— Полчаса.
Облегчение от этих слов охватило неимоверное. Встреча с женщинами— груодами в теперешнем состоянии — перспектива мало заманчивая.
Долина хотя и была залита светом, в самой низине воздух пока еще не прогрелся. Журчащий понизу ручеек наполовину был покрыт льдом, вытекал он из скважины в холме. На прихваченной инеем жесткой траве лежать было невозможно, но, пройдя немного вдоль ручья, Карлсен у истока набрел на толстый мох, похожий на синий бархат. Нагнувшись, пощупал: и вправду мягкий, вот удача-то. Распластавшись на спине, он закрыл глаза.
— Я тут рядом поброжу, — сказал Крайски.
Карлсен кивнул, уже разморенно.
Но через несколько минут резко очнулся. Оказывается, безопасность чувствовалась лишь в присутствии Крайски, стоило остаться одному, и ее как не бывало. Карлсен открыл глаза навстречу серому небу, и нахлынула вдруг безмерная тоска по дому: ужасно тянуло обратно на Землю. Бескрайность Вселенной пугала, выбивая точку опоры из-под такой пустячной, погрязшей в себе безделицы, как человеческий род. Как-то разом, вдруг он почувствовал себя невыразимо одиноким, заброшенным.
Понятно, причиной здесь было утомление — следствие только что пережитой опасности. Вместе с тем, напряжения и угнетенности это не снимало. Как ни внушай себе, что это глупо, страх все равно остается.
Он повернулся на бок и попытался расслабиться, прогнав все мысли и слушая единственный в долине звук — звонкое журчание воды. Оно чем-то напоминало Землю, а потому успокаивало. Хотя и здесь крылось какое-то различие. Чего-то словно не хватало: какой-то земной размеренности, гладости шума.
Или это просто чудится? Карлсен из любопытства пошевелился на спине и наклонил голову, чтобы лучше слышать. В чем различие? Может, лед на поверхности дает странно металлический отзвук, сродни колокольцам? Или вода течет через какой-нибудь полый камень? Карлсен, сев, вгляделся в ручей. Глубиной буквально с дюйм, на дне розовые камешки в медно-зеленую крапинку, задумчиво вьются в струях нити синих водорослей. Лед под солнцем начинал уже подтаивать, обламываясь слоинками слюды.
Снова закрыв глаза, Карлсен внезапно уловил сходство звука со стрекотанием печатающей машинки — не сам по себе звук, а его распределение. У машинки стрекот механический, но если вслушаться, непременно станет заметна постоянная перемена в звучании — из-за того, что слова чередуются по длине. Примерно как в музыке: ритм кажется ровным, а мелодический рисунок — нет. Именно эта неровность, подобно речевому потоку, дает ощущение связности.
Воздух постепенно прогревался, размаривало. Смежив веки, шум воды Карлсен воспринимал с каким-то отрадным чувством, словно слушал фугу Баха в великолепном, точном исполнении. Сознание незаметно изникало, сменяясь умиротворенностью, что иной раз навевается наступающим сном. Вместе с тем звук воды по-прежнему проникал в его дремоту, постепенно донося, что он и есть некий язык, причем, поддающийся пониманию. А доносил он своим шумом не то историю, не то сказку, и впечатление было, что началась она задолго до того, как в нее вслушаться.
Ощущение связной речи было настолько сильным, что Карлсен вклинился с вопросом:
«Где ты?»
Не прерывая потока, голос откликнулся:
«Разве в этом дело?»
Слова не отделялись от общего потока, а как бы проступали сквозь него. Смешение рационального и иллюзорного было точно как во сне.
Повременив несколько секунд, Карлсен снова вставил вопрос:
«Чего ты хочешь?»
«Сказать, что ты прав. Ты глуп.»
«Почему?»
«На этой планете глупо страшиться. Страх привлекает опасность. Безопасность твоя единственно в том, чтобы не страшиться.»
Логика какая-то странная…
«А если опасность все же наступит?»
«Безопасность единственно в том, чтобы не страшиться», — повторил голос.
«Но…»
«Лучше не задавать вопросов. Вопросы лишь порождают смятенье».
«Tы, по крайней мере, можешь сказать, где ты?»
«В этом нет смысла».
«Или как тебя называть?»
«Йекс», — произнес голос после некоторой паузы. Прозвучало гулко, будто эхо в пещере.
«Йекс?»
Ответа не последовало. «Йекс?», — повторил еще раз Карлсен и тут же поймал себя на том, что проснулся. Не смолкая, журчала вода, только смысла уже не было.
— Пора вставать, — послышался голос Крайски. Солнце стояло уже высоко: судя по всему, прошел как минимум час. Карлсен сел, зевая и протирая глаза.
— Ну как, спалось нормально? — поинтересовался Крайски.
— Да, спасибо. Даже очень. У этой долины есть название?
