Она была
так мала, что еще не умела есть. Но Миррина опустила в горшок клок чисто
вымытой шерсти, Одатис схватила его губами и принялась сосать.
С той поры зимнее солнце десять раз сменилось весенним. Для Арзака
Миррина стала старшей сестрой. Одатис называла Миррину "мата" - мама, и
Миррина любила ее словно родную дочь.
Сейчас малышки не было с ними, ее увезли в царский стан. День или,
может быть, два надо ждать ее возвращения.
Луна катила по небу свой круглый щит. На щите кольцом свернулась
пантера. Каждый скиф с детства привык различать круглую морду, мягкие
лапы, клыкастую пасть.
Пока звездная россыпь меняла узоры, Старик раскалил в горне металл.
Стала видна огненно-красная полоса, зажатая в плоских щипцах. Заходил
молоток. Новый сноп искр рванулся к луне, окружив Старика светящимся
голубым маревом.
- Смотри, Миррина, он словно дух.
- Запомни, имя бога - Гефест.
Больше они не сказали ни слова и только смотрели, как ходил
вверх-вниз молоток. Удары делались чаще, марево искр тускнело, металл
остывал. И в тот миг, когда луна покинула самую высокую из своих стоянок,
над головой Старика взметнулся отливавший голубизной клинок.
- Сделал! - крикнули вместе Арзак и Миррина.
Еще один нетупеющий акинак! Он будет бить и не сломается, будет
резать и не затупится, чем больше врагов убьет, тем злей и тоньше станет.
Луна, и заветное слово, и лучший на свете мастер заточили его навечно!
Старик подержал клинок в ладонях над головой, и луна наполнила металл
своей силой. Потом он вонзил клинок в землю, чтобы сила земли вошла в
металл, потом привязал клинок к поясу. Хотя не ему носить замечательное
оружие - приедут из царского стана и заберут акинак, - но пока акинак при
нем, Старик привязал его справа, как положено воину, и двинулся в степь.
Там он дождется рассвета и покажет клинок солнцу, чтобы закалили металл
огненные лучи.
- Хочу быть, как он, - прошептал Арзак. - Хочу узнать все тайны
металла, хочу сделать нетупеющий акинак, хочу стать мастером. - Арзак
шептал до тех пор, пока Старик не скрылся из виду. Потом он залез под
кибитку, где был раскатан войлочный толстый ковер.
Светлый луч косо упал на войлок. Арзак чихнул и проснулся. Спал он
недолго. Солнце едва успело сменить луну. Но ветер уже запел веселую
песню, и молодая трава зазвенела капельками росы.
- Привет тебе, утро!
Арзак перевернулся с войлока на траву и покатился, смеясь и ловя
губами прозрачные верткие капли.
- Чтоб тебя! - притворно рассердилась Миррина.
Она сидела у горна. Мех фыркал в ее руках, раздувая притихший огонь.
Угли наливались багряно-красным цветом.
- Скоро Старик вернется, и кое-кому хорошо бы начать работать, а не
валяться подобно Лохмату, ошалевшему от весны.
- Готов! - Арзак вскочил на ноги.
Его не нужно было подгонять. Миррина это знала. Кузнечное дело Арзак
любил, как скачку на быстром коне, как волю, как степь. К горну Старик
приучил его с малых лет.
В груде вещей, принесенных соседями для починки, Арзак выбрал котел с
прохудившимся дном, взял пластинку из меди, примерил и пошел стучать
молотком. Медные клепки одна за другой ложились на край, прижимая заплату
к котлу. Работа простая, требующая ловкости, не мастерства и лучше
разделаться с ней поскорей, тогда останется время для отливки пантеры.
Одатис может вернуться из царского стана хоть завтра. Арзаку очень
хотелось сделать пантеру к приезду сестры.
Последняя клепка встала на место. Арзак вбил ее в медь и поднял котел
днищем к солнцу. Ни один самый тоненький луч не светил из-под края
заплаты, значит удержится и вода.
- Сделал, - сказал сам себе Арзак. Этим словом Старик отмечал
удавшуюся работу.
- Не сделал, - раздалось за спиной.
Арзак вскочил, не выпуская котла из рук.
- Не сделал. - Старик ткнул пальцем в стенку у горловины и направился
к горну.
Сейчас будет вынут горшок с вмазанной крышкой и через малое время
будет разбит. Так всегда происходит на утро после ночи полной луны. Но
Арзак не хотел смотреть в сторону горна. Ему было стыдно. Какой он воин,
если, думая о пантере, он перестал слышать степь и не расслышал шагов
Старика? Какой он кузнец, если не разглядел следы отвалившихся ручек и
Старик ему указал на вмятину. Нет, никогда ему не узнать заветные тайны
металла.
