Гера назвала меня тварью… существом, которое создал Золотой. Атон. Я вспомнил! Значит, память возвращалась ко мне. Или же творцы просто позволили мне кое-что вспомнить, чтобы я мог лучше служить им? Желая узнать о них побольше, я направился к городу, сверкавшему внизу, но… Проснулся на скомканной постели. Свет проникал в высокие окна казармы, в Пелле голосили петухи.
9
– А как ты думаешь, выйдет ли из тебя хороший осведомитель? – спросил Филипп.
Я стоял перед царем в его рабочей комнате. Стол опустел, лишь в одном углу его грудой лежали свитки. Не было ни слуг, ни вина.
– Осведомитель? – отозвался я недовольным тоном.
– А почему бы и нет? – Рассуждая вслух, Филипп откинулся на спинку раскладного кресла, обтянутого шкурами. – Самые лучшие соглядатаи получаются из мужчин. Они, так сказать, сливаются с фоном. Таких не замечают люди, за которыми они шпионят. Это могут быть, конечно, и женщины, но с ними дело обстоит иначе.
Я стоял навытяжку перед царем, не зная, как ответить.
– Не изображай негодование, Орион. – Царь криво ухмыльнулся. – Я не стану просить тебя совать повсюду свой нос… в том числе ломиться в чужие двери.
– То есть, господин мой?..
Царь запустил пальцы в бороду и продолжил:
– Я посылаю Аристотеля в Афины с неофициальным поручением. Я хочу, чтобы он связался с противниками Демосфена, с теми, кто стремится к миру со мной. Ему потребуются сопровождающие, и я бы хотел, чтобы ты возглавил отряд.
– Да, господин, – отвечал я. – А как же шпионить?
Царь расхохотался:
– Просто держи свои глаза и уши открытыми. Все замечай, слушай, запоминай… Расскажешь мне, когда вернешься. Вот и все дело.
Я почувствовал облегчение: подобное поручение не смущало меня. Покидая Пеллу, я удалялся от Олимпиады с ее ведьмовской властью и очарованием. Я испытывал не просто облегчение. Филипп отпустил меня, заявив, что посольство Аристотеля отправится в путь на следующее утро. Но, подходя к двери, я вспомнил, что поручение это удалит меня от Александра. Кто тогда будет выполнять приказ Олимпиады?
– Кстати, – проговорил вдогонку Филипп, прежде чем я успел притронуться к двери. – Мой сын тоже едет с вами, он никогда не видел Афин. Как и я сам.
Я повернулся к царю:
– Александр возьмет с собой кое-кого из своих Соратников. Они будут путешествовать инкогнито, если только этот молодой сорвиголова сумеет держать рот на замке. – Царь вздохнул, как и подобало озабоченному отцу. – Я хочу, чтобы ты в первую очередь позаботился о нем, Орион. В Александре будущее моего царства.
Должно быть, на лице моем появилась глупая ухмылка, поскольку Филипп удивился, но без раздумий отвечал мне улыбкой.
Оставив его, я ощутил невероятное облегчение. Царь не желал зла своему сыну. Он, как и Олимпиада, просто хотел, чтобы я защищал Александра. Царица, наверное, уже вчера вечером знала о посольстве, которое будет направлено в Афины. Возможно, идея поездки вообще принадлежала ей; она захотела показать сыну Афины, и сам царь оказался такой же пешкой в ее руках, как и я. Что, если я не вырвусь из-под ее власти даже в далеких Афинах?
И все же, оставив Пеллу позади, я по-новому ощутил свободу. Терпкий воздух над просторными равнинами и лесистыми холмами пьянил меня как вино. Над головой раскинулось чистое небо, интриги и козни остались в столице, а мы ехали по дороге, вившейся вверх по скалистому склону.
По пути мы с удовольствием внимали Аристотелю. Он еще недавно был наставником Александра, минул только год с тех пор, как Стагирит перестал выполнять эти обязанности, но теперь, по дороге на юг, проезжая верхом через холмы и ущелья, старый гном буквально впивался в каждую складку земли, каждую птицу, тварь или насекомое, изучая каждую травинку, улавливая любой шорох и посвист.
Он посылал Александра и его Соратников по окрестностям. Они привозили образцы буквально всего, от трав до камней. Гефестиона, который был наиболее близок к Александру, едва не зажалили осы, когда юноша попытался прихватить гнездо, сооруженное насекомыми на мертвом дереве. Философ собственноручно оказал помощь молодому человеку, наложил грязевые повязки и смягчающие мази, одновременно рассказывая, что отец его, врач, был весьма огорчен, когда Аристотель избрал себе иной жизненный путь.
