«Нет, здесь нельзя». Потом раздался мужской голос, передразнивший ее французский акцент: «Нет, как раз здесь очень удобно». Голос принадлежал Шону Рафферти, который смотрел за лошадьми и помогал по саду, – долговязый неуклюжий увалень со шрамом на лице от удара жеребой кобылы. Он всегда носил слишком узкие сюртуки и короткие брюки, едва доходившие ему до щиколоток, так как одежда переходила к нему от старшего брата, который был ниже его на шесть дюймов. Я не мог видеть их, так как они лежали в высокой траве под яблоней. После нескольких минут молчания она снова сказала: «Нет, не здесь». Потом добавила: «Приходи в амбар». После небольшой паузы она сказала: «Нет, сейчас я не могу. Мне нужно помочь заварить чай». (У Джудит появилась привычка, позаимствованная за границей, пить чай в полдень.) Потом я услыхал ее обещание прийти в амбар после чая. Я увидел, как она поднялась, отряхнула платье и убежала. Шон Рафферти встал, завязал брюки обрывком веревки и направился к амбару.
Я знал о популярности Шона среди деревенских красоток, хотя никогда не мог понять причину его успеха у женщин. Шрам и пустые глаза придавали ему отвратительный вид. Мои сестры прозвали его Циклопом. Меня вдруг охватило напряженное ожидание и жгучее любопытство: что же он намерен с ней делать в амбаре, хотя об этом нетрудно было догадаться. Мне приходилось наблюдать, как он направлял напряженный орган нетерпеливого жеребца в кобылу, и у меня не было сомнения, что он хорошо владел своим собственным инструментом. Но я не знал ничего о совокуплении мужчины и женщины, и теперь решил, раз уж предоставилась такая редкая возможность, заполнить этот пробел в моем образовании. Поэтому я направился к амбару с сеном, где должно было состояться их свидание, и взобрался на сеновал, где хранились мешки с бобами и тюки корма для скота. Весь пол был покрыт соломой, которая очень приятно пахла. Я догадался, что они будут заниматься любовью именно на этом естественном ковре, но на случай, если кто-нибудь из них вздумает поднять голову вверх и взглянуть на сеновал, я спрятался там в самом дальнем углу за мешками.
Спустя полчаса пришел Шон и начал вилами сгребать сено. Я не мог видеть его, но сразу узнал по голосу, когда он запел «Молли Малоун». Затем он подошел к сеновалу и забросил туда вилами огромную охапку сена, которую позже разбросал и разровнял на полу в нескольких ярдах от того места, где я спрятался. Я догадался, что они собираются справлять свою свадьбу прямо здесь, на сеновале, а не внизу, на полу амбара.
Несколько минут спустя вошла Миноу, и некоторое время снизу не раздавалось ни звука. Я поднялся на колени и выглянул из-за мешков: они стояли у дверей, и она обнимала его за шею. Затем они заговорили шепотом, и он указал на лестницу, прислоненную к сеновалу. Я прилег и закрыл глаза, чтобы они подумали, что я сплю, если случайно заметят меня здесь. Он поднялся первым, затем повернулся и помог ей сойти с лестницы. Света было мало, но я мог видеть их довольно хорошо. Он встал спиной к стене, а она закинула обе руки ему за шею, и припала к нему в долгом поцелуе. Затем она сняла руку с его шеи и одним резким движением развязала веревку у него на поясе. Его брюки сползли вниз до колен, оголив огромные и волосатые ягодицы, повернутые ко мне. Ее рука, находящаяся между их телами, начала совершать какие-то странные энергичные движения, и я мог только догадываться, чем она там занимается. Затем она внезапно опустилась перед ним на колени, и ее лицо исчезло за его бедром. Я увидел, как обе его руки судорожно вцепились ей в голову, а его ягодицы пришли в движение. Потом он взмолился: «О-о-о! Хватит! Или я сейчас не выдержу!» И они застыли в такой позе еще на минуту, никто из них не двигался. Пока она стояла на коленях, склонив голову, он возился с краем ее платья. Затем она встала на ноги, а он стал стягивать ей платье через голову. Чтобы помочь ему, она подняла обе руки кверху, он сейчас был похож на горничную, раздевавшую свою хозяйку. Он наконец стащил с нее платье и тщательно сложил его на полу. И когда он повернулся боком, я увидел его инструмент любви, торчащий, как каланча, и при каждом его движении