Ты их отрезал? С моря-то.
— Отрезал.
— А Стенька у нас за спиной! Слава те господи, успели. Я так и знал, что отрежешь. Налетели б счас на румяную…
— Как так? — раздраженно спросил князь. — А кто прошел?
— Сколь прошло-то?
— Двадцать нащитали…
— Двенадцать стругов! А десять, самых надежных, у нас за спиной. Разделились они — подвох зачуяли. Мы-то насилу головушки свои унесли. Двух казаков с собой прихватили. От этих не было никого? — Скрипицын кивнул в сторону разинцев с Черноярцем, которых воевода запирал в Волге.
Воевода помолчал.
— Рази ж они не все прошли?
— Скоро пришлют посыльщиков. Послухай, что плести будут! Скажут, раздор вышел: Стенька в десять стружков к Теркам ушел, а эти вроде на милость идут. Ворье хитрое… Мы двоих прихватили — приставных к нам. Слава те господи! А уж про нас, князь, и не подумал? Стенька посулился самолично задавить нас…
— Во-от, — понял наконец воевода. — С вами рази чего сделаешь! — Обидно ему сделалось — так все ладно обдумал, так все сошлось в голове, и надо теперь все переиначивать, все ломать и снова собираться с мыслью и духом. Так резко различаются русские люди: там, где Разин, например, легко и быстро нашелся и воодушевился, там Львов так же скоро уронил интерес к делу, им овладела досада. — А попробуем?! — вдруг вяло оживился он. — Их же меньше. Да мы теперь знаем про ихнюю хитрость. А?
Сразу ответили в несколько голосов:
— Что ты, Семен Иваныч!
— Нет, князь! Господь с тобой!..
— Они как кошки. Им только дай ночью бой затеять. Любезное дело… Они и месяц-то казачьим солнышком зовут.
Опять с воды послышались шум и голоса. Опять, похоже, пришлые.
— Кто?! — окликнули с воеводского струга.
— Есаул Иван Черноярец! К воеводе.
— Зови, — велел князь. — Запалите огонь.
Никита с Кузьмой отошли в сторонку — из светлого круга. Иван поднялся на струг, поклонился воеводе.
«Теперь Стенька не даст, сколько мог дать, запри я его в Волге, — подумал князь Семен. — Воистину, казаки обычьем — собаки».
— Ну? — спросил князь строго. — С чем пожаловал?
— Челом бьем, боярин, — заговорил Иван. — Вины наши приносим великому государю…
— Вы все здесь? — нетерпеливо перебил князь.
— Нет. Атаман наш в десять стружков ушел к Теркам.
— Чего ж он ушел? Вины брать не хочет?
— Убоялся гнева царского…
— А вы не убоялись?
— Воля твоя… Царь нас миловал. Нам грамотку вычли.
— А не врешь ты? Ушел ли Стенька-то? — Теперь князь открыто злился; особенно обозлило вранье есаула, и то еще, что есаул при этом смотрит прямо и бесхитростно. — Ушел ваш атаман?! Или вы опять крутитесь, собаки?! Ушел атаман?
— Вот — божусь! — Иван, не моргнув глазом, перекрестился.
— Страмцы, — сказал князь брезгливо. — Никита!..
В круг света вошел Никита Скрипицын, внезапный и веселый.
— Здоров, есаул! Узнаешь?
Иван пригляделся к послу, узнал:
— А-а… — И поник головой, даже очень поник.
— Чего ж ты врешь, поганец?! — закричал князь. — Да ишо крест святой кладешь на себя!
— Не врали б мы, боярин, кабы вы первые злой умысел не затаили на нас, — поднял голову Иван. — Зачем с моря отсек? В царской милостивой грамоте нет того, чтоб нас окружить да побить, как собак.
— Кто вас побить собирался?
— Зачем же с моря путь заступили? Зачем было…
— Где атаман ваш? — спросил воевода.