Я полагал, что старик будет путешествовать в одной из повозок, но, как и все мы, он ехал верхом. Слуги, конечно, пользовались мулами. Пришлось нанять погонщиков, чтобы управиться с повозками, число которых все увеличивалось.
Высокогорная дорога на юг вилась по обрывам Темпийской долины, между Оссой и утесами горы Олимп; ее величественный пик был уже убелен снегом.
– Обитель богов, – сказал Аристотель, когда мы пустились в путь прохладным осенним утром. Хрупкие сухие листья усеивали дорогу, в утреннем холодке фыркали лошади.
– Так говорят легенды, – отвечал я.
– Ты не веришь в богов? – нахмурился он.
– Верю… – Я с горечью улыбнулся. – Только они живут не на холодных горных вершинах. Они устроились лучше.
– Удивительно. – Аристотель покачал головой. – Для человека, у которого вовсе нет памяти, ты весьма уверенно рассуждаешь об удобстве обители богов.
– Можно подняться на гору, – сказал я, – и собственными глазами увидеть, есть там боги или нет.
– Посмотреть собственными глазами! – Он расхохотался. – Отлично, Орион, отлично! Практика – это критерий истины… Я еще сделаю из тебя философа.
– Тоже мне критерий! – пробормотал я.
– Истину часто трудно определить, Орион. Ради нее Сократ отдал свою жизнь. Мой учитель Платон пытался выяснить, что такое истина, но умер с разбитым сердцем, так и не добившись успеха.
Я задумался над тем, что такое истина. Неужели мои сны истинны и реальны? Правдивы ли смутные воспоминания о прочих жизнях или же их выдумал мой отчаявшийся ум?
Аристотель не понял причин моего молчания.
– Да, я отклонился от учения Платона. Он полагал, что истинны сами идеи, чистые, не облеченные физической субстанцией. Я не могу согласиться с ним. На мой взгляд, обнаружить истину можно, лишь исследуя окружающий нас мир с помощью пяти чувств.
– Ты говорил, что Платон умер оттого, что его сердце разбилось?
Лицо старого гнома скривилось.
– Дионисий пригласил Платона в Сиракузы, в далекую Сицилию. Там Платон учил его быть царем и философом, великим предводителем мужей. Не каждый день получает философ возможность учить царей.
– И чем кончилось обучение?
– Дионисий внимательно выслушал повествование Платона об идеальной республике и воспользовался его идеями – но для того, чтобы стать абсолютным тираном. Его сын оказался еще хуже: он выслал Платона из Сиракуз домой в Афины.
– Неплохо для царя-философа, – сказал я.
Аристотель бросил на меня тревожный взгляд и умолк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
9
– А как ты думаешь, выйдет ли из тебя хороший осведомитель? – спросил Филипп.
Я стоял перед царем в его рабочей комнате. Стол опустел, лишь в одном углу его грудой лежали свитки. Не было ни слуг, ни вина.
– Осведомитель? – отозвался я недовольным тоном.
– А почему бы и нет? – Рассуждая вслух, Филипп откинулся на спинку раскладного кресла, обтянутого шкурами. – Самые лучшие соглядатаи получаются из мужчин. Они, так сказать, сливаются с фоном. Таких не замечают люди, за которыми они шпионят. Это могут быть, конечно, и женщины, но с ними дело обстоит иначе.
Я стоял навытяжку перед царем, не зная, как ответить.
– Не изображай негодование, Орион. – Царь криво ухмыльнулся. – Я не стану просить тебя совать повсюду свой нос… в том числе ломиться в чужие двери.
– То есть, господин мой?..
Царь запустил пальцы в бороду и продолжил:
– Я посылаю Аристотеля в Афины с неофициальным поручением. Я хочу, чтобы он связался с противниками Демосфена, с теми, кто стремится к миру со мной. Ему потребуются сопровождающие, и я бы хотел, чтобы ты возглавил отряд.
– Да, господин, – отвечал я. – А как же шпионить?
Царь расхохотался:
– Просто держи свои глаза и уши открытыми. Все замечай, слушай, запоминай… Расскажешь мне, когда вернешься. Вот и все дело.
Я почувствовал облегчение: подобное поручение не смущало меня. Покидая Пеллу, я удалялся от Олимпиады с ее ведьмовской властью и очарованием. Я испытывал не просто облегчение. Филипп отпустил меня, заявив, что посольство Аристотеля отправится в путь на следующее утро. Но, подходя к двери, я вспомнил, что поручение это удалит меня от Александра. Кто тогда будет выполнять приказ Олимпиады?
– Кстати, – проговорил вдогонку Филипп, прежде чем я успел притронуться к двери. – Мой сын тоже едет с вами, он никогда не видел Афин. Как и я сам.
