Счастливый Адам отправился
домой с бумагами, тон которых пылал таким энтузиазмом, что мог заменить по
крайней мере Золотой Крест Героя, а Михал наконец-то остался один. Он
вернулся в музей, запер дверь на ключ и принялся за чтение.
Торжественно, с чувством райского наслаждения, он первым делом
вытянул то, что потрясло его еще при первом взгляде. Документ носил титул:
"Список имущества, собранного ясновельможной пани Софией Больницкой,
переданного в распоряжение Бартоломею Лагевке, для последующей передачи
наследникам, согласно с последней ее волей, выраженной в завещании от 11
апреля 1901 года от Рождества Христова". Начало документа было в
превосходном состоянии, середина и конец подверглись полному уничтожению
из-за плохого качества бумаги и были почти нечитаемы.
Под заглавием шел длинный список. После первой же позиции у Михала
запершило в горле, здесь упоминались 15 тысяч рублей золотом, он тут же
представил себе, какую нумизматическую ценность представляют собой эти
рубли. Во второй позиции у него сперло дух. Там черным по белому было
написано, что речь идет о двух тысячах штук различных золотых и серебряных
монет, давно не используемых в обращении, в том числе так называемых
драхмах, пиастрах, польских грошах, дукатах, талерах и других. Дальше он
читал описание драгоценностей и украшений, до тех пор, пока не пришлось
встать и выпить воды. Он как раз добрался до подсвечника, триста лет назад
купленного у потомка рыцаря, добывшего его в крестовом походе. На
старинном украшении для головы, выполненном из трехсот жемчужин, у него
потемнело в глазах, а на серебряном сервизе работы краковского ювелира,
выполненного перед самой смертью королевы Ядвиги, он перестал читать. Он
протер глаза, потряс головой, размазал по лицу остатки невыпитой воды и
начал все заново.
Продолжение текста ниже сервиза было покрыто пятнами, что создавало
некоторые трудности при чтении. Михал с трудом расшифровывал недостающие
буквы, с омерзением думая о купце, который продал нотариусу такую гадкую
бумагу. В конце концов ему удалось прочитать только запись о портрете
бабки пани Софии, написанным из чистой симпатии к ней мастером
Баччиарелли, обо все остальном приходилось только догадываться. Ему было
ужасно жарко, лицо его горело, он чувствовал головокружение, а мысленно, с
неслыханной точностью, видел каждый из описываемых предметов. Он поднялся
с кресла, сделал у окна несколько глубоких вздохов, принес себе следующий
стакан воды и начал читать в третий раз.
В упоении дочитав до конца, он наконец осознал, что именно читает.
Список предметов, переданных в распоряжение... Нотариус все это взял,
список есть, а где предметы?..
- Ради бога, что со всем этим сталось?! - жалобно простонал он в окно
и через секунду добавил вполголоса: - Спокойно, Михал, только спокойно...
Он отодвинул потрясающий список и принялся за осмотр остального
содержимого ящика. Среди многочисленных актов купли и продажи различных
объектов он нашел заметки другого содержания. Одна из них гласила:
"В первую годовщину смерти моего святой памяти отца, Бартоломея
Лагевки, удостоверяю текущее состояние наследства от святой памяти Софии
Больницкой. Имущество в моем распоряжении, с помощью божьей и Антона
Влукневского. Катарина из Больницких Войтычкова до сих пор жива."
Дальше следовала дата: 4 февраля 1905 года.
Этой записки Михал в первую минуту вообще не понял. После долгих
размышлений он осознал, что в день 4 февраля 1905 гола наследство от этой
Больницкой еще не было принято наследниками. Все предметы, упомянутые в
списке, все еще находились на сохранении, но теперь у сына того нотариуса,
который составлял завещание. Но что должно было означать упоминание о
жизни Катарины из Больницких Войтычковой?
Неясная, смутная, волнующая надежда тронула его сердце. Он стал
лихорадочно рыться в оставшихся бумагах и нашел отдельный листик от
сентября 1939 года. Подписался на нем Болеслав Лагевка, который записал
следующие слова:
"Для сведения возможных исполнителей: Катарина Войтычкова до сих пор
жива. Полина de domo Войтычко, primo voto Влукневска жива и здорова.
Остальное без изменений, согласно воле завещателя".