- Арзак, смотри! - крикнула Миррина.
Арзак не обернулся. Он взял толстый прут и пошел к своей наковальне.
Рабочее место у него было собственное.
- Все равно услышишь, - рассмеялась Миррина, - а слышать и знать, что
означает звук, почти то же, что видеть.
Миррина была права. Вот раздался тяжелый глухой удар, и Арзак словно
увидел, как Старик опустил молоток на крышку; треск - развалился горшок из
непрочной глины; звон с перестуком - освобожденные наконечники рассыпались
по каменной наковальне. Со вчерашнего дня они томились в горшке вместе с
обрезками козьей шкуры и костями. Жар закалил их, кости придали крепость.
Стоит насадить такой наконечник на древко и пустить в разящий полет, он
пробьет любую твердую цель, даже плиту из меди, если встретит на пути.
Тайну негнущихся наконечников, пробивавшихся толстую медь после
закалки в горшке, - эту тайну Арзак давно знал. Неужели ему никогда не
откроется тайна нетупеющих акинаков?
До высокого солнца старик и Арзак работали. Старик сдирал с
наконечников заусенцы и наплывы. Арзак прилаживал к горловине котла
затейливо скрученные ручки.
- Хоть в царский шатер, - сказала Миррина. Она принесла молоко и с
горшками в обеих руках остановилась возле Арзака, рассматривавшего свою
работу. Крученые ручки вились на котле, словно две змейки. Старик
покосился и хмуро отвел глаза.
- Нет, Миррина, не сделал, - грустно сказал Арзак и, переложив на
слова значение брошенное Стариком взгляда, добавил: - Может быть, ручки и
хорошие, только украсить нарядными ручками старый оббитый котел все равно,
что поставить на куртку из потертой овчины красную шерстяную заплату.
- Понять ошибку - значит встать на путь мастерства, - сказала
Миррина. Она всегда ободряла Арзака. От Старика редко слово услышишь.
Поэтому Арзак очень обрадовался, когда кончив есть и отерев руки и бороду
чистой тряпицей, Старик произнес:
- В горне медь, добавь для прочности олово.
Арзак умел понимать молчание Старика. Ему ли не понять сказанное?
Старик разрешил приступить к отливки пантеры!
В два прыжка Арзак очутился у горна, но вдруг обернулся, замер,
увидел, что Старик тоже прислушивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
так мала, что еще не умела есть. Но Миррина опустила в горшок клок чисто
вымытой шерсти, Одатис схватила его губами и принялась сосать.
С той поры зимнее солнце десять раз сменилось весенним. Для Арзака
Миррина стала старшей сестрой. Одатис называла Миррину "мата" - мама, и
Миррина любила ее словно родную дочь.
Сейчас малышки не было с ними, ее увезли в царский стан. День или,
может быть, два надо ждать ее возвращения.
Луна катила по небу свой круглый щит. На щите кольцом свернулась
пантера. Каждый скиф с детства привык различать круглую морду, мягкие
лапы, клыкастую пасть.
Пока звездная россыпь меняла узоры, Старик раскалил в горне металл.
Стала видна огненно-красная полоса, зажатая в плоских щипцах. Заходил
молоток. Новый сноп искр рванулся к луне, окружив Старика светящимся
голубым маревом.
- Смотри, Миррина, он словно дух.
- Запомни, имя бога - Гефест.
Больше они не сказали ни слова и только смотрели, как ходил
вверх-вниз молоток. Удары делались чаще, марево искр тускнело, металл
остывал. И в тот миг, когда луна покинула самую высокую из своих стоянок,
над головой Старика взметнулся отливавший голубизной клинок.
- Сделал! - крикнули вместе Арзак и Миррина.
Еще один нетупеющий акинак! Он будет бить и не сломается, будет
резать и не затупится, чем больше врагов убьет, тем злей и тоньше станет.
Луна, и заветное слово, и лучший на свете мастер заточили его навечно!
Старик подержал клинок в ладонях над головой, и луна наполнила металл
своей силой. Потом он вонзил клинок в землю, чтобы сила земли вошла в
металл, потом привязал клинок к поясу. Хотя не ему носить замечательное
оружие - приедут из царского стана и заберут акинак, - но пока акинак при
нем, Старик привязал его справа, как положено воину, и двинулся в степь.
Там он дождется рассвета и покажет клинок солнцу, чтобы закалили металл
огненные лучи.
- Хочу быть, как он, - прошептал Арзак. - Хочу узнать все тайны
металла, хочу сделать нетупеющий акинак, хочу стать мастером. - Арзак
шептал до тех пор, пока Старик не скрылся из виду. Потом он залез под
кибитку, где был раскатан войлочный толстый ковер.