— Я что-то не знаю. Эта вот гора зовется Джираг, «сторожевая башня». Главная вершина — Мадериг, высочайшая во всем хребте. А что?
— Сон был приятный.
Сдерживая очередной зевок, он заметил, что Крайски покосился как-то странно. Карлсен лег на живот возле ручья и плеснул в лицо пригоршню воды. Холод такой, что заломило лоб. У воды был характерный грунтовый привкус.
Он еще раз вгляделся в каменную скважину. Родник как родник, хрустально чистый, течет себе откуда-то из черноты.
— Э-эй! — сложив ладони рупором, крикнул Карлсен. Голос раздвоился эхом, будто в пещере.
— Ты чего? — удивленно спросил Крайски. — а Карлсен пожал плечами.
— Эхо пробую.
Крайски поднял брови, но ничего не сказал. Небо выцвело почти добела, лишь вблизи светила облака полыхали синим цветом, отдаленно напоминая облачный закат на Земле. Ригель смотрелся внушительно, во много раз крупнее земного солнца и, видимо, гораздо жарче. Зной становился все более гнетущим.
— Уходить пора, — знающе сказал Крайски.
Прижав руки к бокам, движением ныряльщика он взмыл в воздух — без рисовки, но с некоей животной грацией. Карлсен толкнулся следом, вытянув руки над головой — в сравнении с Крайски, понятно, угловато и неумело. Однако, само ощущение полета наполняло светлым восторгом. С необыкновенной силой и ясностью представилось, что именно для полета рожден человек, а прикованность к земле для него, наоборот, противоестественна.
Так одолели более десятка миль, проплыв в одном месте над полным зеленой воды вулканическим кратером и каменистой долиной, такой глубокой, что не видно и дна. Судя по прямоте маршрута и уверенности Крайски, маршрут уже разведанный.
Крайски, похоже, направлялся к холму с округлыми боками и плоской вершиной: ни дать ни взять полувкопанное яйцо с обрезанной макушкой. Склоны покрывали синие космы травы.
Зависнув над плоской седловиной, он опустился на нее обеими ногами.
— Ну вот, пока хватит.
Площадка в пятьсот ярдов была утыкана валунами.
— И что нам теперь?
Крайски подошел к северной закраине.
— Видишь вон то?
— Что?
— Да вон же оно, на свившуюся змею походит!
— Не вижу.
— Вон там видишь камень, на черепаху похож? А теперь от него чуть левее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Облегчение от этих слов охватило неимоверное. Встреча с женщинами— груодами в теперешнем состоянии — перспектива мало заманчивая.
Долина хотя и была залита светом, в самой низине воздух пока еще не прогрелся. Журчащий понизу ручеек наполовину был покрыт льдом, вытекал он из скважины в холме. На прихваченной инеем жесткой траве лежать было невозможно, но, пройдя немного вдоль ручья, Карлсен у истока набрел на толстый мох, похожий на синий бархат. Нагнувшись, пощупал: и вправду мягкий, вот удача-то. Распластавшись на спине, он закрыл глаза.
— Я тут рядом поброжу, — сказал Крайски.
Карлсен кивнул, уже разморенно.
Но через несколько минут резко очнулся. Оказывается, безопасность чувствовалась лишь в присутствии Крайски, стоило остаться одному, и ее как не бывало. Карлсен открыл глаза навстречу серому небу, и нахлынула вдруг безмерная тоска по дому: ужасно тянуло обратно на Землю. Бескрайность Вселенной пугала, выбивая точку опоры из-под такой пустячной, погрязшей в себе безделицы, как человеческий род. Как-то разом, вдруг он почувствовал себя невыразимо одиноким, заброшенным.
Понятно, причиной здесь было утомление — следствие только что пережитой опасности. Вместе с тем, напряжения и угнетенности это не снимало. Как ни внушай себе, что это глупо, страх все равно остается.
Он повернулся на бок и попытался расслабиться, прогнав все мысли и слушая единственный в долине звук — звонкое журчание воды. Оно чем-то напоминало Землю, а потому успокаивало. Хотя и здесь крылось какое-то различие. Чего-то словно не хватало: какой-то земной размеренности, гладости шума.
Или это просто чудится? Карлсен из любопытства пошевелился на спине и наклонил голову, чтобы лучше слышать. В чем различие? Может, лед на поверхности дает странно металлический отзвук, сродни колокольцам? Или вода течет через какой-нибудь полый камень? Карлсен, сев, вгляделся в ручей. Глубиной буквально с дюйм, на дне розовые камешки в медно-зеленую крапинку, задумчиво вьются в струях нити синих водорослей. Лед под солнцем начинал уже подтаивать, обламываясь слоинками слюды.