Михалу опять стало невыносимо жарко. Он упал на кресло, откинулся на
спинку и зажал ладонями горячие уши. Смутная надежда закреплялась. В 1939
году наследство оставалось на хранении, а таинственная Катарина из
Больницких Войтычкова имела с этим что-то общее. Она оказывала на это
влияние тем фактом, что была жива. В голове пронеслось, что жила она
чертовски долго... Тем не менее, если в 1939 году существовало некоторое
состояние, то это состояние существует до сих пор, поскольку последние
тридцать пять лет завещание почивало под полом в подвале Адама Дудека.
Предметы из списка, эти сказочные сокровища, до сих пор где-то лежат.
Лежат... Сейчас, а лежат ли? Была война, потом тридцать лет...
Михал оторвал плечи от спинки, схватил список и принялся изучать его
с другой точки зрения. Каждый предмет он мысленно ощупывал, осматривал,
представлял, старался сравнить с другими. Память его была отличной,
последние десять лет, ведомый свои маниакальным увлечением, он добывал
сведения о забытых произведениях искусства. Он исследовал их, читал о них,
выскребал и добывал любую информацию, сплетни и анекдоты, осматривал все,
что только мог осмотреть, в голоде и холоде шляясь по всей Европе. Он
смело мог сказать, что, как никто другой, знает где что находится. Он
помнил, что было в Польше до войны, что было вывезено и украдено при
оккупации, что найдено, обнаружено и открыто в послевоенное время. О
старых произведениях искусства он знал почти все и теперь открыл для себя
нечто поразительное.
Ни одна из описанных здесь вещей, со всей уверенностью, нигде не
появлялась. Совсем нигде, не только в Польше. О предметах такого класса, о
таких нумизматических экземплярах он должен был услышать, где бы они не
всплыли. Хотя бы об одном... Они не есть и никогда не были единым целым,
это - хаотическое собрание абсурдных богатств, одно оттуда, другое отсюда.
Несомненно, они бы разошлись между коллекционерами. Нет такого человека,
который за столько лет не выпустил чего-либо в мир или из-за денег, или
для обмена. А здесь ничего, ни об одной из вещей он никогда не слышал.
Следовательно...
Михал на мгновение замер, закрыл глаза, потом открыл их и посмотрел
на темнеющее небо, по которому весенний ветер тащил розовые облака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
домой с бумагами, тон которых пылал таким энтузиазмом, что мог заменить по
крайней мере Золотой Крест Героя, а Михал наконец-то остался один. Он
вернулся в музей, запер дверь на ключ и принялся за чтение.
Торжественно, с чувством райского наслаждения, он первым делом
вытянул то, что потрясло его еще при первом взгляде. Документ носил титул:
"Список имущества, собранного ясновельможной пани Софией Больницкой,
переданного в распоряжение Бартоломею Лагевке, для последующей передачи
наследникам, согласно с последней ее волей, выраженной в завещании от 11
апреля 1901 года от Рождества Христова". Начало документа было в
превосходном состоянии, середина и конец подверглись полному уничтожению
из-за плохого качества бумаги и были почти нечитаемы.
Под заглавием шел длинный список. После первой же позиции у Михала
запершило в горле, здесь упоминались 15 тысяч рублей золотом, он тут же
представил себе, какую нумизматическую ценность представляют собой эти
рубли. Во второй позиции у него сперло дух. Там черным по белому было
написано, что речь идет о двух тысячах штук различных золотых и серебряных
монет, давно не используемых в обращении, в том числе так называемых
драхмах, пиастрах, польских грошах, дукатах, талерах и других. Дальше он
читал описание драгоценностей и украшений, до тех пор, пока не пришлось
встать и выпить воды. Он как раз добрался до подсвечника, триста лет назад
купленного у потомка рыцаря, добывшего его в крестовом походе. На
старинном украшении для головы, выполненном из трехсот жемчужин, у него
потемнело в глазах, а на серебряном сервизе работы краковского ювелира,
выполненного перед самой смертью королевы Ядвиги, он перестал читать. Он
протер глаза, потряс головой, размазал по лицу остатки невыпитой воды и
начал все заново.
Продолжение текста ниже сервиза было покрыто пятнами, что создавало
некоторые трудности при чтении. Михал с трудом расшифровывал недостающие
буквы, с омерзением думая о купце, который продал нотариусу такую гадкую
бумагу. В конце концов ему удалось прочитать только запись о портрете
бабки пани Софии, написанным из чистой симпатии к ней мастером
Баччиарелли, обо все остальном приходилось только догадываться. Ему было
ужасно жарко, лицо его горело, он чувствовал головокружение, а мысленно, с
неслыханной точностью, видел каждый из описываемых предметов. Он поднялся
с кресла, сделал у окна несколько глубоких вздохов, принес себе следующий
стакан воды и начал читать в третий раз.
