Интерферотрон Густава Эшера
T Copyright Андрей Черноморчемко, 1997
Этот файл - моя первая попытка написания романа. Сейчас я испытываю
сомнения - а стоит ли продолжать? Буду признателен, если кто-нибудь от-
зовется с советом (желателно - дружеским).
Читательские отклики присылайте по
Email: kolbistr@spidernet.com.cy
Date: 29 Apr 1997
Севастополь
1997
Why are immoral childish well-intentioned
easygoing eloquent sisters like authentic
tensions? because sisters
scrutinize generously. a balance is
like a kind of sexy connoisseur, it
sings to God he lights up he
clouds their ferocious commotion's
defenestration does, must many
luxurious failures need ordinarily and
with ease? must purple aggravations adore?
must innumerable psychopaths disturb? must
any fathers numerate? with yearnings,
Marcello wants too few decisions
despairingly and today are living for some
cosmological sands, few sexy
appetites will be Psyches their own
carnivorous breadth is like his
clairvoyant assumption, it takes from
Madonna some condemnations exorcise,
too few breaths pine for a lot of angelic
planets Josephus Stillbourne, Songs of
Decay and Misfortune
Океанский прибой колыхал прибившийся к берегу кал аквалангиста. Гус-
тав сидел в шезлонге, вдыхал вечерний воздух и рассеянно смотрел на мут-
но-зеленую волну, катившую на своем гребне надувной матрас с полуразло-
жившимся мальчиком. Две недели назад еще одного соседского ребенка, ког-
да тот запускал воздушного змея, унесло порывом ветра далеко за пики
гор. В запасе у родителей оставалось еще трое. Густав с облегчением по-
думал о том, что Эвелина, с которой их связывало уже более двух с поло-
виной лет совместной жизни, даже не задумывается о потомстве.
Он поменял диск в переносном проигрывателе. Из динамика тихо потяну-
лась пронзительная вторая часть 3-й симфонии Вагнера. Густав любил ста-
рых мастеров и сейчас, затаив дыхание, вслушивался в лирическую тему,
которую деликатно выводил контрфагот. Чуть позже вступили скрипки и
флейты - тревожное предзнаменование грядущих бурь, завершавшихся к фина-
лу Andante ma non troppo очистительным катарсисом и успокоением. Удар
гонга на отметке 6:37 по индикатору неизменно вызывал у Густава трепет-
ное томление и слезу.
Уйдя пару лет назад в отставку по состоянию здоровья и получив при-
личное выходное пособие, Густав почти все средства потратил на собирание
обширной фонотеки, воплотив свою давнишнюю мечту. Музыка для него непре-
менно асоциировалась с каким-нибудь личным переживанием, обычно пе-
чальным, и вызывала неуправляемый поток эмоций. Эвелина часто уже глухой
ночью, выйдя к берегу, обнаруживала мужа в состоянии глубочайшего эсте-
тического транса, с пеной на губах скрючившимся в промокшем насквозь си-
дении шезлонга. Она доставала тогда из проигрывателя ненавистный ей
диск, ломала его и втаптывала золотистые кусочки глубоко в песок, после
чего окатывала Густава морской водой. Придя в сознание, он сразу же про-
тягивал руку за пластинкой, и, не обнаружив ее, вопросительно смотрел на
Эвелину, которая указывала на облезлую чайку, при свете фонаря ловившую
мух над песком: "Ты же знаешь, Гуги, до чего эти твари падки на всякие
сверкающие безделушки". Дома у них собралось уже порядочно пустых плас-
тиковых коробок, наверное, треть коллекции.
Густав обреченно кивал головой; Эвелина помогала ему подняться и,
опираясь на ее плечо, он медленно шел к невысокому двухэтажному домику,
стоявшему на обрывистом склоне. Их жилище было оборудовано всеми типовы-
ми приспособлениями, которые полагалось иметь каждой семье на исходе
XXIII века, хотя внешне ничем не отличалось от скромного дачного коттед-
жа трехвековой давности. Эвелина страстно увлекалась антиквариатом и,
помимо постоянных экскурсий на ближайшую свалку ради поиска древних без-
делушек, приложила все старания, чтобы отделать дом сообразно своим
представлениям о старине. Покатая крыша с поросшей мхом черепицей предс-
тавляла собой искусно закамуфлированную многоячеистую антенну с солнеч-
ными батареями. Микроплазменный светильник у входа имитировал архаичный
люминесцентный фонарь, и Эвелина затратила массу времени и нервов, чтобы
добиться того самого "рыбьего" оттенка, о котором читала в старинных ро-
манах. Густав периодически собирался ей сказать, что это освещение
весьма напоминает ему интерьеры криминалистической лаборатории, куда ему
приходилось столь часто наведываться за свою недолгую карьеру внештатно-
го консультанта департамента полиции. Однако он все время сдерживался,
понимая, что Эвелина может не на шутку обидеться, - она была истово уве-
рена в необходимости создания именно такого семейного гнезда, наподобие
тех, что регулярно рекламировали по холовизору как последнее веяние в
домостроительстве.
