Они дают раненому пить и идут дальше.
Это ущелье, эта впадина тянется вперед и вперед. Видно, что ее образовала цепь более или менее круглых вдавленностей неизвестного происхождения. Бледные штыки травы секут их ноги, и некоторое время спустя они оказываются среди изуродованных деревьев, но тут шрамы давно зажили, и к обрубкам льнет редкая листва, не зеленая, но и не омертвевшая, словно и ее захватило зияние во времени; листья сухо перешептываются между собой, хотя ветра нет. Дно ущелья неровно. Оно само то спускается в неясно очерченные впадины, то снова поднимается между ступенчатыми стенами. Посредине этих малых впадин под тонким слоем почвы торчат кругляши мела. Под ногами ощущается упругость, словно они идут по пробковому ковру. Шаги их беззвучны.
- Приятная прогулка, - говорит субалтерн. Хотя он произносит эти слова негромко, в миниатюрном ущелье они раздаются как удар грома, заполняя собой всю тишину, и повисают в воздухе, словно тишина здесь так долго оставалась нерушимой, что забыла свое назначение. Все, как один, тихо и внимательно смотрят по сторонам, на ступенчатые стены, на упрямые призраки деревьев, на пустое приглушенное небо.
- Отличное убежище для дезертиров, - говорит субалтерн.
- Да, - говорит капитан. Это его слово тоже лениво повисает в воздухе и медленно тает. Идущие сзади подтягиваются, по цепочке прокатывается движение.
Солдаты тихо и внимательно смотрят по сторонам.
- Только здесь никого нет, - говорит субалтерн. - Ни дезертиров, ни даже кузнечиков.
- Да, - говорит капитан. Слово тает, и вновь смыкается тишина, солнечная, бездонная, неподвижная. Субалтерн останавливается и трогает что-то носком башмака. Солдаты тоже останавливаются, а субалтерн и капитан, не прикасаясь к ней, рассматривают ушедшую в почву ржавеющую винтовку. Раненый снова бредит.
- Это какой образец, сэр? - говорит субалтерн. - Кажется, у канадцев такие. Модель Росса 1. Верно?
- Французская, - говорит капитан. - Тысяча девятьсот четырнадцатый год.
- А, - говорит субалтерн. Он переворачивает винтовку носком башмака. Штык все еще примкнут к стволу, но ложе и приклад давно сгнили. Они идут дальше по неровной земле, между выступающими из почвы кругляшами мела. В ущелье озером колышется солнечный свет, блеклый и сонный, застойный, бестелесный, негреющий. Жестко торчат сабельные лезвия редкой травы. Они снова смотрят на меловые стены, потом те, кто идет впереди, видят, что субалтерн останавливается, тычет палкой в меловой кругляш и выворачивает из земли его запорошенные глазницы в срезанную снизу усмешку.
- Вперед! - резко говорит капитан.
Отряд идет вперед, солдаты на ходу тихо, с любопытством смотрят на череп. Они шагают между другими беловатыми кругляшами, которыми усажена земля вокруг.
- И все в одном положение. Вы замечаете, сэр? - говорит субалтерн словоохотливо и бодро. - Все макушкой кверху. Странно как-то их хоронили сидя. И совсем неглубоко.
- Да, - говорит капитан. Раненый бредит не умолкая. Те двое, которые тащат раненого, останавливаются, но остальные продолжают идти за офицерами и проходят мимо носильщиков и раненого.
- Чего останавливаться, - говорит один из носильщиков. - Его и так можно напоить.
Они подхватывают раненого и тащат вперед, а один из них тем временем пытается прижать горлышко манерки ему ко рту. Манерка постукивает о зубы, вода льется на рубашку. Капитан оглядывается.
- В чем дело? - говорит он резко.
Солдаты сбиваются в кучу. Глаза у них широко открыты, серьезны. Он обводит взглядом тихие напряженные лица.
- Что там, сержант?
- Нервы сдают, - говорит субалтерн. Он смотрит на выветренные обрывы, на белые кругляши, тихо торчащие из земли. - И у меня тоже, - говорит он. Он смеется, неуверенный смешок замирает. - Давайте выберемся отсюда, сэр, говорит он. - Туда, где солнце.
- Солнце и здесь есть, - говорит капитан. - Разомкнись, ребята. Не толпитесь. Мы скоро отсюда выберемся. Отыщем дорогу, обогнем зону огня и найдем своих. - Он поворачивается и идет дальше. Отряд снова приходит в движение.
