Он наблюдал рост первых городов в Мессопотамии, Египте и Китае,
воцарение деспотов-воителей, строительство каменных храмов и пирамид,
открытие вначале бронзы, затем железа.
Он видел взлет и падение империй. Шумеры, египтяне, минойские греки,
халдеи, ассирийцы...
Кровь стыла и тошнота подкатывала к горлу от чудовищных злодеяний.
Не укрывалось ничего: как огню и мечу предавали города, как истязали и
убивали жителей.
Двинулись грозные полчища ассирийских воинов, длинными копьями разящие
пленных. Обезглавленные, сожженные заживо, посаженные на кол...
Найл просто кипел от гнева, так что развал и исчезновение ассирийских
деспотий наблюдал со злорадным удовлетворением. А когда все это схлынуло,
сам убедился, что гнев и ненависть прилипчивы, как зараза.
Но вот всплыла картина Древней Греции, и Найл оттаял сердцем, едва
увидев расцвет цивилизации древних эллинов, зарождение демократии и
философии, появление театра, открытие геометрии и естествознания.
И вновь его обуяло неизъяснимое волнение при мысли, насколько все же
преуспел человек в движении к совершенству, и проснулась гордость за то,
что и он тоже из рода людей.
Хотя машина умиротворения и действовала успокаивающе, впитывание такой
бездны информации истощало.
Когда Найл наблюдал войну между Афинами и Спартой, картины начали
подергиваться рябью, и он сам не заметил как забылся.
Проснулся лишь через несколько часов. За окнами темнота, сам он накрыт
одеялом. В окне, выделяясь на фоне звезд, виднелся купол собора...
Когда очнулся окончательно, утро уже было в разгаре.
Слышались выкрики гребцов, торговцы шумели на рыночной площади.
Наведался еще раз к пищепроцессору, но ел и пил машинально. Какая тут
еда, когда не терпится узнать, что там дальше с человечеством.
И Найл снова поспешил улечься под отсвечивающий холодом тусклый экран.
На этот раз перед внутренним взором развернулась история Древнего
Рима.
Сменяли друг друга эпохи, период демократии, Пунические войны, приход
к власти тиранов Мария и Суллы, Юлия Цезаря, Августа, Тиберия, Калигулы,
Клавдия, Нерона.
Обреченно, очарованный мрачностью, юноша вновь наблюдал череду
кровавых убийств, разврат и скотство.
Рождение христианства заронило в душу надежду: учение о любви и
всеобщем братстве выглядело самым отрадным и многообещающим с момента
возникновения человеческой цивилизации.
Но укрепление церкви под началом императора Константина поубавило
оптимизма.
В христианах терпимости к религиозным оппонентам было еще меньше, чем
у язычников-римлян; нередко из-за какого-нибудь пустячного расхождения в
трактовке Писания они убивали друг друга.
С падением Рима под неудержимым натиском варваров Найл ощутил какую-то
усталую опустошенность и взирал на все с полнейшим равнодушием.
Когда наконец растаял зрительный образ, Найл, придя в себя, спросил:
- И это постоянно? Неужели вся человеческая история настолько
беспросветна? Голос внутри отозвался:
- Не совсем. Следующее тысячелетие картина довольно неприглядная,
поскольку на умы людей жестоко давила церковь, убивая всякого, кто пытался
мыслить по-иному. Перемены наступили примерно тогда, когда возвел купол
своего собора Брунеллески.
Найл сел, устало потирая глаза.
- Все стало постепенно меняться одновременно с рядом великих войн,
именуемых Крестовыми походами.
Вышло так, что люди покончили с зависимостью от одного и того же места
и начали бродить по свету. Это расширило их кругозор, они стали строить
корабли, на которых отправлялись исследовать новые земли. Затем некто по
имени Иоганн Гуттенберг изобрел книгопечатание, а еще кто-то научился
выделывать грубую, толстую бумагу - количество книг стало измеряться
миллионами.
И вот церковь пошла на попятный, ей не хватало уже сил препятствовать
вольнодумству...
Усталость у Найла внезапно прошла, он снова улегся и закрыл глаза.
- Покажи.
То, что последовало дальше, заслуживало самого пристального внимания.
Найл воочию пронаблюдал историю Реформации, а затем то, как
астроном-любитель Коперник вывел, что Земля вращается вокруг Солнца.
Видел он изобретение телескопа и великую баталию между Галилеем и
папой Павлом Пятым вокруг того, в самом ли деле Земля - центр Вселенной.
Он был свидетелем открытий сэра Исаака Ньютона и основания
Королевского Общества. Он с восторгом наблюдал, как все смелее подает свой
голос эпоха Благоразумия, открыто не повинуясь угрозам церкви.
Чувствовалось, что человечество наконец приблизилось к постижению
тайны мира и своего величия.
Он даже хлопал в ладоши, приветствуя падение Бастилии и казнь короля
Людовика XVI - неужто казнь нескольких тиранов во имя свободы и братства не
искупает себя?
Девятнадцатый век, казалось, оправдывает все волнующие ожидания.
Похоже, на сцену вот-вот должен появиться человек нового типа,
достойный плодов своего разума: железной дороги, парохода, телеграфа,
электрического света.
И тут вдруг, словно в отместку за чрезмерный оптимизм, открылась
неприглядная панорама войн и социальных потрясений: походы Наполеона,
Парижская коммуна, осада Севастополя, восстание сипаев в Индии, гражданская
война в США, франко-прусская и русско-турецкие войны; юношей снова овладела
беспросветность.
Просто оторопь берет, насколько тесно соседствуют в собратьяхлюдях
величие духа и мракобесие.
Он беспокойно шевельнулся, и тут голос сказал:
- Наберись терпения. Впереди еще немало интересного.
И Найл опять закрыл глаза, сплачивая все свое мужество по мере того,
как разворачивалась история двадцатого века.
Первая мировая война, кровавая революция в России, становление фашизма
и нацизма, японская интервенция в Китае, Вторая мировая, появление атомной
и водородной бомб и как следствие - неустойчивый, до зубов вооруженный мир
на грани войны.
Размах человеческих достижений, безусловно, восхищал: аэроплан, радио,
телевидение, компьютер, первые орбитальные станции. Но теперь-то было
известно, что кроется за всем этим, и Найл опасался, что людей ничто уже не
изменит.
Надежды оставалось все меньше, и мучила безотрадная мысль: развившись
в интеллектуального гиганта, человек вместе с тем остался духовным
карликом.
В ответ - голос:
- Да, действительно, временами кажется, что человечество движется к
катастрофе. Но это потому, что я для схематичности вынужден многое чересчур
упрощать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52