Пока Густав приходил в себя, сидя на скамейке у высохшего бассейна,
Эвелина открывала дверь с фальшивым глазком, надтреснутым аптекарским
колокольчиком и тщательно приклеенным ржавым висячим замком. К двери
также была приделана табличка: "Доктор Захарий Якобсон, гомеопатия и иг-
лоукалывание". Это был настоящий артефакт середины XX века, гордость
Эвелины, выуженная ею из-под обломков многоэтажного здания в Мертвой зо-
не. Ни она, ни Густав понятия не имели, кто был доктор Якобсон. А если
бы Эвелину спросили, что такое гомеопатия или иглоукалывание, она навер-
няка не смогла бы ответить, - новейшие свойства человеческого организма
давно исключили потребность в медицине, а эпизодические функциональные
расстройства по мере возможности устранялись органомеханиками. В отличие
от нее, Густав глубже знал историю, хотя это и не имело прямого отноше-
ния к его профессии. Поэтому он всегда с легким содроганием входил в
собственный дом, где мебель угрожала рассыпаться (очень дорогой, куплен-
ный по случаю гарнитур, выпускавшийся на территории под названием "Мол-
давия" в 1970-х годах), в углу громоздился огромный пыльный рояль
Smirnoff с полопавшимися струнами и почерневшими клавишами, а на стене
висел аутентичный, но полностью выцветший календарь за 1997 год с изоб-
ражением неведомой девушки по имени Шифер.
Эвелина помогала Густаву раздеться, и, пока он принимал душ, разводи-
ла в камине огонь и подогревала на нем побитые молью и истоптанные за
последние двести пятьдесят лет множеством пахучих ног теплые тапочки му-
жа. Она знала, что так было принято в стране, именовавшейся Англия, и
свято соблюдала этот ритуал каждый вечер, хотя ее тошнило слегка от ис-
парений, распространявшимися двумя мохнатыми и туповатыми заячьими мор-
дочками с обтрепанными ушами. Густав же всегда с трепетом просовывал в
заячьи недра свои конечности, подозревая, что в их глубинах гнездится
какой-нибудь древний свирепый грибок, который в один прекрасный день
разъест ему ноги по самый пояс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
T Copyright Андрей Черноморчемко, 1997
Этот файл - моя первая попытка написания романа. Сейчас я испытываю
сомнения - а стоит ли продолжать? Буду признателен, если кто-нибудь от-
зовется с советом (желателно - дружеским).
Читательские отклики присылайте по
Email: kolbistr@spidernet.com.cy
Date: 29 Apr 1997
Севастополь
1997
Why are immoral childish well-intentioned
easygoing eloquent sisters like authentic
tensions? because sisters
scrutinize generously. a balance is
like a kind of sexy connoisseur, it
sings to God he lights up he
clouds their ferocious commotion's
defenestration does, must many
luxurious failures need ordinarily and
with ease? must purple aggravations adore?
must innumerable psychopaths disturb? must
any fathers numerate? with yearnings,
Marcello wants too few decisions
despairingly and today are living for some
cosmological sands, few sexy
appetites will be Psyches their own
carnivorous breadth is like his
clairvoyant assumption, it takes from
Madonna some condemnations exorcise,
too few breaths pine for a lot of angelic
planets Josephus Stillbourne, Songs of
Decay and Misfortune
Океанский прибой колыхал прибившийся к берегу кал аквалангиста. Гус-
тав сидел в шезлонге, вдыхал вечерний воздух и рассеянно смотрел на мут-
но-зеленую волну, катившую на своем гребне надувной матрас с полуразло-
жившимся мальчиком. Две недели назад еще одного соседского ребенка, ког-
да тот запускал воздушного змея, унесло порывом ветра далеко за пики
гор. В запасе у родителей оставалось еще трое. Густав с облегчением по-
думал о том, что Эвелина, с которой их связывало уже более двух с поло-
виной лет совместной жизни, даже не задумывается о потомстве.
Он поменял диск в переносном проигрывателе. Из динамика тихо потяну-
лась пронзительная вторая часть 3-й симфонии Вагнера. Густав любил ста-
рых мастеров и сейчас, затаив дыхание, вслушивался в лирическую тему,
которую деликатно выводил контрфагот. Чуть позже вступили скрипки и
флейты - тревожное предзнаменование грядущих бурь, завершавшихся к фина-
лу Andante ma non troppo очистительным катарсисом и успокоением. Удар
гонга на отметке 6:37 по индикатору неизменно вызывал у Густава трепет-
ное томление и слезу.
