ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Они носили эти тяжести с рождения до смерти, и налагалось строгое наказание на того, кто отказывался носить эти наполненные водой сосуды. Наибольшим наслаждением для людей этого племени были пешеходные прогулки, и небольшая группа бунтовщиков провозгласила, что эти тяжести мешают ходьбе. Затем еще более отважные мятежники заявили, что человек способен летать, как птица, и плавать как рыба, и эти тяжести мешают им наслаждаться свободой, ради которой они рождены. Произошла революция, короля казнили (вероятно намек на казнь Людовика XVI), и люди избавились от тяжестей. К их изумлению, ничего не произошло, за исключением того, что им трудно было сохранить равновесие при передвижении без привычного груза на плечах. Более робкие снова взвалили на плечи груз, а те, кто посмелее, начали учиться ходить без тяжести на плечах и вскоре убедились, что все дело в привычке. Они так радовались избавлению от вредной привычки, что сперва странствовали день и ночь, пересекали долину из одного конца в другой и даже пытались взобраться в горы. Но вскоре убедились, что скалы очень крутые, и преодолеть их невозможно. Некоторые разочаровавшиеся впали в безумие и стали беспорядочно метаться по долине, пока не падали в изнеможении. Другие попытались преодолеть горы и выйти за пределы долины, но валились от усталости или бросались со скал в отчаянии и ужасе. Но с течением времени большинство из тех, кто сбросили тяжести, стали целыми днями сидеть дома, томимые скукой, так как им был уже известен каждый дюйм долины. Они издевались над своими сородичами, продолжавшими носить на плечах тяжести, обзывая их суеверными болванами. А через несколько поколений люди, отказавшиеся от тяжестей, все вымерли, так как из-за недостатка физической нагрузки стали неимоверно толстыми, и их унесли в могилу разные болезни. Выжили только те, кто продолжал соблюдать древний обычай и таскал на плечах сосуды с водой. Потом они снова выбрали короля, и на протяжении многих поколений революцию вспоминали, как кошмарный сон, пока не возникла секта, провозгласившая, что человек рожден, как птица, для полета…
Эта история звучит очень пессимистично, как аллегория первородного греха. Но я придерживаюсь иного мнения, так как сам Донелли утверждал, что среди тех, кто штурмовал горы, были честолюбивые альпинисты – правда их было немного, которых больше никто не видел, но пастухи, пасшие стада высоко в горах, рассказывали, что слышали голоса, звучавшие оттуда, где за облаками скрываются горные вершины. Вероятно, некоторые из дерзких альпинистов сумели вскарабкаться на отвесные скалы и покорили недоступные вершины.
Донелли утверждает – и это замечательное суждение для семнадцатилетнего юноши, что человек рожден не для того, чтобы вечно таскать на своих плечах тяжелый груз предрассудков. Только люди долины должны носить на плечах тяжести, чтобы быть здоровыми и отважными. И только немногие из них, считанные единицы, рождены честолюбивыми и дерзкими альпинистами. Таким альпинистом, несомненно, был Донелли. Для меня этот человек – головоломная загадка. Прожив до восьмидесяти четырех лет, будучи талантливым писателем, оригинальным мыслителем, другом Руссо и Уилкиса, почему же он оставил после себя такой незначительный след в истории? Если «Опровержение Хьюма и д'Аламбера» и опубликованный путевой дневник – это все, что он покинул потомкам, то я должен прийти к выводу, что он принадлежит к талантам, очень рано исчерпавшим свои возможности, как Рембо или Вулф. Но неопубликованный дневник не оставляет сомнения в том, что его талант далеко не исчерпал себя. Так что же произошло с ним на самом деле?
Я должен здесь, между прочим, добавить, что философская часть «Опровержения» содержит наиболее интересные страницы, которые отличает психологическая тонкость, опережающая свое время, по крайней мере, на столетие – ничего подобного я не могу припомнить до Бредли. Донелли цитирует отрывок из «Трактата о человеческой природе» Хьюма, где утверждается, что причинно-следственные связи не являются объективной закономерностью, а исходят из наших привычек. Хьюм пишет: «Предположим, что такой человек, как Адам, был создан с полной силой понимания. Способен ли он, не обладая опытом, понять неизбежную связь между причиной и следствием? Если, например, он наблюдает, как два бильярдных шара ударяются друг о друга, то он не может, используя только свой разум, прийти к выводу, что они после удара обязательно разбегутся в разные стороны. Из того, что ему до сих пор известно, он не знает, соединятся ли они, или подпрыгнут вверх, или просто остановятся рядом, бок о бок».
Донелли сразу же ухватился за фразу «с полной силой понимания» и указал на ошибочность этого утверждения: «Хьюм предполагает, что восприятие Адамом бильярдных шаров невинное и необремененное предрассудками, в то время как полностью невинное восприятие, как у новорожденного ребенка, не воспримет этих шаров вообще, или, скорее, воспримет их без понимания, как я воспринимаю письмо, написанное на незнакомом мне языке. Если бы Адаму было даровано полное понимание, достаточное, чтобы воспринимать шары с интересом, то ему было бы известно соотношение причины и следствия. Он может на знать, разойдутся ли шары, или сольются вместе, как две капли воды, но он знает, что нечто произойдет в результате их столкновения, а это означает, что следствие идет за причиной, а не наоборот».
То есть очень простая и трезвая мысль: восприятие человека зависит от его возраста. И как это случилось, что мне никогда не доводилось слышать об Эсмонде Донелли? Даже если он сам написал очень мало, другие его современники должны были бы обязательно упомянуть его – например, Босвелл или даже Крэбб Робинсон. Всеобщее забвение такого человека совершенно необъяснимо.
Еще из Далласа я написал своему другу, сотруднику Британского музея, и попросил подыскать для меня материалы, касающиеся Донелли. Прибыв в Лондон, я первым делом направился в музей и был там к девяти часам утра. Тим Моррисон из отдела печатных изданий пригласил меня в буфет для сотрудников на чашечку кофе. Я рассказал ему все о встрече с Флейшером – даже о его предложении подделать рукописи Донелли. Отношение у Тима к жизни весьма серьезное и осторожное: он был человек, который не предпримет ни одного шага, тщательно не взвесив предварительно все «за» и «против».
– Я полагаю, ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь. Не собираешься же ты попасть в тюрьму за подделку документов и мошенничество…
Я заверил его, что подобная опасность мне не угрожает, и показал машинописную копию «Опровержения Хьюма и д'Аламбера». Пока я пил кофе и просматривал свежий номер газеты «Гардиан», он внимательно читал эссе в течение десяти минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107