В упоении дочитав до конца, он наконец осознал, что именно читает.
Список предметов, переданных в распоряжение... Нотариус все это взял,
список есть, а где предметы?..
- Ради бога, что со всем этим сталось?! - жалобно простонал он в окно
и через секунду добавил вполголоса: - Спокойно, Михал, только спокойно...
Он отодвинул потрясающий список и принялся за осмотр остального
содержимого ящика. Среди многочисленных актов купли и продажи различных
объектов он нашел заметки другого содержания. Одна из них гласила:
"В первую годовщину смерти моего святой памяти отца, Бартоломея
Лагевки, удостоверяю текущее состояние наследства от святой памяти Софии
Больницкой. Имущество в моем распоряжении, с помощью божьей и Антона
Влукневского. Катарина из Больницких Войтычкова до сих пор жива."
Дальше следовала дата: 4 февраля 1905 года.
Этой записки Михал в первую минуту вообще не понял. После долгих
размышлений он осознал, что в день 4 февраля 1905 гола наследство от этой
Больницкой еще не было принято наследниками. Все предметы, упомянутые в
списке, все еще находились на сохранении, но теперь у сына того нотариуса,
который составлял завещание. Но что должно было означать упоминание о
жизни Катарины из Больницких Войтычковой?
Неясная, смутная, волнующая надежда тронула его сердце. Он стал
лихорадочно рыться в оставшихся бумагах и нашел отдельный листик от
сентября 1939 года. Подписался на нем Болеслав Лагевка, который записал
следующие слова:
"Для сведения возможных исполнителей: Катарина Войтычкова до сих пор
жива. Полина de domo Войтычко, primo voto Влукневска жива и здорова.
Остальное без изменений, согласно воле завещателя".
Михалу опять стало невыносимо жарко. Он упал на кресло, откинулся на
спинку и зажал ладонями горячие уши. Смутная надежда закреплялась. В 1939
году наследство оставалось на хранении, а таинственная Катарина из
Больницких Войтычкова имела с этим что-то общее. Она оказывала на это
влияние тем фактом, что была жива. В голове пронеслось, что жила она
чертовски долго... Тем не менее, если в 1939 году существовало некоторое
состояние, то это состояние существует до сих пор, поскольку последние
тридцать пять лет завещание почивало под полом в подвале Адама Дудека.
Предметы из списка, эти сказочные сокровища, до сих пор где-то лежат.
Лежат... Сейчас, а лежат ли? Была война, потом тридцать лет...
Михал оторвал плечи от спинки, схватил список и принялся изучать его
с другой точки зрения. Каждый предмет он мысленно ощупывал, осматривал,
представлял, старался сравнить с другими. Память его была отличной,
последние десять лет, ведомый свои маниакальным увлечением, он добывал
сведения о забытых произведениях искусства. Он исследовал их, читал о них,
выскребал и добывал любую информацию, сплетни и анекдоты, осматривал все,
что только мог осмотреть, в голоде и холоде шляясь по всей Европе. Он
смело мог сказать, что, как никто другой, знает где что находится. Он
помнил, что было в Польше до войны, что было вывезено и украдено при
оккупации, что найдено, обнаружено и открыто в послевоенное время. О
старых произведениях искусства он знал почти все и теперь открыл для себя
нечто поразительное.
Ни одна из описанных здесь вещей, со всей уверенностью, нигде не
появлялась. Совсем нигде, не только в Польше. О предметах такого класса, о
таких нумизматических экземплярах он должен был услышать, где бы они не
всплыли. Хотя бы об одном... Они не есть и никогда не были единым целым,
это - хаотическое собрание абсурдных богатств, одно оттуда, другое отсюда.
Несомненно, они бы разошлись между коллекционерами. Нет такого человека,
который за столько лет не выпустил чего-либо в мир или из-за денег, или
для обмена. А здесь ничего, ни об одной из вещей он никогда не слышал.
Следовательно...
Михал на мгновение замер, закрыл глаза, потом открыл их и посмотрел
на темнеющее небо, по которому весенний ветер тащил розовые облака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67