— Там, — Иван кивнул в сторону моря. — За спиной у вас… Ты, воевода, будь с нами как с ровней. А то обманываешь тоже, как детей малых. Даже обидно, ей-богу… И ты, служилый, ты же только грамоту нам читал: рази там так сказано! Кто же обманом служит!..
— Пошли к Стеньке! — заговорил князь. — Пускай ко мне идет без опаски: крест целовать будете. Пушки, которые взяли на Волге, в Яицком городке и в шаховой области, отдадите. Служилых астраханцев, царицынских, черноярских, яицких, — отпустить в Астрахани. Струги и все припасы отдать на Царицыне. Посылай.
— Я сам пойду, чего посылать…
— Сам тут побудешь! — резко сказал воевода. — Посылай.
Иван подумал… Подошел к краю струга, свесился с борта, долго что-то говорил казаку, который приплыл с ним и сидел в лодке. Тот оттолкнулся от струга и исчез в темноте.
Воевода меж тем рассматривал стариков — Стыря и Любима, коих подвели к нему, — он велел. Вступил в разговор с ними.
— Куда черт понес — на край света? — с укоризной спросил князь. — Помирать скоро! Воины…
— Чего торописся, боярин? Поживи ишо, — сказал Стырь участливо. — Али хворь какая? — Старики осмелели при есауле: слышали, как тот говорил с воеводой — достойно. Особенно осмелел Стырь.
— Я про вас говорю, пужалы! — воскликнул князь.
— Чего он говорит? — спросил дед Любим Стыря. Стырь заорал что было силы на ухо Любиму:
— Помирать, говорит, надо!
— Пошто?! — тоже очень громко спросил дед Любим.
— Я не стал про то спрашивать!
— Э?!
— Я враз язык прикусил! Испужался!
— А-а! У меня тоже в брюхе чего-то забурчало. Тоже испужался!
Воевода сперва не понял, что старики дурака ломают. Потом понял.
— Не погляжу счас, что старые: стяну штаны и всыплю хорошенько!
— Чего он? — опять спросил дед Любим громко.
— Штаны снимать хочет! — как-то даже радостно орал Стырь. — Я боярскую ишо не видал!? А ты?
— Пошли с глаз! — крикнул воевода. И топнул ногой.
Он, может, и всыпал бы старикам тут же, не сходя с места, но дело его пошло вкось, надо теперь как-то его выравнивать — не злить, например, лишний раз Стеньку: за стариков тот, конечно, обозлился бы.
* * *
Посыльный от Ивана рассказал Степану, чего требует воевода:
— Привесть к вере все войско. И чтоб шли мы в Астрахань, а пушки и знамена — все бы отдали. А струги и припас на Царицыне отдали б…
— Голых и неоружных отправить?! — воскликнул Фрол Минаев. — Во, образина!..
— Батька, давай подойдем скрытно, всучим ему щетины под кожу, — подсказал Ларька Тимофеев. — Чтоб он, гундосый, до самой Астрахани чесался.
— Гляди-ко!.. — воскликнул Степан. — Какие у нас есаулы-то молодцы! А то уж совсем в Москву собралися — милости просить. А царь-то, вишь, вперед догадался — грамотку выслал. Молодец! И есаулы молодцы, и царь молодец! — Степан воистину ликовал.
— Мы не напрашиваемся в молодцы, — обиделся Ларька.
— Славный царь! Дуй, Ларька, к воеводе. Перво-наперво скажи ему, что он — чурка с глазами: хотел казака обмануть. Потом насули ему с три короба… Крест поцалуй за нас. Чего хмурисся?
— Я не ходок по таким делам, — сказал Ларька.
— Кто же пойдет? Я, что ль?
— Вон Мишка Ярославов: и писать, и плясать мастак. Пусть он.
— Я могу, конечно, сплясать, токмо не под воеводину дудку. Шпарь, Лазарь, не робь. — Мишка широко улыбнулся.
— Вместях пойдете, — решил Степан. — Молодец, Ларька, надоумил. Собирайтесь. — Степан посерьезнел. — Гнитесь там перед им, хоть на карачках ползайте, — а домой нам попасть надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103