-- Легкими, воздушными прыжками проскакал через всю комнату и почти силой усадил Гарбрехта на стул.
-- Этот урок мы усвоили от наших друзей американцев. Как и работать спустя рукава. Вы только посмотрите, чего они только не добились просто сидя бульшую часть времени на своем копчике на стуле.-- И громко захохотал, словно давая понять, что такую ужасно смешную шутку нельзя не оценить по достоинству.
Совершил несколько легких, воздушных прыжков в обратном направлении, демонстрируя изящную походку, вспорхнул и сел на большой кожаный стул, стоявший за письменным столом. При этом он все время сиял, глядя на Гарбрехта.
-- Позвольте мне сказать,-- начал Гарбрехт,-- что я не имею ни малейшего представления, по какой причине меня попросили прийти сюда. Я пришел,-- продолжал он, осторожно подбирая слова,-- только потому, что эта молодая дамочка меня сильно заинтересовала, к тому же у меня выдался свободный часик, в любом случае вот...
-- Довольно, довольно.-- Незнакомец с солидным видом раскачивался взад и вперед на своем скрипучем кожаном стуле.-- Вы ведь пришли -- ну и ладно. Я счастлив. Очень, очень рад. Весьма доволен. Сигаретку? -- И сделав резкое движение, протянул ему бронзовую коробку с сигаретами, лежавшую на столе.
-- Нет, не сейчас, спасибо,-- отказался Гарбрехт, хотя ему ужасно хотелось закурить, аж в горле свербило.
-- Ах так!-- Толстячок широко улыбнулся.-- Какая редкость! Единственный немец, отказавшийся от сигаретки после капитуляции. Надо же! Ну да ладно...-- взял из коробки сигарету, ловко зажег.-- Прежде представимся друг другу, лейтенант. Меня зовут Антон Сидорф. По званию -- капитан, дивизия Германа Геринга. Я сохраняю такой титул.-- И снова, еще шире, улыбнулся.-Человек сохраняет от войны все, что может.
-- Насколько я понимаю,-- сказал Гарбрехт,-- вам известно мое имя.
-- Да, конечно.-- Казалось, Сидорф внутри просто весь бурлил от рвущегося наружу юмора.-- Да, конечно, знаю. Да, да, знаю. Я столько слышал о вас! Просто рвался на встречу с вами. Ну а рука...-- вдруг со смешливого он перешел на торжественно-серьезный тон.-- Где же это случилось?
-- В Сталинграде.
-- Ах, в Сталинграде!-- повторил Сидорф с таким чувством, словно говорил о зимнем курорте, где ему довелось провести чудесный отпуск.-- Много хороших душ загублено там, много невинных душ. Просчет. Один из многих. Тщеславие. Самая ужасная вещь в мире -- тщеславие победоносной армии. Какая потрясающе интересная тема для историков -- роль человеческого тщеславия в военных катастрофах. Вы со мной согласны? -- Он жадно пожирал глазами Гарбрехта.
-- Капитан,-- холодно отвечал Гарбрехт,-- я не намерен сидеть здесь весь день.
-- Само собой!-- с готовностью отозвался Сидорф.--Естественно. Вам, конечно, любопытно узнать, для чего я вас сюда пригласил? Понимаю.-- Он попыхивал все быстрее своей сигаретой, и над его головой, над бледным лицом плавали перед разбитым зеркалом кольца дыма. Вдруг он вскочил и сел на край стола, устремив по-мальчишески озорной взгляд на Гарбрехта.-- Ну,-- он не утрачивал пока своего радушия,-- какой смысл сейчас что-то скрывать? Дело прошлое. Я вас знаю. Знаю, какой отличной репутацией пользовались вы в нашей партии...
Гарбрехт почувствовал, как холодный комок подкатывает к горлу.
По-видимому, все значительно хуже, чем он ожидал.
-- ...Какая многообещающая карьера до этого заслуживающего сожаления несчастного случая в Сталинграде,-- плавно продолжал Сидорф,-- преданный, оправдывающий доверие офицер и так далее. По-моему, нет смысла входить в детали по этому поводу, как вы думаете?
-- Нет,-- согласился Гарбрехт,-- не стоит.-- Он встал.-- Если вам все равно, то мне хотелось бы, чтобы вы больше об этом не упоминали. Все это в прошлом, и, как я надеюсь, обо всем этом вскоре будет забыто.
Сидорф захихикал.
-- Что вы, что вы! -- легко упрекнул он его.-- Ни к чему быть таким осторожным в общении со мной! Для таких людей, как вы и как я,-- и сделал широкий, великодушный жест,-- ничто никогда не забывается. Человек, который говорил то, что говорили мы, делал то, что делали мы; на протяжении стольких лет хорошо оплачиваемый партийный чиновник, отличный солдат, настоящий немец...
-- Меня больше не интересует то,-- объявил громко, чувствуя, что это все равно не поможет, Гарбрехт,-- что входит в ваши понятия о настоящем немце.
