он явно качал мускулы, держал форму. Пророк двинулся ко мне с распростёртыми объятиями, мы расцеловались. «Рад… — произнёс он низким голосом, — рад тебя видеть…» За время путешествия я не раз спрашивал себя, чего, собственно, он от меня хочет; возможно, он преувеличивал мою известность. Скажем, сайентологи, безусловно, извлекали пользу из присутствия в их рядах Джона Траволты и Тома Круза, но ведь я — величина куда более скромного уровня. Правда, и он сам тоже; наверное, это самое простое объяснение: просто он ухватился за первое, что подвернулось под руку.
Пророк уселся в своё кресло для отдыха, мы устроились внизу, на пуфах. По его знаку девушки рассыпались в разные стороны и вернулись, неся небольшие керамические кубки с миндалём и сушёными фруктами; некоторые несли амфоры, наполненные, как выяснилось, ананасовым соком. Итак, он по-прежнему тяготел к греческой стилистике; но мизансцена была выстроена довольно неряшливо, смущали обёртки от орешков «Бененатс», валявшиеся на сервировочном столике.
— Сьюзен… — ласково обратился пророк к очень светлой блондинке с голубыми глазами и восхитительно невинным лицом, которая осталась сидеть у его ног.
Ни слова не говоря, она послушно встала на колени между его раздвинутых ляжек, откинула полу халата и начала сосать; член у него был короткий и толстый. Он явно стремился с самого начала продемонстрировать своё безоговорочное превосходство; на какой-то миг у меня мелькнул вопрос, зачем он это делает — из чистого удовольствия или у него разработан целый план с целью произвести на меня впечатление? Собственно, на меня это никакого впечатления не произвело, зато Патрик заметно смутился и в замешательстве разглядывал собственные ступни; по-моему, он даже слегка покраснел — хотя в принципе все это вполне укладывалось в теории, которые он сам же проповедовал. Сначала разговор вращался вокруг международного положения: по словам пророка, над демократическими режимами нависла серьёзная опасность; он считал, что угроза мусульманского интегризма нисколько не преувеличена, до него доходят тревожные сведения от адептов-африканцев. Мне особенно нечего было сказать по этому поводу — что, наверное, и неплохо, потому что позволяло сохранять на лице выражение почтительного интереса. Время от времени он клал руку на голову девушки, и она прерывала процесс; потом, повинуясь новому знаку, снова принималась за дело. После краткого монолога пророк осведомился, не желаю ли я отдохнуть перед ужином, который мне предстояло вкушать в обществе первых лиц секты; мне показалось, что правильным ответом будет: «Да».
— Хорошо прошло! Очень хорошо прошло!… — шепнул мне Патрик, весь дрожа от возбуждения, когда мы двинулись обратно по коридору.
Его откровенная угодливость приводила меня в некоторое замешательство, я пытался вспомнить все, что знаю о первобытных племенах и иерархических ритуалах, но в голову почти ничего не приходило, конечно, я всё это читал в далёкой юности, ещё когда учился на курсах актёрского мастерства; мне тогда казалось, что те же механизмы, с лёгкими вариациями, действуют и в современном обществе и что их знание может пригодиться для моих скетчей — впрочем, эта гипотеза в целом подтвердилась, особенно мне помог Леви-Стросс. Оказавшись на площадке, я остановился, поражённый зрелищем палаточного лагеря, где обитали адепты: под нами, метрах в пятидесяти, находилась добрая тысяча совершенно одинаковых палаток «иглу» непорочно-белого цвета, они стояли очень тесно, образуя ту самую звезду с загнутыми лучами, что служила эмблемой секты. Рисунок можно было увидеть только с высоты — или с неба, подсказал Патрик. Посольство предполагается выстроить той же формы, планы рисовал сам пророк, он, безусловно, захочет мне их показать.
