В этот момент я и встретился с ней глазами и сразу почувствовал, что судьба тираспольского пищегиганта стала мне глубоко безразлична.
Думалось об одном — как познакомиться.
Работала в «Зымбете» костюмершей некая Анька по кличке Пулеметчица. Непонятно почему, но Анька считала себя невероятно умной и привлекательной. Единственное, что тревожило ее мятежную душу, — это непонимание, чего же все-таки в ней больше — ума или сексуальности.
Что касается меня, то я всегда считал, что по красоте Анька уверенно могла бы занять второе место в мире после морского окуня. А если говорить об интеллекте, то тихого омута ее сознания не потревожило ни среднее, ни даже начальное образование.
Анька была на редкость тупа, и там, где обычно располагаются мозги, зияла огромная, ничем не заполняемая дыра.
Однако обращаться в сугубо мужском коллективе с такой деликатной просьбой было абсолютно не к кому, а посему в антракте я подвел Пулеметчицу к занавесу, нашел в нем отверстие и, впихнув в это отверстие Анькину физиономию, прошептал:
— Видишь, в первом ряду сидит девушка, волосы в пучок, в руках книжка?
— Ну и шо? — буркнула Анька.
— Подойди к ней и скажи, что, когда начнется второе отделение и откроется занавес, на сцену выйдет юноша…
— И шо?
Все-таки она была законченной кретинкой.
— Да ни шо! Просто попросишь ее подождать, когда все закончится. Запомнила?
— Ага, — кивнула Анька и закатила страдальчески глаза, очевидно прося у боженьки дать ей силы, чтобы не расплеснуть по дороге вверенную ей ценную информацию.
Выйдя на сцену, я старался, как никогда. Но все напрасно. Выбранная мною девушка не только не обращала на меня никакого внимания, а наоборот — вглядывалась куда-то вглубь, явно кого-то ища и, что обидно, явно не меня.
— Анька, — спросил я расстроенно, уй-дя под жиденькие аплодисменты, — что ты ей вякнула? Она же в мою сторону даже не посмотрела!
— А шо такое? — всполошилась Анька. — Чуть шо, так сразу Анька как будто виновная! Нишо я не такого не сказала. Как ты сказал, так я и сказала. Сказала, шо выйдет юноша, откроет занавес, а потом, чтобы она его подождала. Вот шо я сказала. А она сказала: «Хорошо». Больше я ничего не сказала.
Мне стала понятна природа тревожного взгляда, устремляющегося за кулисы. Она искала таинственного носителя загадочной профессии открывальщика занавесов. Я дождался конца концерта и перехватил незнакомку у самого выхода.
— Что вам угодно? — спросила она, обдав меня Гренландией.
— Видите ли, — сказал я, стараясь выглядеть предельно тактичным, — мне сдается, что вас неправильно проинформировали.
Далее я понес абсолютную лабуду, разобраться в которой было невозможно ни практически, ни теоретически.
— Дело в том, — вешал я лапшу девушке, — что наша заведующая костюмерным цехом неправильно истолковала и даже исказила все то, что я просил довести до вашего сведения, и, говоря о субъекте, открывающем занавес, она име-ла в виду не работника, открывающего занавес элементарным поворотом ручки, а наоборот, — того, кто одним лишь своим выходом на сцену символизирует открытие этого занавеса. А поскольку этим субъектом "Х" был я, то мне показалось, что вы, как девушка, несомненно логически мыслящая, сопоставив все эти факты, легко бы пришли к заключению, что костюмерша имела в виду не некое эфемерное существо, формально выполняющее механическую функцию, а мою личность, как таковую.
Еле выпутавшись из этого, безусловно, сложносочиненного предложения, я почувствовал:
а) тоску и опустошение;
б) желание выпить.
— Вы сами-то поняли, что сказали? — спросила девушка.
— Не-а! — признался я.
В кармане доживала последние часы потрепанная, много повидавшая на своем веку трешка. Тем не менее, чтобы не ударить в грязь лицом, я пригласил девушку в ресторан, где мы наконец и познакомились.
— Шампанского? — развязно спросил я, тревожно прощупывая карман, дабы лишний раз убедиться в наличии незабвенной трешки.
— Пожалуй, нет, — деликатно отказалась девушка Ира.
— Но почему же? — переспросил я, радостно предчувствуя, что без шампан-ского, быть может, смогу уложиться.
— Я, пожалуй, коньяка выпью. Чтобы напряжение снять, — томно произнесла она.
— Ну, коньячку так коньячку! Пожалуй и я тогда коньячку, — гаркнул я, а про себя подумал: «А и хрен с ним! Будь что будет!»
А было: борщ украинский — 2, салат «Оливье» — 2, котлета по-киевски — 2, десерт — 2, коньяк — 300 г! Итого — десять рублей ровно.
— Секундочку! — проникновенно сказал я официанту. — Секундочку! — и большим и указательным пальцами изобразил малость и ничтожность этой секундочки. Тот, почувствовав неладное, отошел. Ира тоже почувствовала.
— Денег нет? — спросила она.
— Ну не то чтобы совсем нет, — бодрился я, — кое-что есть, конечно. Но рублей семь-восемь не помешали бы. Вечером отдам, чесслово.
— Ну о чем вы говорите, — смутилась Ира и вытащила из сумочки глянцевый червонец. Не чета моей потаскухе — трешке.
Еще долго и довольно часто приходилось ей потом заглядывать в заветную сумочку. Даже в торжественный день подачи заявления.
— Ну вот! — сказала делопроизводительница загса, приятная женщина с лицом Малюты Скуратова. — Свадьба ваша через три недели. С вас рубль пятьдесят.
— Сколько-сколько? — неприятно уди-вился я, словно речь шла не о жалком рубле с мелочью, а, по меньшей мере, о десяти тысячах долларов. Я был вне себя. — Это ж грабеж какой-то! Что вы себе тут позволяете? Приходит человек вступать в законный брак, настроен на положительные эмоции, готовит себя к многолетнему супружеству, и так, можно сказать, весь на нервах, а тут нґа тебе — рубль пятьдесят! — не мог остановиться я.
— Успокойся, дорогой, — мягко, но с достоинством произнесла моя будущая супруга и поистине царским жестом подала делопроизводительнице указанную сумму.
Мне показалось, что в этот момент уверенность Ирины в правильном выборе спутника жизни несколько пошатнулась. К счастью, мне это только показалось.
— Мне приснился странный сон, — сказала она как-то. — Будто встает огромное золотое солнце и говорит: «Скоро ты выйдешь замуж. Может, он невзрачен, неказист и нескладен, твой суженый, но ты будешь счастлива с этим уродом».
Согласитесь — после подобной рекомендации со стороны светила отказать девушке в таком пустяке, как замужество, было бы просто неприлично.
Вскоре я, нервный и ослабший от суточной тряски в поезде, прибыл в Ленинград на предмет знакомства с будущей тещей. Тесть был не в счет, поскольку погодой в доме правила именно она. Понимая всю важность первого рандеву, мне очень хотелось произвести приятное впечатление, и уж не знаю, как там насчет приятности, но то, что впечатление на нее я произвел необыкновенное, — это точно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34