В спальне было темно и жарко, воздух застоялся, был душным и тяжелым. Розамун лежала на кровати на спине, устремив взгляд в пустоту. И все же она видела что-то, потому что ее глаза двигались и меняли выражение. Иногда они расширялись, а зрачки увеличивались, как будто то, что она видела, пугало ее. Тогда ее дыхание становилось частым и неглубоким. Иногда она лежала спокойно. Иногда она даже улыбалась призрачной улыбкой, на которую невозможно было смотреть без того, чтобы по коже не прошел мороз.
Она не говорила ни слова, по крайней мере, ни одного слова, которое они могли бы понять, только издавала звуки, но они были бессвязными и нечленораздельными. Она не закрывала глаза. Она не спала. Ничто не могло заставить ее очнуться или хотя бы отвлечься от тех видений, во власти которых она пребывала.
Естественные процессы ее тела продолжались. Рейстлин убирал за ней и купал ее. Прошло три дня с погребения Джилона, и все эти три дня Рейстлин не отходил от матери. Он спал на матрасе на полу возле ее кровати, просыпаясь, стоило ей издать малейший вздох. Он постоянно разговаривал с ней, рассказывал ей смешные истории о проделках детей в школе, говорил о своих собственных надеждах и мечтах, описывал ей свой садик с лекарственными травами и объяснял, для чего они нужны.
Он заставлял ее пить, смачивая платок водой, поднося его к ее губам и выжимая капли воды — только капли, большим объемом она подавилась бы. Он также пытался кормить ее, но она не могла глотать пищу, так что ему пришлось отказаться от этого. Он хлопотал вокруг нее с беспредельным терпением и необычайной нежностью.
Карамон стоял в дверях, смотря на них. Рейстлин сидел на краю кровати, осторожно расчесывая длинные волосы матери и рассказывая ей старинные палантасские легенды, что слышал от нее же.
«И вы думаете, что знаете моего брата, — подумал Карамон, обращаясь к длинной череде лиц. — Вы, Мастер Теобальд, и ты, Джон Фарниш, и ты, Стурм Светлый Меч, и все остальные. Вы зовете его „Хитрецом“ и „Змеенышем“. Вы говорите, что он холодный, расчетливый и бесчувственный. Вы думаете, что знаете его. Я знаю его, — глаза Карамона наполнились слезами, — я знаю его. Лишь я один».
Он помедлил еще немного, пока снова не обрел способность видеть, и вытер глаза и нос рукавом, чуть не пролив вино при этом. После этого он сделал последний глубокий вдох свежего и чистого воздуха и вошел в душную темноту спальни. — Я принес поесть, Рейст, — сказал Карамон.
Рейстлин оглянулся на брата и снова склонился над Розамун. — Она не будет есть. — Я… э… принес это для тебя, Рейст. Тебе надо что-то есть. Ты заболеешь, если не будешь есть, — добавил он, видя, что его брат начинает мотать головой. — А если ты заболеешь, что я буду делать? Из меня не очень-то хорошая нянька, Рейст.
Рейстлин улыбнулся: — Ты недооцениваешь себя, брат мой. Я помню, как я болел. Ты показывал мне тени на стене… кроликов… — его голос прервался.
К горлу Карамона подступил ком, слезы снова начали душить его. Он быстро смахнул их и протянул тарелку вперед. — Ну давай, Рейст. Поешь. Хоть немного. Тут Отикова картошка. — Его панацея от всех несчастий мира, — Рейстлин искривил рот, пытаясь улыбнуться. — Хорошо.
Он положил гребень на маленький ночной столик. Приняв тарелку из рук Карамона, он съел немного картофеля и откусил пару кусочков мяса. Карамон беспокойно наблюдал за ним. Его лицо разочарованно вытянулось, когда Рейстлин отдал ему обратно тарелку, все еще полную больше чем наполовину. — И это все? Ты больше не хочешь? Ты уверен? Может, еще чего-нибудь принести? У нас полно всякой всячины.
Рейстлин помотал головой.
Розамун что-то жалобно пробормотала. Рейстлин метнулся к ней, склонился над ней, говоря что-то успокаивающее, устраивая ее лежать поудобнее. Он смочил ее губы водой и принялся растирать тонкие руки. — Ей… ей лучше? — беспомощно спросил Карамон.
Он мог видеть, что нет. Но он надеялся, что ошибается. Кроме того, он чувствовал, что должен сказать что-то, должен услышать собственный голос. Он чувствовал себя неуютно в этой странной темной комнате, и удивлялся, как его брат выносит это. — Нет, — сказал Рейстлин. — Скорее, ей становится хуже. — Он помолчал минуту, и когда заговорил снова, его голос был приглушен и полон суеверного ужаса. — Это как будто она убегает вдоль по дороге, бежит прочь от меня. Я следую за ней, прошу ее остановиться, но она меня не слышит. Она не обращает на меня никакого внимания. И продолжает бежать все быстрее, Карамон…
Рейстлин замолчал и отвернулся, сделав вид, что поправляет одеяло.
— Отнеси тарелку на кухню, — резко приказал он. — А то она мышей привлечет. — Я… я отнесу, — промямлил Карамон и поспешил выйти.
Оказавшись на кухне, он бросил тарелку туда, где, как он предполагал, находился стол; он не очень хорошо видел из-за слез, застилающих его глаза. Кто-то стучал в дверь, но он игнорировал стук, пока тот не прекратился. Карамон облокотился на буфет, глубоко дыша, часто моргая, пытаясь сдержать новый приступ рыданий.
Придя в себя, он вернулся в спальню. У него были новости, которые могли, как он надеялся, немного утешить его брата-близнеца.
Он застал Рейстлина все так же сидящим у кровати. Розамун лежала в той же позе, с глубоко запавшими открытыми глазами. Ее руки покоились на стеганом одеяле. Косточки на запястьях казались неестественно большими — плоть как будто таяла вместе с душой. Казалось, она заметно побледнела и усохла за те считанные минуты, пока Карамона не было. Он поспешно перевел взгляд с нее на своего брата и постарался задержать его там. — Отик приходил, — сообщил Карамон, хотя в этом не было необходимости — его брат легко мог об этом догадаться по появлению картофеля. — Он сказал, что вдова Джудит уехала из Утехи этим утром. — Уехала, неужели, — сказал Рейстлин, и это прозвучало не вопросом, но утверждением. Он поднял голову. В его покрасневших от усталости глазах зажглись искорки пламени. — И куда же она направилась? — Обратно в Гавань. — Карамон выдавил из себя ухмылку. — Она обещала доложить о нас Бельзору. И не переставала кричать, что он придет сюда и заставит нас пожалеть о том, что мы появились на свет.
Неудачная фраза. Рейстлин вздрогнул и посмотрел на их мать. Карамон сделал два неверных шага, положил руку на плечо брата и сильно сжал его. — Ты не можешь так думать, Рейст! — принялся он убеждать его. — Ты не должен думать, что это твоя вина! — А разве не моя? — горько ответил Рейстлин. — Если бы не я, Джудит оставила бы нашу мать в покое. Она пришла сюда только из-за меня, Карамон. Она за мной охотилась. Однажды мама попросила меня бросить мою магию. Тогда я удивился, почему она на этом настаивала. Это Джудит подговорила ее. Если бы я только знал… — Что бы ты сделал, Рейстлин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112