Светлый луч косо упал на войлок. Арзак чихнул и проснулся. Спал он
недолго. Солнце едва успело сменить луну. Но ветер уже запел веселую
песню, и молодая трава зазвенела капельками росы.
- Привет тебе, утро!
Арзак перевернулся с войлока на траву и покатился, смеясь и ловя
губами прозрачные верткие капли.
- Чтоб тебя! - притворно рассердилась Миррина.
Она сидела у горна. Мех фыркал в ее руках, раздувая притихший огонь.
Угли наливались багряно-красным цветом.
- Скоро Старик вернется, и кое-кому хорошо бы начать работать, а не
валяться подобно Лохмату, ошалевшему от весны.
- Готов! - Арзак вскочил на ноги.
Его не нужно было подгонять. Миррина это знала. Кузнечное дело Арзак
любил, как скачку на быстром коне, как волю, как степь. К горну Старик
приучил его с малых лет.
В груде вещей, принесенных соседями для починки, Арзак выбрал котел с
прохудившимся дном, взял пластинку из меди, примерил и пошел стучать
молотком. Медные клепки одна за другой ложились на край, прижимая заплату
к котлу. Работа простая, требующая ловкости, не мастерства и лучше
разделаться с ней поскорей, тогда останется время для отливки пантеры.
Одатис может вернуться из царского стана хоть завтра. Арзаку очень
хотелось сделать пантеру к приезду сестры.
Последняя клепка встала на место. Арзак вбил ее в медь и поднял котел
днищем к солнцу. Ни один самый тоненький луч не светил из-под края
заплаты, значит удержится и вода.
- Сделал, - сказал сам себе Арзак. Этим словом Старик отмечал
удавшуюся работу.
- Не сделал, - раздалось за спиной.
Арзак вскочил, не выпуская котла из рук.
- Не сделал. - Старик ткнул пальцем в стенку у горловины и направился
к горну.
Сейчас будет вынут горшок с вмазанной крышкой и через малое время
будет разбит. Так всегда происходит на утро после ночи полной луны. Но
Арзак не хотел смотреть в сторону горна. Ему было стыдно. Какой он воин,
если, думая о пантере, он перестал слышать степь и не расслышал шагов
Старика? Какой он кузнец, если не разглядел следы отвалившихся ручек и
Старик ему указал на вмятину. Нет, никогда ему не узнать заветные тайны
металла.
- Арзак, смотри! - крикнула Миррина.
Арзак не обернулся. Он взял толстый прут и пошел к своей наковальне.
Рабочее место у него было собственное.
- Все равно услышишь, - рассмеялась Миррина, - а слышать и знать, что
означает звук, почти то же, что видеть.
Миррина была права. Вот раздался тяжелый глухой удар, и Арзак словно
увидел, как Старик опустил молоток на крышку; треск - развалился горшок из
непрочной глины; звон с перестуком - освобожденные наконечники рассыпались
по каменной наковальне. Со вчерашнего дня они томились в горшке вместе с
обрезками козьей шкуры и костями. Жар закалил их, кости придали крепость.
Стоит насадить такой наконечник на древко и пустить в разящий полет, он
пробьет любую твердую цель, даже плиту из меди, если встретит на пути.
Тайну негнущихся наконечников, пробивавшихся толстую медь после
закалки в горшке, - эту тайну Арзак давно знал. Неужели ему никогда не
откроется тайна нетупеющих акинаков?
До высокого солнца старик и Арзак работали. Старик сдирал с
наконечников заусенцы и наплывы. Арзак прилаживал к горловине котла
затейливо скрученные ручки.
- Хоть в царский шатер, - сказала Миррина. Она принесла молоко и с
горшками в обеих руках остановилась возле Арзака, рассматривавшего свою
работу. Крученые ручки вились на котле, словно две змейки. Старик
покосился и хмуро отвел глаза.
- Нет, Миррина, не сделал, - грустно сказал Арзак и, переложив на
слова значение брошенное Стариком взгляда, добавил: - Может быть, ручки и
хорошие, только украсить нарядными ручками старый оббитый котел все равно,
что поставить на куртку из потертой овчины красную шерстяную заплату.
- Понять ошибку - значит встать на путь мастерства, - сказала
Миррина. Она всегда ободряла Арзака. От Старика редко слово услышишь.
Поэтому Арзак очень обрадовался, когда кончив есть и отерев руки и бороду
чистой тряпицей, Старик произнес:
- В горне медь, добавь для прочности олово.
Арзак умел понимать молчание Старика. Ему ли не понять сказанное?
Старик разрешил приступить к отливки пантеры!
В два прыжка Арзак очутился у горна, но вдруг обернулся, замер,
увидел, что Старик тоже прислушивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40