этот столб слегка покачивался. Он был не таким огромным, как у жеребца, но превосходил по размерам все другие, виденные мной раньше. Тем временем он поднял вверх ее сорочку, и я смог увидеть ее обнаженную фигуру с соблазнительно круглыми формами грудей и бедер. Я с трудом поверил своим глазам: как может сочетаться такое некрасивое лицо с такой прекрасной фигурой! Пока она стояла совершенно голая, он приблизил лицо к ее груди и начал покусывать и сжимать губами ее соски, а ее руки обхватили его столб, который был достаточно велик, чтобы на нем поместились ее ладони. Затем они оба повалились на сено. Я приподнял лицо над мешками, но увидел немного, так как они глубоко провалились в сено, а свету там было мало – на сеновале царил полумрак. Внезапно она издала резкий крик, и я, испугавшись, что она заметила меня, нырнул снова за мешки, и услышал, как он успокаивает ее, но она снова вскрикнула, но уже не так громко. Сено шуршало, как будто там возились сотни крыс, а она продолжала издавать крики и стоны, будто ей было очень больно. Затем шуршанье и возня стали такими бурными, что я не выдержал и выглянул снова из-за своего убежища и увидел, как он энергично двигал своими ягодицами над ней, будто намеревался пробуравить дырку в полу, а ее ноги согнулись в коленях и обхватили его спину. Затем она попыталась закричать еще раз, но он зажал ладонью ее рот, и движения его ягодиц прекратились. Они лежали совершенно спокойно и неподвижно, затем он глубоко вздохнул. Она убрала ноги с его спины, и некоторое время он продолжал лежать на ней совершенно неподвижно.
Я должен признаться, что все это вызвало во мне возбуждение, которое прошло еще до того, как они перестали двигаться. Все уже закончилось, и я надеялся, что они сейчас оденутся и позволят мне выпрямиться. Но молчание затянулось, и я подумал, что они заснули, но боялся шевельнуться и посмотреть, спят ли они или нет. Так прошло еще минут десять. Они снова начали двигаться, шуршанье сена возобновилось, и я сделал вывод, что они снова принялись за свои амурные дела. Я осторожно выглянул из-за мешков и увидел, что мое предположение верно только наполовину, так как он продолжал лежать, как сраженный гладиатор, а она, опершись на ноги и руки, склонилась над ним и, казалось, пыталась раздуть угасший костер, вернуть к жизни тлеющие огоньки углей. Через несколько минут ее усилия принесли плоды…
Эсмонд описывает эту сцену в амбаре так долго, что нет смысла цитировать его здесь полностью. Девушка оказалась нимфоманкой, хотя Эсмонд был еще слишком неопытен, чтобы знать это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107
Я знал о популярности Шона среди деревенских красоток, хотя никогда не мог понять причину его успеха у женщин. Шрам и пустые глаза придавали ему отвратительный вид. Мои сестры прозвали его Циклопом. Меня вдруг охватило напряженное ожидание и жгучее любопытство: что же он намерен с ней делать в амбаре, хотя об этом нетрудно было догадаться. Мне приходилось наблюдать, как он направлял напряженный орган нетерпеливого жеребца в кобылу, и у меня не было сомнения, что он хорошо владел своим собственным инструментом. Но я не знал ничего о совокуплении мужчины и женщины, и теперь решил, раз уж предоставилась такая редкая возможность, заполнить этот пробел в моем образовании. Поэтому я направился к амбару с сеном, где должно было состояться их свидание, и взобрался на сеновал, где хранились мешки с бобами и тюки корма для скота. Весь пол был покрыт соломой, которая очень приятно пахла. Я догадался, что они будут заниматься любовью именно на этом естественном ковре, но на случай, если кто-нибудь из них вздумает поднять голову вверх и взглянуть на сеновал, я спрятался там в самом дальнем углу за мешками.
Спустя полчаса пришел Шон и начал вилами сгребать сено. Я не мог видеть его, но сразу узнал по голосу, когда он запел «Молли Малоун». Затем он подошел к сеновалу и забросил туда вилами огромную охапку сена, которую позже разбросал и разровнял на полу в нескольких ярдах от того места, где я спрятался. Я догадался, что они собираются справлять свою свадьбу прямо здесь, на сеновале, а не внизу, на полу амбара.