Уйдя пару лет назад в отставку по состоянию здоровья и получив при-
личное выходное пособие, Густав почти все средства потратил на собирание
обширной фонотеки, воплотив свою давнишнюю мечту. Музыка для него непре-
менно асоциировалась с каким-нибудь личным переживанием, обычно пе-
чальным, и вызывала неуправляемый поток эмоций. Эвелина часто уже глухой
ночью, выйдя к берегу, обнаруживала мужа в состоянии глубочайшего эсте-
тического транса, с пеной на губах скрючившимся в промокшем насквозь си-
дении шезлонга. Она доставала тогда из проигрывателя ненавистный ей
диск, ломала его и втаптывала золотистые кусочки глубоко в песок, после
чего окатывала Густава морской водой. Придя в сознание, он сразу же про-
тягивал руку за пластинкой, и, не обнаружив ее, вопросительно смотрел на
Эвелину, которая указывала на облезлую чайку, при свете фонаря ловившую
мух над песком: "Ты же знаешь, Гуги, до чего эти твари падки на всякие
сверкающие безделушки". Дома у них собралось уже порядочно пустых плас-
тиковых коробок, наверное, треть коллекции.
Густав обреченно кивал головой; Эвелина помогала ему подняться и,
опираясь на ее плечо, он медленно шел к невысокому двухэтажному домику,
стоявшему на обрывистом склоне. Их жилище было оборудовано всеми типовы-
ми приспособлениями, которые полагалось иметь каждой семье на исходе
XXIII века, хотя внешне ничем не отличалось от скромного дачного коттед-
жа трехвековой давности. Эвелина страстно увлекалась антиквариатом и,
помимо постоянных экскурсий на ближайшую свалку ради поиска древних без-
делушек, приложила все старания, чтобы отделать дом сообразно своим
представлениям о старине. Покатая крыша с поросшей мхом черепицей предс-
тавляла собой искусно закамуфлированную многоячеистую антенну с солнеч-
ными батареями. Микроплазменный светильник у входа имитировал архаичный
люминесцентный фонарь, и Эвелина затратила массу времени и нервов, чтобы
добиться того самого "рыбьего" оттенка, о котором читала в старинных ро-
манах. Густав периодически собирался ей сказать, что это освещение
весьма напоминает ему интерьеры криминалистической лаборатории, куда ему
приходилось столь часто наведываться за свою недолгую карьеру внештатно-
го консультанта департамента полиции. Однако он все время сдерживался,
понимая, что Эвелина может не на шутку обидеться, - она была истово уве-
рена в необходимости создания именно такого семейного гнезда, наподобие
тех, что регулярно рекламировали по холовизору как последнее веяние в
домостроительстве.
Пока Густав приходил в себя, сидя на скамейке у высохшего бассейна,
Эвелина открывала дверь с фальшивым глазком, надтреснутым аптекарским
колокольчиком и тщательно приклеенным ржавым висячим замком. К двери
также была приделана табличка: "Доктор Захарий Якобсон, гомеопатия и иг-
лоукалывание". Это был настоящий артефакт середины XX века, гордость
Эвелины, выуженная ею из-под обломков многоэтажного здания в Мертвой зо-
не. Ни она, ни Густав понятия не имели, кто был доктор Якобсон. А если
бы Эвелину спросили, что такое гомеопатия или иглоукалывание, она навер-
няка не смогла бы ответить, - новейшие свойства человеческого организма
давно исключили потребность в медицине, а эпизодические функциональные
расстройства по мере возможности устранялись органомеханиками. В отличие
от нее, Густав глубже знал историю, хотя это и не имело прямого отноше-
ния к его профессии. Поэтому он всегда с легким содроганием входил в
собственный дом, где мебель угрожала рассыпаться (очень дорогой, куплен-
ный по случаю гарнитур, выпускавшийся на территории под названием "Мол-
давия" в 1970-х годах), в углу громоздился огромный пыльный рояль
Smirnoff с полопавшимися струнами и почерневшими клавишами, а на стене
висел аутентичный, но полностью выцветший календарь за 1997 год с изоб-
ражением неведомой девушки по имени Шифер.
Эвелина помогала Густаву раздеться, и, пока он принимал душ, разводи-
ла в камине огонь и подогревала на нем побитые молью и истоптанные за
последние двести пятьдесят лет множеством пахучих ног теплые тапочки му-
жа. Она знала, что так было принято в стране, именовавшейся Англия, и
свято соблюдала этот ритуал каждый вечер, хотя ее тошнило слегка от ис-
парений, распространявшимися двумя мохнатыми и туповатыми заячьими мор-
дочками с обтрепанными ушами. Густав же всегда с трепетом просовывал в
заячьи недра свои конечности, подозревая, что в их глубинах гнездится
какой-нибудь древний свирепый грибок, который в один прекрасный день
разъест ему ноги по самый пояс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25