морской офицер открывает публицистический поход против всего морского
ведомства, и когда его сажают в тюрьму, легальное общество собирает ему на
кортик.
Невероятное становится действительным, невозможное - вероятным.
Легальная пресса дает отчеты о банкетах, печатает резолюции, сообщает о
демонстрациях, упоминает мимоходом даже про "известную русскую поговорку"*,
бранит генералов и министров, - преимущественно, впрочем, покойных или
отставных.
/* Так в легальной печати обозначался тогда возглас "долой самодержавие!"/
Журналисты мечутся, вспоминают прошлое, вздыхают, надеются, предостерегают
друг друга от лишних надежд, не знают, как быть, пытаются отделаться от
рабьего языка, не находят слов, натыкаются на предостережения, искренно
стремятся быть радикальными, хотят к чему-то призвать, но не знают - к
чему, говорят много едких слов, но наскоро, ибо неуверены в завтрашнем дне,
скрывают за острыми фразами чувство неуверенности; все растеряны, и каждый
хочет заставить остальных думать, что растеряны все, кроме него одного...
Теперь эта волна идет на убыль... - разумеется, для того только, чтобы
сейчас же дать место другой, более высокой волне.
Воспользуемся этим моментом, чтоб учесть сделанное и сказанное за последний
период - и сделать вывод: что же дальше?
Теперешнее положение в ближайшем счете создано войной. Она страшно
форсирует естественный процесс разрушения самодержавия, клещами вытаскивает
на площадь политической жизни ленивые общественные группы и, что есть мочи,
гонит вперед формирование политических партий...
Чтобы не утратить всех перспектив, нам нужно отойти несколько от периода
"весенней" смуты - назад, к началу войны, и хоть бегло обозреть политику
разных партий за это вдвойне военное время.
Война дана была обществу, как факт, - оставалось его использовать.
Партия царистской реакции делала в этом направлении все, что могла.
Пользуясь тем благоприятным обстоятельством, что абсолютизм, вконец
скомпрометированный, как представитель интересов культурного развития
нации, нашел в войне возможность проявить себя с той стороны, с которой он
казался наиболее сильным и себе и другим, реакционная печать взяла
наступательный тон и поставила на очередь дня лозунги, в которых
самодержавие, нация, армия, Россия, - все объединялось общим интересом
немедленной победы.
"Ни в чем, - повторяло и повторяет "Новое Время"*6, - так не сознает своего
единства нация, как в своей армии. Армия в своих руках держит международную
честь нации. Поражение армии есть поражение нации".
Задача реакции была, таким образом, ясна: превратить войну в национальное
предприятие, объединить "общество" и "народ" вокруг самодержавия, как
охранителя могущества и чести России, создать вокруг царизма атмосферу
преданности и патриотического энтузиазма. И реакция, как могла и как умела,
преследовала эту цель. Она стремилась возжечь чувства патриотического
негодования и нравственного возмущения, нещадно эксплоатируя так называемое
вероломное нападение японцев на наш флот. Она изображала врага коварным,
трусливым, жадным, ничтожным, бесчеловечным. Она играла на том, что враг -
желтолицый, что он - язычник. Она стремилась, таким образом, вызвать прилив
патриотической гордости и брезгливой ненависти к врагу.
События не оправдывали ее предсказаний. Злосчастный тихоокеанский флот
терпел урон за уроном*7. Реакционная печать оправдывала неудачи, объясняя
их случайными причинами, и обещала реванш на суше. Начался ряд сухопутных
сражений*8, ряд чудовищных потерь, ряд отступлений непобедимого
Куропаткина*9, героя стольких карикатур европейской печати. Реакционная
печать делала попытки самыми фактами поражений ущемить народную гордость и
пробудить жажду кровавого отмщения.
В первый период войны реакция организовывала патриотические манифестации
студенчества и городской сволочи и покрывала всю страну лубочными
картинами, на которых преимущества русской армии над японской изображались
самыми яркими красками, какие только имелись в распоряжении патриотических
живописцев.
Именем патриотизма и человеколюбия реакция призывала к поддержке
правительственного Красного Креста, когда число раненых стало возрастать;
именем патриотизма и государственных интересов она привлекала общество к
пожертвованиям на флот, когда перевес японского флота над нашим стал
очевидностью.
Словом, реакция делала все, что могла и умела, чтоб использовать войну в
интересах царизма, т.-е. в своих собственных.
Как же в это критическое время действовала официальная оппозиция, та, в
руках которой органы самоуправления - земства и думы - и либеральная
печать?
Скажем сразу: позорно.
Земства не только покорно несли те связанные с войной труды и расходы,
которые возложены на них законом, нет, они еще сверх того добровольно
пришли на помощь самодержавию своей организацией помощи раненым.
Это преступление, которое тянется до сегодняшнего дня, - преступление,
против которого никто в либеральной среде не возвысил протестующего голоса.
"Если патриотическое чувство призывает вас принять деятельное участие в
бедствиях войны, идите кормить и греть зябнущих, лечить больных и
раненых"... учил г. Струве*10, принося в жертву не "патриотическому
чувству", а патриотическому лицемерию последние остатки оппозиционного
смысла и политического достоинства. Разве не ясно, что в тот момент, когда
реакция создавала кровавый мираж общенародного дела, всякая честная
оппозиционная партия должна была отшатнуться от этого позорного дела, как
от чумной заразы!
В тот момент, когда правительственный Красный Крест, приютивший в своих
рядах всех где-либо проворовавшихся чиновников, чахнет от недостатка
средств, когда правительство мечется в тисках финансовой нужды, является
земство и, пользуясь своим оппозиционным авторитетом и народными деньгами,
берет на себя добрую долю издержек по военной авантюре. Оно помогает
раненым? - да, помогает раненым, но оно снимает, таким образом, часть
финансового бремени с правительства и облегчает ему дальнейшее ведение
войны и, значит, дальнейшую фабрикацию раненых.
Но этим соображением еще не охвачен вопрос. Ведь задача состоит в том, чтоб
раз навсегда опрокинуть тот порядок, при котором бессмысленная резня и
калечение десятков тысяч людей зависит от политического азарта чиновной
банды. Война обострила эту задачу, представив царизм во всем безобразии его
внутренней и внешней политики - бессмысленной, хищной, неуклюжей,
расточительной и кровавой.
Реакция стремилась - и с точки зрения ее интересов вполне целесообразно -
втянуть и материально и морально весь народ в водоворот военной авантюры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394 395 396 397 398 399 400 401 402 403 404 405 406 407 408 409 410