-- Дело не в том, что вас интересует или не интересует, лейтенант,-Сидорф все еще широко улыбался, гася свою сигарету.-- Прошу меня простить. Дело в том, что должно быть сделано. Ведь просто, не так ли?
-- Я не намерен ничего делать!-- упрямо стоял на своем Гарбрехт.
-- Прошу меня великодушно простить еще раз.-- Сидорф со счастливым видом беззаботно раскачивался взад и вперед, сидя на краю стола.-- Есть кое-какие пустяковые задания, которые нужно выполнить, и вы для этого можете оказаться человеком весьма полезным. Прошу прощения, но вы их выполните. Вы работаете на русских, собираете для них информацию в Американской зоне оккупации. Полезный паренек, ничего не скажешь. Но вы еще работаете и на американцев, собираете для них информацию в Русской зоне.-- Сидорф все еще глядел на собеседника, излучая счастье.-- Как вам повезло!
Гарбрехт принялся горячо отрицать это, но, поняв, что все его усилия бессмысленны, только недоуменно пожал плечами. Выход, конечно, найти можно, но отрицания бесполезны.
-- Мы тоже, по крайней мере несколько человек из нас, могли бы с большой пользой для себя использовать подобную информацию.-- Теперь голос Сидорфа становился все тверже, все жестче, в нем звучало только слабое эхо первоначальной веселой расположенности -- так стихает взрыв смеха в дальнем конце аллеи в холодную, непроглядную ночь.-- В данный момент у нас, конечно, не такая большая организация, как у русских; пока мы не столь хорошо экипированы, как американцы... но мы куда больше... куда больше,-- он фыркнул, подыскивая нужное слово,-- любопытны и куда более тщеславны.
В комнате воцарилась напряженная тишина. Гарбрехт уставился на заплывшую жиром лысоватую голову с бледным лицом на фоне разбитого зеркала, с множеством действующих на нервы, странных отражений. Будь он здесь один, наверняка, уронив голову на грудь, заплакал бы, как случалось с ним довольно часто последнее время, причем без всякой видимой причины.
-- Почему бы вам не остановиться, не образумиться? -- выдавил он через силу.-- Какой в этом смысл? Сколько раз вы уже биты?
Сидорф ухмыльнулся.
-- Ну, еще разок, во всяком случае, не помешает. Как вы оцениваете мой ответ -- находчивый?
-- Я на это не пойду!-- твердо произнес Гарбрехт.--Я со всем покончу! Не желаю больше принимать в этом участия.
-- Прошу прощения,-- веселость вновь вернулась к Сидорфу,-- однако должен заметить, что вы ни с чем никогда не покончите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
-- Этот урок мы усвоили от наших друзей американцев. Как и работать спустя рукава. Вы только посмотрите, чего они только не добились просто сидя бульшую часть времени на своем копчике на стуле.-- И громко захохотал, словно давая понять, что такую ужасно смешную шутку нельзя не оценить по достоинству.
Совершил несколько легких, воздушных прыжков в обратном направлении, демонстрируя изящную походку, вспорхнул и сел на большой кожаный стул, стоявший за письменным столом. При этом он все время сиял, глядя на Гарбрехта.
-- Позвольте мне сказать,-- начал Гарбрехт,-- что я не имею ни малейшего представления, по какой причине меня попросили прийти сюда. Я пришел,-- продолжал он, осторожно подбирая слова,-- только потому, что эта молодая дамочка меня сильно заинтересовала, к тому же у меня выдался свободный часик, в любом случае вот...
-- Довольно, довольно.-- Незнакомец с солидным видом раскачивался взад и вперед на своем скрипучем кожаном стуле.-- Вы ведь пришли -- ну и ладно. Я счастлив. Очень, очень рад. Весьма доволен. Сигаретку? -- И сделав резкое движение, протянул ему бронзовую коробку с сигаретами, лежавшую на столе.
-- Нет, не сейчас, спасибо,-- отказался Гарбрехт, хотя ему ужасно хотелось закурить, аж в горле свербило.
-- Ах так!-- Толстячок широко улыбнулся.-- Какая редкость! Единственный немец, отказавшийся от сигаретки после капитуляции. Надо же! Ну да ладно...-- взял из коробки сигарету, ловко зажег.-- Прежде представимся друг другу, лейтенант. Меня зовут Антон Сидорф. По званию -- капитан, дивизия Германа Геринга. Я сохраняю такой титул.-- И снова, еще шире, улыбнулся.-Человек сохраняет от войны все, что может.
-- Насколько я понимаю,-- сказал Гарбрехт,-- вам известно мое имя.
-- Да, конечно.-- Казалось, Сидорф внутри просто весь бурлил от рвущегося наружу юмора.-- Да, конечно, знаю. Да, да, знаю. Я столько слышал о вас! Просто рвался на встречу с вами. Ну а рука...-- вдруг со смешливого он перешел на торжественно-серьезный тон.-- Где же это случилось?
-- В Сталинграде.
