Сомнений не оставалось.
- Савлий едет! - закричал Арзак и, забыв о пантере помчался в
стойбище.
3. ДЕВОЧКА В БЕЛОЙ КИБИТКЕ
Едет! Едет! Царь! Савлий!
Старые, молодые, женщины с младенцами на руках, ребятишки - все
высыпали встречать повозку. Савлия ждали. Едва ветер разнес по степи весть
о его приближении, кибитки были составлены вкруг и в котлах на высоких
ножках закипела густая баранья похлебка, приправленная острыми травами и
чесноком, Фигурки горных козлов у горловин оберегали похлебку от сглаза.
- Оу! Оу! Царь! Царь!
Повозка вползла в кочевье и втащила, словно огромного змея на
привязи, толпу орущих людей.
- Савлий! Царь! Оу-о!
Умер царь - вождь вождей, предводитель всех предводителей. В знак
горя скифы слез не лили, в знак горя они проливали кровь. Арзак наносил
себе раны вместе со всеми.
Вдруг на грудь к нему прыгнул белый с рыжими пятнами лохматый пес.
"Лохмат" - Арзак подхватил скулившую собаку и завертел головой, выглядывая
Одатис. Одатис и Лохмат были два неразлучника, где Одатис, там и ее кути.
Лохмат любого коня догонит, если на нем поскачет малышка. Недаром он в
царский стан убежал, когда приезжала Гунда с дружинниками.
- Где Одатис? - спросил Арзак у Лохмата.
Лохмат вырвался и бросился к белой кибитке с откинутым войлочным
пологом. В открытом проеме сидела женщина в прекрасном уборе из золота.
Это была Гунда, одна из жен Савлия. Арзак тотчас узнал ее. Бедная, значит
она...
Он не успел довести свою мысль до конца. В глазах потемнело.
Столкнулись и рассыпались искрами золотые круги.
Из-за туго обтянутого, в блестках, плеча царской жены на него
смотрела плачущая Одатис.
- Одатис!
- Брат!
Не повернув головы, Гунда двинула локтем, и Одатис исчезла, должно
быть, упала.
- Брат, - донеслось из кибитки.
Арзак очутился рядом. Его руки сами собой схватили за повод ближнюю
лошадь, и в тот же момент сильный удар кулаком отбросил его на землю.
- Эй, мальчонка, чего к лошадям суешься, жизнь что ли недорога? -
крикнул дружинник.
Арзак поднялся, потирая ушибленное о камень бедро. Он готов был
кинуться в бой с двумя и даже тремя врагами. Но на кого бросаться сейчас,
когда врагом оказался обычай? На стародавний обычай с кинжалом не
бросишься.
Не ответив дружиннику, стараясь не слышать плача в кибитке, Арзак
повернулся и побежал. Ногу рвануло болью, словно бедро пропорол наконечник
стрелы с шипом. Но быстрее, чем на охоте, быстрее, чем за конем, с арканом
в руках, Арзак бежал к Старику.
- Одатис увозят! - закричал он издалека.
Старик не покинул ради приезда царя своей наковальни; он работал и
расслышать Арзака не мог.
- Одатис в кибитке царской жены! - крикнул Арзак, подбегая. - Скажи,
что делать? Она не служанка, ее нельзя увозить!
Старик перестал стучать и медленно поднял голову. Он долго смотрел в
сторону стойбища, как будто мог разглядеть кибитку с Одатис, потом перевел
глаза на Арзака, и Арзаку сделалось жутко, кака на краю пропасти. В глазах
Старика он увидел бездонную пустоту.
- Гнур, - сказала Миррина. Она всегда называла старика по имени. Она
была рядом и все поняла. Десять лет недаром прошло среди скифов. Миррина
знала, что вместе с умершим царем в могилу уходят жена, и служанка, и
конюхи с лошадьми. - Гнур, - повторила Миррина громко, словно обращалась к
кому-то, кто находился далеко. - Люди тебя боятся, считают злым. Может
быть, только мне открылись твои великодушие и доброта. Ты подобрал двух
детей, умирающих в канаве. Ты бросил толпе связку медных браслетов и вынес
меня из лужи крови, где я валялась изувеченная, и каждый мог меня бить и
пинать ногами. Тогда ты восстал против обычая, осуждавшего на смерть
бежавшую пленницу. Восстань и теперь.
Гнур, ты мастер, твое сердце способно откликаться не только на звон
металла, но и на стон. Слышишь, как плачет Одатис - девочка, посланная
тебе богами? Иди и спаси ее. Или ты не пойдешь, твое сердце станет как
камень. Орудия смерти ты сможешь ковать, но коня, и оленя, и гибкого барса
- все, в чем солнце, и жизнь, и степь - ты не сделаешь никогда.
Голос Миррины дрожал и звенел, как тонкая медь на ветру.
Старик поднялся.
- Оу! Оу! Царь! Царь!