Несколько минут спустя вошла Миноу, и некоторое время снизу не раздавалось ни звука. Я поднялся на колени и выглянул из-за мешков: они стояли у дверей, и она обнимала его за шею. Затем они заговорили шепотом, и он указал на лестницу, прислоненную к сеновалу. Я прилег и закрыл глаза, чтобы они подумали, что я сплю, если случайно заметят меня здесь. Он поднялся первым, затем повернулся и помог ей сойти с лестницы. Света было мало, но я мог видеть их довольно хорошо. Он встал спиной к стене, а она закинула обе руки ему за шею, и припала к нему в долгом поцелуе. Затем она сняла руку с его шеи и одним резким движением развязала веревку у него на поясе. Его брюки сползли вниз до колен, оголив огромные и волосатые ягодицы, повернутые ко мне. Ее рука, находящаяся между их телами, начала совершать какие-то странные энергичные движения, и я мог только догадываться, чем она там занимается. Затем она внезапно опустилась перед ним на колени, и ее лицо исчезло за его бедром. Я увидел, как обе его руки судорожно вцепились ей в голову, а его ягодицы пришли в движение. Потом он взмолился: «О-о-о! Хватит! Или я сейчас не выдержу!» И они застыли в такой позе еще на минуту, никто из них не двигался. Пока она стояла на коленях, склонив голову, он возился с краем ее платья. Затем она встала на ноги, а он стал стягивать ей платье через голову. Чтобы помочь ему, она подняла обе руки кверху, он сейчас был похож на горничную, раздевавшую свою хозяйку. Он наконец стащил с нее платье и тщательно сложил его на полу. И когда он повернулся боком, я увидел его инструмент любви, торчащий, как каланча, и при каждом его движении этот столб слегка покачивался. Он был не таким огромным, как у жеребца, но превосходил по размерам все другие, виденные мной раньше. Тем временем он поднял вверх ее сорочку, и я смог увидеть ее обнаженную фигуру с соблазнительно круглыми формами грудей и бедер. Я с трудом поверил своим глазам: как может сочетаться такое некрасивое лицо с такой прекрасной фигурой! Пока она стояла совершенно голая, он приблизил лицо к ее груди и начал покусывать и сжимать губами ее соски, а ее руки обхватили его столб, который был достаточно велик, чтобы на нем поместились ее ладони. Затем они оба повалились на сено. Я приподнял лицо над мешками, но увидел немного, так как они глубоко провалились в сено, а свету там было мало – на сеновале царил полумрак. Внезапно она издала резкий крик, и я, испугавшись, что она заметила меня, нырнул снова за мешки, и услышал, как он успокаивает ее, но она снова вскрикнула, но уже не так громко. Сено шуршало, как будто там возились сотни крыс, а она продолжала издавать крики и стоны, будто ей было очень больно. Затем шуршанье и возня стали такими бурными, что я не выдержал и выглянул снова из-за своего убежища и увидел, как он энергично двигал своими ягодицами над ней, будто намеревался пробуравить дырку в полу, а ее ноги согнулись в коленях и обхватили его спину. Затем она попыталась закричать еще раз, но он зажал ладонью ее рот, и движения его ягодиц прекратились. Они лежали совершенно спокойно и неподвижно, затем он глубоко вздохнул. Она убрала ноги с его спины, и некоторое время он продолжал лежать на ней совершенно неподвижно.
Я должен признаться, что все это вызвало во мне возбуждение, которое прошло еще до того, как они перестали двигаться. Все уже закончилось, и я надеялся, что они сейчас оденутся и позволят мне выпрямиться. Но молчание затянулось, и я подумал, что они заснули, но боялся шевельнуться и посмотреть, спят ли они или нет. Так прошло еще минут десять. Они снова начали двигаться, шуршанье сена возобновилось, и я сделал вывод, что они снова принялись за свои амурные дела. Я осторожно выглянул из-за мешков и увидел, что мое предположение верно только наполовину, так как он продолжал лежать, как сраженный гладиатор, а она, опершись на ноги и руки, склонилась над ним и, казалось, пыталась раздуть угасший костер, вернуть к жизни тлеющие огоньки углей. Через несколько минут ее усилия принесли плоды…
Эсмонд описывает эту сцену в амбаре так долго, что нет смысла цитировать его здесь полностью. Девушка оказалась нимфоманкой, хотя Эсмонд был еще слишком неопытен, чтобы знать это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107