Снова закрыв глаза, Карлсен внезапно уловил сходство звука со стрекотанием печатающей машинки — не сам по себе звук, а его распределение. У машинки стрекот механический, но если вслушаться, непременно станет заметна постоянная перемена в звучании — из-за того, что слова чередуются по длине. Примерно как в музыке: ритм кажется ровным, а мелодический рисунок — нет. Именно эта неровность, подобно речевому потоку, дает ощущение связности.
Воздух постепенно прогревался, размаривало. Смежив веки, шум воды Карлсен воспринимал с каким-то отрадным чувством, словно слушал фугу Баха в великолепном, точном исполнении. Сознание незаметно изникало, сменяясь умиротворенностью, что иной раз навевается наступающим сном. Вместе с тем звук воды по-прежнему проникал в его дремоту, постепенно донося, что он и есть некий язык, причем, поддающийся пониманию. А доносил он своим шумом не то историю, не то сказку, и впечатление было, что началась она задолго до того, как в нее вслушаться.
Ощущение связной речи было настолько сильным, что Карлсен вклинился с вопросом:
«Где ты?»
Не прерывая потока, голос откликнулся:
«Разве в этом дело?»
Слова не отделялись от общего потока, а как бы проступали сквозь него. Смешение рационального и иллюзорного было точно как во сне.
Повременив несколько секунд, Карлсен снова вставил вопрос:
«Чего ты хочешь?»
«Сказать, что ты прав. Ты глуп.»
«Почему?»
«На этой планете глупо страшиться. Страх привлекает опасность. Безопасность твоя единственно в том, чтобы не страшиться.»
Логика какая-то странная…
«А если опасность все же наступит?»
«Безопасность единственно в том, чтобы не страшиться», — повторил голос.
«Но…»
«Лучше не задавать вопросов. Вопросы лишь порождают смятенье».
«Tы, по крайней мере, можешь сказать, где ты?»
«В этом нет смысла».
«Или как тебя называть?»
«Йекс», — произнес голос после некоторой паузы. Прозвучало гулко, будто эхо в пещере.
«Йекс?»
Ответа не последовало. «Йекс?», — повторил еще раз Карлсен и тут же поймал себя на том, что проснулся. Не смолкая, журчала вода, только смысла уже не было.
— Пора вставать, — послышался голос Крайски. Солнце стояло уже высоко: судя по всему, прошел как минимум час. Карлсен сел, зевая и протирая глаза.
— Ну как, спалось нормально? — поинтересовался Крайски.
— Да, спасибо. Даже очень. У этой долины есть название?
— Я что-то не знаю. Эта вот гора зовется Джираг, «сторожевая башня». Главная вершина — Мадериг, высочайшая во всем хребте. А что?
— Сон был приятный.
Сдерживая очередной зевок, он заметил, что Крайски покосился как-то странно. Карлсен лег на живот возле ручья и плеснул в лицо пригоршню воды. Холод такой, что заломило лоб. У воды был характерный грунтовый привкус.
Он еще раз вгляделся в каменную скважину. Родник как родник, хрустально чистый, течет себе откуда-то из черноты.
— Э-эй! — сложив ладони рупором, крикнул Карлсен. Голос раздвоился эхом, будто в пещере.
— Ты чего? — удивленно спросил Крайски. — а Карлсен пожал плечами.
— Эхо пробую.
Крайски поднял брови, но ничего не сказал. Небо выцвело почти добела, лишь вблизи светила облака полыхали синим цветом, отдаленно напоминая облачный закат на Земле. Ригель смотрелся внушительно, во много раз крупнее земного солнца и, видимо, гораздо жарче. Зной становился все более гнетущим.
— Уходить пора, — знающе сказал Крайски.
Прижав руки к бокам, движением ныряльщика он взмыл в воздух — без рисовки, но с некоей животной грацией. Карлсен толкнулся следом, вытянув руки над головой — в сравнении с Крайски, понятно, угловато и неумело. Однако, само ощущение полета наполняло светлым восторгом. С необыкновенной силой и ясностью представилось, что именно для полета рожден человек, а прикованность к земле для него, наоборот, противоестественна.
Так одолели более десятка миль, проплыв в одном месте над полным зеленой воды вулканическим кратером и каменистой долиной, такой глубокой, что не видно и дна. Судя по прямоте маршрута и уверенности Крайски, маршрут уже разведанный.
Крайски, похоже, направлялся к холму с округлыми боками и плоской вершиной: ни дать ни взять полувкопанное яйцо с обрезанной макушкой. Склоны покрывали синие космы травы.
Зависнув над плоской седловиной, он опустился на нее обеими ногами.
— Ну вот, пока хватит.
Площадка в пятьсот ярдов была утыкана валунами.
— И что нам теперь?
Крайски подошел к северной закраине.
— Видишь вон то?
— Что?
— Да вон же оно, на свившуюся змею походит!
— Не вижу.
— Вон там видишь камень, на черепаху похож? А теперь от него чуть левее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94