Я было настроился на пышную трапезу, перемежаемую сибаритскими утехами, но скоро убедился, что мои надежды напрасны. Пророк предпочитал самую простую пищу: помидоры, бобы, оливки, манную кашу — все это подавалось в очень небольших количествах; плюс немного овечьего сыра и стакан красного вина. Он не только, по сути, сидел на «критской диете», но и по часу в день занимался гимнастикой, проделывая комплекс упражнений, специально разработанный для поддержания в тонусе сердечно-сосудистой системы, принимал пантестон и MDMA, а также другие, более специфические препараты, доступные только в США. Он буквально помешался на физическом старении, разговор вращался почти исключительно вокруг увеличения числа свободных радикалов, разрушения коллагена и эластина, избытка холестерина в клетках печени. В этом вопросе он, судя по всему, разбирался досконально. Учёный только время от времени вставлял слово, уточняя какую-нибудь деталь. Кроме него, на ужин пригласили Юмориста, Копа и Венсана, которого я ещё не видел, с тех пор как приехал, и который, по-моему, пребывал в ещё большей прострации, чем обычно: он вообще не слушал и, казалось, думал о чём-то своём, сугубо личном и несказанном; его лицо нервно подёргивалось — в частности, всякий раз, как появлялась Сьюзен: за столом прислуживали «невесты пророка», облачённые ради такого случая в длинные белые туники с разрезом на боку.
Пророк не пил кофе, и трапеза завершилась какой-то настойкой зелёного цвета, исключительно горькой — но, по его мнению, весьма полезной при повышенном холестерине. Учёный подтвердил эту информацию. Мы разошлись рано, пророк уделял особое значение долгому сну, восстанавливающему силы. Венсан поспешил за мной в коридор, ведущий к выходу; мне показалось, что он хватается за меня, что ему хочется со мной поговорить. Отведённый мне грот был немного пошире, чем у него, и имел террасу, расположенную прямо над палаточным городком.
Было всего лишь одиннадцать вечера, но в городке стояла полная тишина, оттуда не доносилось музыки, почти никто не ходил из палатки в палатку. Я налил Венсану Тленфиддиша», купленного в магазине дьюти-фри мадридского аэропорта.
Я как-то ждал, что он сам начнёт разговор, но он лишь молча подливал себе виски и вертел в пальцах стакан. На вопрос, как подвигается его работа, он отвечал неохотно и односложно; он ещё больше похудел. В конце концов я с горя заговорил о себе, то есть об Эстер, по-моему, больше ничего достойного упоминания в моей жизни за последние месяцы не произошло; ещё я купил новую автоматическую поливальную систему, но распространяться по этому поводу было выше моих сил. Он попросил рассказать ему ещё об Эстер, что я и исполнил с непритворным удовольствием; его лицо понемногу прояснялось, он сказал, что рад за меня, и чувствовалось, что это искренне. Взаимная привязанность у мужчин — тяжёлая штука: она не находит конкретного воплощения, это что-то нереальное, нежное, но всегда немного болезненное;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
Пророк уселся в своё кресло для отдыха, мы устроились внизу, на пуфах. По его знаку девушки рассыпались в разные стороны и вернулись, неся небольшие керамические кубки с миндалём и сушёными фруктами; некоторые несли амфоры, наполненные, как выяснилось, ананасовым соком. Итак, он по-прежнему тяготел к греческой стилистике; но мизансцена была выстроена довольно неряшливо, смущали обёртки от орешков «Бененатс», валявшиеся на сервировочном столике.
— Сьюзен… — ласково обратился пророк к очень светлой блондинке с голубыми глазами и восхитительно невинным лицом, которая осталась сидеть у его ног.
Ни слова не говоря, она послушно встала на колени между его раздвинутых ляжек, откинула полу халата и начала сосать; член у него был короткий и толстый. Он явно стремился с самого начала продемонстрировать своё безоговорочное превосходство; на какой-то миг у меня мелькнул вопрос, зачем он это делает — из чистого удовольствия или у него разработан целый план с целью произвести на меня впечатление? Собственно, на меня это никакого впечатления не произвело, зато Патрик заметно смутился и в замешательстве разглядывал собственные ступни; по-моему, он даже слегка покраснел — хотя в принципе все это вполне укладывалось в теории, которые он сам же проповедовал. Сначала разговор вращался вокруг международного положения: по словам пророка, над демократическими режимами нависла серьёзная опасность; он считал, что угроза мусульманского интегризма нисколько не преувеличена, до него доходят тревожные сведения от адептов-африканцев. Мне особенно нечего было сказать по этому поводу — что, наверное, и неплохо, потому что позволяло сохранять на лице выражение почтительного интереса. Время от времени он клал руку на голову девушки, и она прерывала процесс; потом, повинуясь новому знаку, снова принималась за дело. После краткого монолога пророк осведомился, не желаю ли я отдохнуть перед ужином, который мне предстояло вкушать в обществе первых лиц секты; мне показалось, что правильным ответом будет: «Да».
