали картошку, и картошка вырастала удивительно
крупная и безвкусная - как трава. Здесь сжирали ее вместе с землей, и от
этого волос на теле становился еще теснее, а лоснящаяся кожа уплотнялась и
ороговевала. Днем здесь открывались учреждения с названиями:
"Зипзапснабтяпляптранссбыт" или - "Главмочсанбумсовхренпросвет", где
производили в поте лица невероятное количество бумаг. Медленным светлым
бураном кружились они по этажам, навевая тоску.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69