ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

 

«Chere maman» или «Dear mamma». Прислушайтесь сами к этим трем различным звукам, милые друзья мои, и вы, верно, согласитесь со мною. Любите же родной язык ваш и всегда защищайте его, когда кто-нибудь вздумает осуждать его при вас. Если уже подданные Василия IV, почти не имея никаких писателей, находили его прекрасным, то как же нам не отдать ему справедливости, нам, уже имеющим возможность восхищаться Державиным, Карамзиным, Дмитриевым, Крыловым, Жуковским, Пушкиным? Может быть, вы мало прочли еще из того, что написали эти прекрасные поэты, но басни Крылова? Кто из маленьких моих читателей не знает их? Кто не удивляется в них умным разговорам Львов, Слонов, Орлов, нежности Голубков, хитростям Лисиц, злым делам Волков, добродушию Барашков и Овец, простоте Медведей и Журавлей? Все эти басни писаны таким чистым, таким легким русским языком, что они одни могут доставить ему название прекрасного!
Не подумайте, однако, что предки наши, любя все отечественное, обходились дурно с иностранцами. Нет! Они всегда уважали самых добрых и умных из них, старались перенимать у них все полезные знания, и государи наши даже приглашали многих чужеземных художников и ремесленников переселяться в Москву. Таким образом, у нас были и тогда уже иностранные зодчие, или архитекторы, денежники [], слесари и даже живописцы, которые писали портреты. Все они жили весело и богато в нашей гостеприимной Москве и обучали русских тому, что знали сами. Однако надо признаться, что не все иностранцы приносили пользу отечеству нашему, иные вредили ему и не всегда были благодарны России, в которой почти всегда обогащались.
Возвращаясь к описанию нравов предков наших, скажем, что главной чертой их характера была набожность, усердие к вере и привязанность к монашеству. Почти все они желали умереть в ангельском образе - так называли они пострижение и принятие схимы, - и те, которые не успевали постричься за несколько лет до смерти, старались сделать это, по крайней мере, за несколько часов. Это случилось и при кончине великого князя Василия IV, жизнь которого неожиданно прекратилась на 54-м году. Он почти никогда не чувствовал никаких болезней, любил деятельность и движение, был всегда весел и счастлив, особенно со времени рождения сына своего, будущего грозного государя России Иоанна IV.
В 1533 году, 25 сентября, великий князь праздновал день Святого Сергия в Троицкой лавре вместе с супругой и детьми. В то же время он благодарил Бога за избавление от неприятелей, крымских татар, совершивших опять набег на наши владения. В тот же день великий князь ездил на охоту и занемог такою болезнью, которая сначала совсем не казалась опасной: у него сделался веред [] на левой ноге, но этот веред так разболелся, что через два месяца окончился смертью. 21 ноября въехал он в Москву в санях, на постели, скрытно, чтобы не встревожить народ, горячо любивший его. Когда внесли его в Кремлевский дворец, он тотчас созвал бояр и приказал им писать духовную, в которой объявил трехлетнего сына своего Иоанна наследником государства под опекой матери и бояр до пятнадцатилетнего возраста, назначил удел меньшому сыну Юрию, просил братьев своих Юрия и Андрея не забыть обещания их верно служить племяннику, устроил многие дела государственные и церковные, одним словом - не забыл ничего, что касалось спокойствия его подданных и отечества. Исполнив эту обязанность государя, он послал за супругой и детьми. Малютку Иоанна принес на руках брат матери его, князь Иван Глинский. Умирающий отец благословил его крестом Святого Петра митрополита. Дитя не плакало: оно не понимало еще, кого лишалось! Но зато нельзя было видеть без слез отчаяния великую княгиню: ее вынесли на руках из спальни государя.
Расставшись с супругой, Василий Иоаннович уже ни о чем более не думал, как о Боге и душе своей. Он тотчас сказал духовнику своему протоиерею Алексию: «Не похороните меня в белой одежде: я не останусь в миру, если и выздоровлю». Это значило: постригите меня в монахи. Алексий, митрополит Даниил и все бывшее тут духовенство радовались такому желанию государя, но князья, братья Василия, и некоторые из вельмож противились этому: они говорили, что ни Святой Владимир, ни Димитрий Донской не были монахами, но верно заслужили вечное блаженство. Долго они спорили и шумели; между тем взоры великого князя темнели, язык едва произносил шепотом молитвы, рука не могла сделать креста. Заметив это, огорченные князья забыли спор свой, и митрополит, пользуясь их безмолвною печалью, сам постриг государя, названного в монашестве Варлаамом. Едва успел он кончить этот обряд и положить Евангелие на грудь умирающего - Василий скончался. Все зарыдали, и этот плач семейства и первых вельмож государевых в ту же минуту перешел на дворцовые улицы, где толпился огорченный народ, и тотчас распространился до Красной площади. Василия называли добрым, ласковым государем, и потому неудивительно, что смерть его была так горестна для всех.
Во все двадцатисемилетнее княжение свое он судил и рядил землю, т.е. занимался делами государственными всякое утро до самого обеда, любил сельскую жизнь и почти всегда проводил лето не в Москве, а в окрестностях ее, часто ездил на охоту в Можайск и Волоколамск, но и там даже, не любя терять времени напрасно или на одни веселости, занимался делами и иногда принимал чужеземных послов. Он первый начал ездить на охоту с собаками, прежде русские считали этих животных нечистыми и не любили их.
Василий IV прибавил ко двору своему новых чиновников: оружничего, у которого хранилось оружие; ловчих, заведовавших охотой; крайчего, подававшего при столе питье государю, и рынд. Крайчий значил то же, что теперь обер-шенк, а рынды были оруженосцы, или род пажей. На эту должность отбирали молодых людей, красивых лицом и стройных станом, из знатных фамилий. Они носили белое атласное платье, держали в руках маленькие серебряные топорики и всегда шли впереди великого князя, когда он выходил к народу. Василий любил пышность, когда она была нужна, и особенно показывал ее во время приема чужестранных послов, чтобы они видели богатство и славу государства его. В тот день, когда они представлялись, приказано было запирать все лавки и останавливать все дела и работы. Чиновники выходили навстречу послам; купцы и мещане, ничем не занятые, спешили толпами к Кремлевскому дворцу; войско, которое уже со времен Иоанна III не распускалось по домам, как прежде, стояло в ружье. В приемной комнате все было тихо. Государь сидел на троне; подле него, на стене, висел образ; бояре сидели на скамьях, в платье, вышитом жемчугом, и в высоких шапках из дорогих мехов. Одним словом, все было важно, величественно, пышно, все показывало знаменитость государя, самодержавную власть его над народом, богатство этого народа и беспредельную преданность его своему повелителю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126