— Хорошо прошло! Очень хорошо прошло!… — шепнул мне Патрик, весь дрожа от возбуждения, когда мы двинулись обратно по коридору.
Его откровенная угодливость приводила меня в некоторое замешательство, я пытался вспомнить все, что знаю о первобытных племенах и иерархических ритуалах, но в голову почти ничего не приходило, конечно, я всё это читал в далёкой юности, ещё когда учился на курсах актёрского мастерства; мне тогда казалось, что те же механизмы, с лёгкими вариациями, действуют и в современном обществе и что их знание может пригодиться для моих скетчей — впрочем, эта гипотеза в целом подтвердилась, особенно мне помог Леви-Стросс. Оказавшись на площадке, я остановился, поражённый зрелищем палаточного лагеря, где обитали адепты: под нами, метрах в пятидесяти, находилась добрая тысяча совершенно одинаковых палаток «иглу» непорочно-белого цвета, они стояли очень тесно, образуя ту самую звезду с загнутыми лучами, что служила эмблемой секты. Рисунок можно было увидеть только с высоты — или с неба, подсказал Патрик. Посольство предполагается выстроить той же формы, планы рисовал сам пророк, он, безусловно, захочет мне их показать.
Я было настроился на пышную трапезу, перемежаемую сибаритскими утехами, но скоро убедился, что мои надежды напрасны. Пророк предпочитал самую простую пищу: помидоры, бобы, оливки, манную кашу — все это подавалось в очень небольших количествах; плюс немного овечьего сыра и стакан красного вина. Он не только, по сути, сидел на «критской диете», но и по часу в день занимался гимнастикой, проделывая комплекс упражнений, специально разработанный для поддержания в тонусе сердечно-сосудистой системы, принимал пантестон и MDMA, а также другие, более специфические препараты, доступные только в США. Он буквально помешался на физическом старении, разговор вращался почти исключительно вокруг увеличения числа свободных радикалов, разрушения коллагена и эластина, избытка холестерина в клетках печени. В этом вопросе он, судя по всему, разбирался досконально. Учёный только время от времени вставлял слово, уточняя какую-нибудь деталь. Кроме него, на ужин пригласили Юмориста, Копа и Венсана, которого я ещё не видел, с тех пор как приехал, и который, по-моему, пребывал в ещё большей прострации, чем обычно: он вообще не слушал и, казалось, думал о чём-то своём, сугубо личном и несказанном; его лицо нервно подёргивалось — в частности, всякий раз, как появлялась Сьюзен: за столом прислуживали «невесты пророка», облачённые ради такого случая в длинные белые туники с разрезом на боку.
Пророк не пил кофе, и трапеза завершилась какой-то настойкой зелёного цвета, исключительно горькой — но, по его мнению, весьма полезной при повышенном холестерине. Учёный подтвердил эту информацию. Мы разошлись рано, пророк уделял особое значение долгому сну, восстанавливающему силы. Венсан поспешил за мной в коридор, ведущий к выходу; мне показалось, что он хватается за меня, что ему хочется со мной поговорить. Отведённый мне грот был немного пошире, чем у него, и имел террасу, расположенную прямо над палаточным городком.
Было всего лишь одиннадцать вечера, но в городке стояла полная тишина, оттуда не доносилось музыки, почти никто не ходил из палатки в палатку. Я налил Венсану Тленфиддиша», купленного в магазине дьюти-фри мадридского аэропорта.
Я как-то ждал, что он сам начнёт разговор, но он лишь молча подливал себе виски и вертел в пальцах стакан. На вопрос, как подвигается его работа, он отвечал неохотно и односложно; он ещё больше похудел. В конце концов я с горя заговорил о себе, то есть об Эстер, по-моему, больше ничего достойного упоминания в моей жизни за последние месяцы не произошло; ещё я купил новую автоматическую поливальную систему, но распространяться по этому поводу было выше моих сил. Он попросил рассказать ему ещё об Эстер, что я и исполнил с непритворным удовольствием; его лицо понемногу прояснялось, он сказал, что рад за меня, и чувствовалось, что это искренне. Взаимная привязанность у мужчин — тяжёлая штука: она не находит конкретного воплощения, это что-то нереальное, нежное, но всегда немного болезненное;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97