Вдруг все они, как один, останавливаются и замирают, глядя друг на друга. Земля вновь шевелится под ногами. Кто-то вскрикивает - пронзительно, как женщина иди лошадь. Земля под ними вздрагивает в третий раз, офицеры стремительно оборачиваются и видят за падающим солдатом зияющую дыру, с кромки которой еще осыпается сухая пыль, и тут же край обламывается под вторым солдатом. Под ними всеми сабельной раной разверзается трещина, земля под их ногами уходит вниз, дыбится обломками бледного шоколада, обрамляя черный провал, из которого бесшумным взрывом вырывается знакомый запах запах разлагающейся плоти. Они пытаются удержаться, перескакивая с одного бугра на другой (в полном безмолвии - никто из них не издал ни звука после этого первого вопля), бугры дыбятся и скользят, и вот уже все дно ущелья медленно устремляется вниз и швыряет их в темноту. Торжественный рокот поднимается к солнцу вместе с волной тления и легкой пылью, которая висит и колышется в слабом ветерке над черным провалом.
Капитан чувствует, что он летит вместе с отвесной скользящей стеной земли, среди шорохов ужаса и тщетной борьбы в чернильном мраке. Кто-то другой кричит. Крик обрывается. Он слышит голос раненого, который тонко повторяет в рвущихся недрах тления: "Я не мертвый, я не мертвый!" - и внезапно умолкает, словно к его рту прижали ладонь.
Движущийся обрыв, вместе с которым летит вниз капитан, теперь становится пологим и отбрасывает его, целого и невредимого, на жесткую землю, и он лежит на спине, а по его лицу к воздуху и свету проносится вихрь смерти и разложения. Он задевает нечто, и оно почти бесплотно обрушивается на него с приглушенным стуком, словно разваливаясь на куски.
Затем он начинает различать свет - зубчатые края обрушившегося свода высока над головой, и к нему нагибается сержант с карманным фонариком в руке.
- Маккай? - говорит капитан. Вместо ответа сержант наводит луч фонарика на свое лицо. - Где мистер Маккай? - говорит капитан.
- Погиб, сэр-р, - говорит сержант хриплым шепотом.
Капитан приподнимается и садится.
- Сколько в живых?
- Четырнадцать, сэр-р, - шепчет сержант.
- Четырнадцать. Нет двенадцати. Надо быстрее копать.
Он поднимается на ноги. Слабый свет холодно падает сверху на громоздящийся холм обвала, на тринадцать касок и на белую повязку раненого, притулившегося у стены.
- Где мы?
Вместо ответа сержант поворачивает фонарик. Луч скользит горизонтально во мрак, по стене, в туннель, в зияющую черноту, по стенам, отсвечивающим бледными гранями мела. В туннеле сидят и стоят, прислонясь к стенам, скелеты в темных куртках и широких шароварах зуавов, рядом - их заржавленные винтовки.
1 2 3
Это ущелье, эта впадина тянется вперед и вперед. Видно, что ее образовала цепь более или менее круглых вдавленностей неизвестного происхождения. Бледные штыки травы секут их ноги, и некоторое время спустя они оказываются среди изуродованных деревьев, но тут шрамы давно зажили, и к обрубкам льнет редкая листва, не зеленая, но и не омертвевшая, словно и ее захватило зияние во времени; листья сухо перешептываются между собой, хотя ветра нет. Дно ущелья неровно. Оно само то спускается в неясно очерченные впадины, то снова поднимается между ступенчатыми стенами. Посредине этих малых впадин под тонким слоем почвы торчат кругляши мела. Под ногами ощущается упругость, словно они идут по пробковому ковру. Шаги их беззвучны.
- Приятная прогулка, - говорит субалтерн. Хотя он произносит эти слова негромко, в миниатюрном ущелье они раздаются как удар грома, заполняя собой всю тишину, и повисают в воздухе, словно тишина здесь так долго оставалась нерушимой, что забыла свое назначение. Все, как один, тихо и внимательно смотрят по сторонам, на ступенчатые стены, на упрямые призраки деревьев, на пустое приглушенное небо.
- Отличное убежище для дезертиров, - говорит субалтерн.
- Да, - говорит капитан. Это его слово тоже лениво повисает в воздухе и медленно тает. Идущие сзади подтягиваются, по цепочке прокатывается движение.
Солдаты тихо и внимательно смотрят по сторонам.
- Только здесь никого нет, - говорит субалтерн. - Ни дезертиров, ни даже кузнечиков.
- Да, - говорит капитан. Слово тает, и вновь смыкается тишина, солнечная, бездонная, неподвижная. Субалтерн останавливается и трогает что-то носком башмака. Солдаты тоже останавливаются, а субалтерн и капитан, не прикасаясь к ней, рассматривают ушедшую в почву ржавеющую винтовку. Раненый снова бредит.
- Это какой образец, сэр? - говорит субалтерн. - Кажется, у канадцев такие. Модель Росса 1. Верно?
- Французская, - говорит капитан. - Тысяча девятьсот четырнадцатый год.