В кочевье Савлий пробыл недолго. Предводитель едва успел поднести к
его навощенным губам золотой черпачок с дымящейся вкусной похлебкой, и
повозка тронулась в путь. Хвост ползущего следом змея еще удлинился: все
мужчины кочевья присоединились к нему, большинство верхом, некоторые в
кибитках.
- Савлий! Савлий! Царь! Оу-о!
Черные, как ночь без луны, тонконогие кони храпели, пугаясь воплей и
звона. Конюхи не выпускали уздечек из рук. Дрожавших коней приходилось
почти тащить.
- Дозволь говорить, Иданфирс, сын Савлия, внук и правнук царей, -
медленно произнес Старик, поравнявшись с коренастым широкоплечим
всадником, чей серый, мышиного цвета цвета конь вышагивал справа от
вороной четверки.
Сын Савлия, Иданфирс, наследник бескрайних владений и несчитанных
табунов, кольнул акинаком левую руку и, стряхнув каплю крови, скосил
глаза. Он увидел гордое удлиненное лицо с насупившими бровями. От крыльев
тонкого с горбинкой носа шли резко очерченные глубокие складки и
скрывались в негустой бороде, длинными белыми прядями спускавшейся на
грудь.
- Говори, седобородый, если дело твое столь важное, что ты врываешься
с ним в мой плач по отцу.
- Там, в кибитке, с царской женой едет девчонка. Верни мне ее. Я
заплачу выкуп. - Слова падали, словно тяжелые камни в колодец. Старику
нелегко было просить.
Иданфирс усмехнулся.
- Ты предлагаешь золото, седобородый? Боюсь, оно затеряется в моем
дорожном мешке.
- Я расскажу, как делать нетупеющий акинак.
Так вот кто шел рядом с серым конем - знаменитый Старик! Первый на
степи мастер. Из-за кинжалов его работы дрались царские сыновья, из-за
колец и браслетов ссорились царские жены. Этот упрямый кузнец не
соглашался раскрыть свою тайну ни за богатства, ни под угрозой смерти.
Теперь он сам предлагал ее в обмен за девчонку, цена которой три медных
колечка.
Иданфирс слегка откинулся назад и поймал цепким взглядом высокую
фигуру с поднятыми плечами и втянутой головой. Поодаль он приметил
рабыню-гречанку и тонкого белобрысого мальчонку, должно быть внука гордого
кузнеца.
- Храни свою тайну, Старик, - Иданфирс принял прежнее положение. -
Над мертвыми у меня нет власти. Служанка супруги Савлия пойдет вместе со
всеми, как должно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
- Савлий едет! - закричал Арзак и, забыв о пантере помчался в
стойбище.
3. ДЕВОЧКА В БЕЛОЙ КИБИТКЕ
Едет! Едет! Царь! Савлий!
Старые, молодые, женщины с младенцами на руках, ребятишки - все
высыпали встречать повозку. Савлия ждали. Едва ветер разнес по степи весть
о его приближении, кибитки были составлены вкруг и в котлах на высоких
ножках закипела густая баранья похлебка, приправленная острыми травами и
чесноком, Фигурки горных козлов у горловин оберегали похлебку от сглаза.
- Оу! Оу! Царь! Царь!
Повозка вползла в кочевье и втащила, словно огромного змея на
привязи, толпу орущих людей.
- Савлий! Царь! Оу-о!
Умер царь - вождь вождей, предводитель всех предводителей. В знак
горя скифы слез не лили, в знак горя они проливали кровь. Арзак наносил
себе раны вместе со всеми.
Вдруг на грудь к нему прыгнул белый с рыжими пятнами лохматый пес.
"Лохмат" - Арзак подхватил скулившую собаку и завертел головой, выглядывая
Одатис. Одатис и Лохмат были два неразлучника, где Одатис, там и ее кути.
Лохмат любого коня догонит, если на нем поскачет малышка. Недаром он в
царский стан убежал, когда приезжала Гунда с дружинниками.
- Где Одатис? - спросил Арзак у Лохмата.
Лохмат вырвался и бросился к белой кибитке с откинутым войлочным
пологом. В открытом проеме сидела женщина в прекрасном уборе из золота.
Это была Гунда, одна из жен Савлия. Арзак тотчас узнал ее. Бедная, значит
она...
Он не успел довести свою мысль до конца. В глазах потемнело.
Столкнулись и рассыпались искрами золотые круги.
Из-за туго обтянутого, в блестках, плеча царской жены на него
смотрела плачущая Одатис.
- Одатис!
- Брат!
Не повернув головы, Гунда двинула локтем, и Одатис исчезла, должно
быть, упала.
- Брат, - донеслось из кибитки.
Арзак очутился рядом. Его руки сами собой схватили за повод ближнюю
лошадь, и в тот же момент сильный удар кулаком отбросил его на землю.
- Эй, мальчонка, чего к лошадям суешься, жизнь что ли недорога? -
крикнул дружинник.