Я повернулся к царю:
– Александр возьмет с собой кое-кого из своих Соратников. Они будут путешествовать инкогнито, если только этот молодой сорвиголова сумеет держать рот на замке. – Царь вздохнул, как и подобало озабоченному отцу. – Я хочу, чтобы ты в первую очередь позаботился о нем, Орион. В Александре будущее моего царства.
Должно быть, на лице моем появилась глупая ухмылка, поскольку Филипп удивился, но без раздумий отвечал мне улыбкой.
Оставив его, я ощутил невероятное облегчение. Царь не желал зла своему сыну. Он, как и Олимпиада, просто хотел, чтобы я защищал Александра. Царица, наверное, уже вчера вечером знала о посольстве, которое будет направлено в Афины. Возможно, идея поездки вообще принадлежала ей; она захотела показать сыну Афины, и сам царь оказался такой же пешкой в ее руках, как и я. Что, если я не вырвусь из-под ее власти даже в далеких Афинах?
И все же, оставив Пеллу позади, я по-новому ощутил свободу. Терпкий воздух над просторными равнинами и лесистыми холмами пьянил меня как вино. Над головой раскинулось чистое небо, интриги и козни остались в столице, а мы ехали по дороге, вившейся вверх по скалистому склону.
По пути мы с удовольствием внимали Аристотелю. Он еще недавно был наставником Александра, минул только год с тех пор, как Стагирит перестал выполнять эти обязанности, но теперь, по дороге на юг, проезжая верхом через холмы и ущелья, старый гном буквально впивался в каждую складку земли, каждую птицу, тварь или насекомое, изучая каждую травинку, улавливая любой шорох и посвист.
Он посылал Александра и его Соратников по окрестностям. Они привозили образцы буквально всего, от трав до камней. Гефестиона, который был наиболее близок к Александру, едва не зажалили осы, когда юноша попытался прихватить гнездо, сооруженное насекомыми на мертвом дереве. Философ собственноручно оказал помощь молодому человеку, наложил грязевые повязки и смягчающие мази, одновременно рассказывая, что отец его, врач, был весьма огорчен, когда Аристотель избрал себе иной жизненный путь.
Я полагал, что старик будет путешествовать в одной из повозок, но, как и все мы, он ехал верхом. Слуги, конечно, пользовались мулами. Пришлось нанять погонщиков, чтобы управиться с повозками, число которых все увеличивалось.
Высокогорная дорога на юг вилась по обрывам Темпийской долины, между Оссой и утесами горы Олимп; ее величественный пик был уже убелен снегом.
– Обитель богов, – сказал Аристотель, когда мы пустились в путь прохладным осенним утром. Хрупкие сухие листья усеивали дорогу, в утреннем холодке фыркали лошади.
– Так говорят легенды, – отвечал я.
– Ты не веришь в богов? – нахмурился он.
– Верю… – Я с горечью улыбнулся. – Только они живут не на холодных горных вершинах. Они устроились лучше.
– Удивительно. – Аристотель покачал головой. – Для человека, у которого вовсе нет памяти, ты весьма уверенно рассуждаешь об удобстве обители богов.
– Можно подняться на гору, – сказал я, – и собственными глазами увидеть, есть там боги или нет.
– Посмотреть собственными глазами! – Он расхохотался. – Отлично, Орион, отлично! Практика – это критерий истины… Я еще сделаю из тебя философа.
– Тоже мне критерий! – пробормотал я.
– Истину часто трудно определить, Орион. Ради нее Сократ отдал свою жизнь. Мой учитель Платон пытался выяснить, что такое истина, но умер с разбитым сердцем, так и не добившись успеха.
Я задумался над тем, что такое истина. Неужели мои сны истинны и реальны? Правдивы ли смутные воспоминания о прочих жизнях или же их выдумал мой отчаявшийся ум?
Аристотель не понял причин моего молчания.
– Да, я отклонился от учения Платона. Он полагал, что истинны сами идеи, чистые, не облеченные физической субстанцией. Я не могу согласиться с ним. На мой взгляд, обнаружить истину можно, лишь исследуя окружающий нас мир с помощью пяти чувств.
– Ты говорил, что Платон умер оттого, что его сердце разбилось?
Лицо старого гнома скривилось.
– Дионисий пригласил Платона в Сиракузы, в далекую Сицилию. Там Платон учил его быть царем и философом, великим предводителем мужей. Не каждый день получает философ возможность учить царей.
– И чем кончилось обучение?
– Дионисий внимательно выслушал повествование Платона об идеальной республике и воспользовался его идеями – но для того, чтобы стать абсолютным тираном. Его сын оказался еще хуже: он выслал Платона из Сиракуз домой в Афины.
– Неплохо для царя-философа, – сказал я.
Аристотель бросил на меня тревожный взгляд и умолк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73