- А, - говорит субалтерн. Он переворачивает винтовку носком башмака. Штык все еще примкнут к стволу, но ложе и приклад давно сгнили. Они идут дальше по неровной земле, между выступающими из почвы кругляшами мела. В ущелье озером колышется солнечный свет, блеклый и сонный, застойный, бестелесный, негреющий. Жестко торчат сабельные лезвия редкой травы. Они снова смотрят на меловые стены, потом те, кто идет впереди, видят, что субалтерн останавливается, тычет палкой в меловой кругляш и выворачивает из земли его запорошенные глазницы в срезанную снизу усмешку.
- Вперед! - резко говорит капитан.
Отряд идет вперед, солдаты на ходу тихо, с любопытством смотрят на череп. Они шагают между другими беловатыми кругляшами, которыми усажена земля вокруг.
- И все в одном положение. Вы замечаете, сэр? - говорит субалтерн словоохотливо и бодро. - Все макушкой кверху. Странно как-то их хоронили сидя. И совсем неглубоко.
- Да, - говорит капитан. Раненый бредит не умолкая. Те двое, которые тащат раненого, останавливаются, но остальные продолжают идти за офицерами и проходят мимо носильщиков и раненого.
- Чего останавливаться, - говорит один из носильщиков. - Его и так можно напоить.
Они подхватывают раненого и тащат вперед, а один из них тем временем пытается прижать горлышко манерки ему ко рту. Манерка постукивает о зубы, вода льется на рубашку. Капитан оглядывается.
- В чем дело? - говорит он резко.
Солдаты сбиваются в кучу. Глаза у них широко открыты, серьезны. Он обводит взглядом тихие напряженные лица.
- Что там, сержант?
- Нервы сдают, - говорит субалтерн. Он смотрит на выветренные обрывы, на белые кругляши, тихо торчащие из земли. - И у меня тоже, - говорит он. Он смеется, неуверенный смешок замирает. - Давайте выберемся отсюда, сэр, говорит он. - Туда, где солнце.
- Солнце и здесь есть, - говорит капитан. - Разомкнись, ребята. Не толпитесь. Мы скоро отсюда выберемся. Отыщем дорогу, обогнем зону огня и найдем своих. - Он поворачивается и идет дальше. Отряд снова приходит в движение.
Вдруг все они, как один, останавливаются и замирают, глядя друг на друга. Земля вновь шевелится под ногами. Кто-то вскрикивает - пронзительно, как женщина иди лошадь. Земля под ними вздрагивает в третий раз, офицеры стремительно оборачиваются и видят за падающим солдатом зияющую дыру, с кромки которой еще осыпается сухая пыль, и тут же край обламывается под вторым солдатом. Под ними всеми сабельной раной разверзается трещина, земля под их ногами уходит вниз, дыбится обломками бледного шоколада, обрамляя черный провал, из которого бесшумным взрывом вырывается знакомый запах запах разлагающейся плоти. Они пытаются удержаться, перескакивая с одного бугра на другой (в полном безмолвии - никто из них не издал ни звука после этого первого вопля), бугры дыбятся и скользят, и вот уже все дно ущелья медленно устремляется вниз и швыряет их в темноту. Торжественный рокот поднимается к солнцу вместе с волной тления и легкой пылью, которая висит и колышется в слабом ветерке над черным провалом.
Капитан чувствует, что он летит вместе с отвесной скользящей стеной земли, среди шорохов ужаса и тщетной борьбы в чернильном мраке. Кто-то другой кричит. Крик обрывается. Он слышит голос раненого, который тонко повторяет в рвущихся недрах тления: "Я не мертвый, я не мертвый!" - и внезапно умолкает, словно к его рту прижали ладонь.
Движущийся обрыв, вместе с которым летит вниз капитан, теперь становится пологим и отбрасывает его, целого и невредимого, на жесткую землю, и он лежит на спине, а по его лицу к воздуху и свету проносится вихрь смерти и разложения. Он задевает нечто, и оно почти бесплотно обрушивается на него с приглушенным стуком, словно разваливаясь на куски.
Затем он начинает различать свет - зубчатые края обрушившегося свода высока над головой, и к нему нагибается сержант с карманным фонариком в руке.
- Маккай? - говорит капитан. Вместо ответа сержант наводит луч фонарика на свое лицо. - Где мистер Маккай? - говорит капитан.
- Погиб, сэр-р, - говорит сержант хриплым шепотом.
Капитан приподнимается и садится.
- Сколько в живых?
- Четырнадцать, сэр-р, - шепчет сержант.
- Четырнадцать. Нет двенадцати. Надо быстрее копать.
Он поднимается на ноги. Слабый свет холодно падает сверху на громоздящийся холм обвала, на тринадцать касок и на белую повязку раненого, притулившегося у стены.
- Где мы?
Вместо ответа сержант поворачивает фонарик. Луч скользит горизонтально во мрак, по стене, в туннель, в зияющую черноту, по стенам, отсвечивающим бледными гранями мела. В туннеле сидят и стоят, прислонясь к стенам, скелеты в темных куртках и широких шароварах зуавов, рядом - их заржавленные винтовки.
1 2 3