Арзак поднялся, потирая ушибленное о камень бедро. Он готов был
кинуться в бой с двумя и даже тремя врагами. Но на кого бросаться сейчас,
когда врагом оказался обычай? На стародавний обычай с кинжалом не
бросишься.
Не ответив дружиннику, стараясь не слышать плача в кибитке, Арзак
повернулся и побежал. Ногу рвануло болью, словно бедро пропорол наконечник
стрелы с шипом. Но быстрее, чем на охоте, быстрее, чем за конем, с арканом
в руках, Арзак бежал к Старику.
- Одатис увозят! - закричал он издалека.
Старик не покинул ради приезда царя своей наковальни; он работал и
расслышать Арзака не мог.
- Одатис в кибитке царской жены! - крикнул Арзак, подбегая. - Скажи,
что делать? Она не служанка, ее нельзя увозить!
Старик перестал стучать и медленно поднял голову. Он долго смотрел в
сторону стойбища, как будто мог разглядеть кибитку с Одатис, потом перевел
глаза на Арзака, и Арзаку сделалось жутко, кака на краю пропасти. В глазах
Старика он увидел бездонную пустоту.
- Гнур, - сказала Миррина. Она всегда называла старика по имени. Она
была рядом и все поняла. Десять лет недаром прошло среди скифов. Миррина
знала, что вместе с умершим царем в могилу уходят жена, и служанка, и
конюхи с лошадьми. - Гнур, - повторила Миррина громко, словно обращалась к
кому-то, кто находился далеко. - Люди тебя боятся, считают злым. Может
быть, только мне открылись твои великодушие и доброта. Ты подобрал двух
детей, умирающих в канаве. Ты бросил толпе связку медных браслетов и вынес
меня из лужи крови, где я валялась изувеченная, и каждый мог меня бить и
пинать ногами. Тогда ты восстал против обычая, осуждавшего на смерть
бежавшую пленницу. Восстань и теперь.
Гнур, ты мастер, твое сердце способно откликаться не только на звон
металла, но и на стон. Слышишь, как плачет Одатис - девочка, посланная
тебе богами? Иди и спаси ее. Или ты не пойдешь, твое сердце станет как
камень. Орудия смерти ты сможешь ковать, но коня, и оленя, и гибкого барса
- все, в чем солнце, и жизнь, и степь - ты не сделаешь никогда.
Голос Миррины дрожал и звенел, как тонкая медь на ветру.
Старик поднялся.
- Оу! Оу! Царь! Царь!
В кочевье Савлий пробыл недолго. Предводитель едва успел поднести к
его навощенным губам золотой черпачок с дымящейся вкусной похлебкой, и
повозка тронулась в путь. Хвост ползущего следом змея еще удлинился: все
мужчины кочевья присоединились к нему, большинство верхом, некоторые в
кибитках.
- Савлий! Савлий! Царь! Оу-о!
Черные, как ночь без луны, тонконогие кони храпели, пугаясь воплей и
звона. Конюхи не выпускали уздечек из рук. Дрожавших коней приходилось
почти тащить.
- Дозволь говорить, Иданфирс, сын Савлия, внук и правнук царей, -
медленно произнес Старик, поравнявшись с коренастым широкоплечим
всадником, чей серый, мышиного цвета цвета конь вышагивал справа от
вороной четверки.
Сын Савлия, Иданфирс, наследник бескрайних владений и несчитанных
табунов, кольнул акинаком левую руку и, стряхнув каплю крови, скосил
глаза. Он увидел гордое удлиненное лицо с насупившими бровями. От крыльев
тонкого с горбинкой носа шли резко очерченные глубокие складки и
скрывались в негустой бороде, длинными белыми прядями спускавшейся на
грудь.
- Говори, седобородый, если дело твое столь важное, что ты врываешься
с ним в мой плач по отцу.
- Там, в кибитке, с царской женой едет девчонка. Верни мне ее. Я
заплачу выкуп. - Слова падали, словно тяжелые камни в колодец. Старику
нелегко было просить.
Иданфирс усмехнулся.
- Ты предлагаешь золото, седобородый? Боюсь, оно затеряется в моем
дорожном мешке.
- Я расскажу, как делать нетупеющий акинак.
Так вот кто шел рядом с серым конем - знаменитый Старик! Первый на
степи мастер. Из-за кинжалов его работы дрались царские сыновья, из-за
колец и браслетов ссорились царские жены. Этот упрямый кузнец не
соглашался раскрыть свою тайну ни за богатства, ни под угрозой смерти.
Теперь он сам предлагал ее в обмен за девчонку, цена которой три медных
колечка.
Иданфирс слегка откинулся назад и поймал цепким взглядом высокую
фигуру с поднятыми плечами и втянутой головой. Поодаль он приметил
рабыню-гречанку и тонкого белобрысого мальчонку, должно быть внука гордого
кузнеца.
- Храни свою тайну, Старик, - Иданфирс принял прежнее положение. -
Над мертвыми у меня нет власти. Служанка супруги Савлия пойдет вместе со
всеми, как должно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40