-- Ах, в Сталинграде!-- повторил Сидорф с таким чувством, словно говорил о зимнем курорте, где ему довелось провести чудесный отпуск.-- Много хороших душ загублено там, много невинных душ. Просчет. Один из многих. Тщеславие. Самая ужасная вещь в мире -- тщеславие победоносной армии. Какая потрясающе интересная тема для историков -- роль человеческого тщеславия в военных катастрофах. Вы со мной согласны? -- Он жадно пожирал глазами Гарбрехта.
-- Капитан,-- холодно отвечал Гарбрехт,-- я не намерен сидеть здесь весь день.
-- Само собой!-- с готовностью отозвался Сидорф.--Естественно. Вам, конечно, любопытно узнать, для чего я вас сюда пригласил? Понимаю.-- Он попыхивал все быстрее своей сигаретой, и над его головой, над бледным лицом плавали перед разбитым зеркалом кольца дыма. Вдруг он вскочил и сел на край стола, устремив по-мальчишески озорной взгляд на Гарбрехта.-- Ну,-- он не утрачивал пока своего радушия,-- какой смысл сейчас что-то скрывать? Дело прошлое. Я вас знаю. Знаю, какой отличной репутацией пользовались вы в нашей партии...
Гарбрехт почувствовал, как холодный комок подкатывает к горлу.
По-видимому, все значительно хуже, чем он ожидал.
-- ...Какая многообещающая карьера до этого заслуживающего сожаления несчастного случая в Сталинграде,-- плавно продолжал Сидорф,-- преданный, оправдывающий доверие офицер и так далее. По-моему, нет смысла входить в детали по этому поводу, как вы думаете?
-- Нет,-- согласился Гарбрехт,-- не стоит.-- Он встал.-- Если вам все равно, то мне хотелось бы, чтобы вы больше об этом не упоминали. Все это в прошлом, и, как я надеюсь, обо всем этом вскоре будет забыто.
Сидорф захихикал.
-- Что вы, что вы! -- легко упрекнул он его.-- Ни к чему быть таким осторожным в общении со мной! Для таких людей, как вы и как я,-- и сделал широкий, великодушный жест,-- ничто никогда не забывается. Человек, который говорил то, что говорили мы, делал то, что делали мы; на протяжении стольких лет хорошо оплачиваемый партийный чиновник, отличный солдат, настоящий немец...
-- Меня больше не интересует то,-- объявил громко, чувствуя, что это все равно не поможет, Гарбрехт,-- что входит в ваши понятия о настоящем немце.
-- Дело не в том, что вас интересует или не интересует, лейтенант,-Сидорф все еще широко улыбался, гася свою сигарету.-- Прошу меня простить. Дело в том, что должно быть сделано. Ведь просто, не так ли?
-- Я не намерен ничего делать!-- упрямо стоял на своем Гарбрехт.
-- Прошу меня великодушно простить еще раз.-- Сидорф со счастливым видом беззаботно раскачивался взад и вперед, сидя на краю стола.-- Есть кое-какие пустяковые задания, которые нужно выполнить, и вы для этого можете оказаться человеком весьма полезным. Прошу прощения, но вы их выполните. Вы работаете на русских, собираете для них информацию в Американской зоне оккупации. Полезный паренек, ничего не скажешь. Но вы еще работаете и на американцев, собираете для них информацию в Русской зоне.-- Сидорф все еще глядел на собеседника, излучая счастье.-- Как вам повезло!
Гарбрехт принялся горячо отрицать это, но, поняв, что все его усилия бессмысленны, только недоуменно пожал плечами. Выход, конечно, найти можно, но отрицания бесполезны.
-- Мы тоже, по крайней мере несколько человек из нас, могли бы с большой пользой для себя использовать подобную информацию.-- Теперь голос Сидорфа становился все тверже, все жестче, в нем звучало только слабое эхо первоначальной веселой расположенности -- так стихает взрыв смеха в дальнем конце аллеи в холодную, непроглядную ночь.-- В данный момент у нас, конечно, не такая большая организация, как у русских; пока мы не столь хорошо экипированы, как американцы... но мы куда больше... куда больше,-- он фыркнул, подыскивая нужное слово,-- любопытны и куда более тщеславны.
В комнате воцарилась напряженная тишина. Гарбрехт уставился на заплывшую жиром лысоватую голову с бледным лицом на фоне разбитого зеркала, с множеством действующих на нервы, странных отражений. Будь он здесь один, наверняка, уронив голову на грудь, заплакал бы, как случалось с ним довольно часто последнее время, причем без всякой видимой причины.
-- Почему бы вам не остановиться, не образумиться? -- выдавил он через силу.-- Какой в этом смысл? Сколько раз вы уже биты?
Сидорф ухмыльнулся.
-- Ну, еще разок, во всяком случае, не помешает. Как вы оцениваете мой ответ -- находчивый?
-- Я на это не пойду!-- твердо произнес Гарбрехт.--Я со всем покончу! Не желаю больше принимать в этом участия.
-- Прошу прощения,-- веселость вновь вернулась к Сидорфу,-- однако должен заметить, что вы ни с чем никогда не покончите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36