Луиса, и было ли ему позволено выбирать, и была ли по воле богов приятна ему смерть, хотя с приходом ее, какой бы они ни была, теряешь в конце концов всего лишь жизнь.
Когда Рикардо Рейс подошел к воротам кладбища, еще раскачивался колокольчик у входа, еще плыл в воздухе надтреснутый бронзовый звон, словно дело было где-нибудь на сельской мызе, в дремотной послеполуденной тишине. Уже скрывалась из виду двухколесная тележка, с которой свисал, колыхаясь, погребальный покров, таяли в отдалении смутные силуэты бредущих следом: женщины, окутанные черными мантильями, мужчины в мерных костюмах, сшитых на свадьбу, бледные хризантемы были кое у кого в руках, а другие лежали на крышке гроба, вот видите, даже у цветов — разная судьба. Тележка исчезла в глубине, а Рикардо Рейс направился в контору справиться, где находится могила Фернандо Антонио Ногейры Пессоа, скончавшегося тридцатого числа прошлого месяца, похороненного второго числа месяца нынешнего, погребенного на этом кладбище до конца времен, до тех пор, пока Господь не разбудит заснувших печным сном поэтов. Служащий конторы, видя перед собой человека непростого, образованного и культурного, объясняет все до тонкостей, сообщает номер участка и номер могилы, у нас ведь тут целый город, и для вящей доходчивости даже выходит из-за своей стойки, пожалуйте за мной, и дает уже окончательные указания: Вот по этой аллее все время прямо, первый поворот направо и снова прямо, никуда не сворачивая, и справа же, как пройдете примерно две трети, будет могила, которую вы ищете, но будьте внимательны, могилка маленькая, можете миновать и не заметить. Рикардо Рейс поблагодарил за разъяснения, ощутил дуновение ветра, прилетевшего со стороны реки и моря, но не услышал в нем жалобно стонущего завыванья, столь уместного на кладбище, только небо было пепельным, от недавнего дождя влажно блестел мрамор надгробий и памятников, исчерна-зеленой сделалась и без того темная листва кипарисов, и двинулся указанным ему путем по аллее, отыскивая номер четыре тысячи триста семьдесят один, этот билетик в завтрашнем тираже разыгрываться не будет, он свое уже отыграл, он вышел в тираж навсегда. Аллея плавно, почти незаметно идет под гору, что ж, хорошо хоть, что легки были шаги тех, кто если не сопутствовал Фернандо Пессоа в жизни, то в последний путь его все же проводил. Ну, вот и ответвление, куда нам надлежит свернуть. Спросим же себя, зачем мы здесь, какую слезу, не пролив, приберегли для этого места, и почему, раз уж не оплакали мы его в должное время, оттого, наверно, что удивление оказалось сильней скорби, сейчас наворачивается на глаза эта слеза, такая незаметная, словно все тело превратилось в единый мускул, истоптанный изнутри, превращенный в сплошной кровоподтек такой черноты, что никакой креп на нем не разглядишь. По обе стороны — могилы за оградами, закрытыми воротцами чугунного узорного литья, а окошечки задернуты занавесками в кружевах — то бесхитростных, как оборка на простыне, то в виде пышных цветов, сплетенных между двумя рыданиями, то тяжеловесного кроше, то ажур, то ришелье, видите, сколько французских слов, и один Бог знает, как их произносить, — повторяется история с детьми на палубе «Хайленд Бригэйд», который в этот час, держа курс на север, уже давно вышел в открытое море, куда в наши времена добавляют горючей лузитанской соли только слезы гибнущих в пучине рыбаков или их близких, рыдающих по ним на берегу , нитки же для этих кружев произведены компанией «Coats amp; Clark», и стоящий на каждой катушке фирменный знак — якорек — венчает нашу трагедийно-морскую композицию. Рикардо Рейс прошел уже половину пути и глядит направо — здесь покоится, от неутешных родных, вечная память, мир праху — и если бы взглянули налево, увидели бы то же самое — ангелов со сломанными крыльями, скорбные фигуры, ниспадающие складками одеяния, заломленные руки, сломанные колонны — любопытно было бы узнать, каменотесы ли изготовляют их такими или же право сломать их предоставляется безутешным родичам, вроде того, как в древности воины ломали щиты после смерти своего вождя, — и черепа у подножия крестов: непреложность смерти передается тем покровом, под которым она прячет свое обличье. Рикардо Рейс прошел мимо нужной ему могилы, никто не окликнул его: Эй, это здесь, и ведь еще упорствуют иные, твердя, что мертвые не безгласны, и совсем скверно пришлось бы им без матрикула — имени, выбитого на плите, номера, подобного тем, которые вешают на двери живых, и, право, для того лишь, чтоб отыскать покойника, стоило бы выучиться читать, только вообразите себе, как тяжко приходится кому-нибудь из столь многочисленных у нас неграмотных — его нужно взять за руку, подвести к могиле, сказать ему: Это здесь, а он, вероятно, поглядит на нас с недоверием, опасаясь подвоха — как бы по ошибке или злому умыслу не пришлось ему, Капулетти, молиться за душу Монтекки.
Надпись, свидетельствующая о том, что владеет могилой и занимает ее дона Дионизия де Сеабра Пессоа, выбита на фронтоне склепа, а под выступающим карнизом караульной будки с уснувшим часовым — видите, какой романтический образ навеян нам архитектурой этой усыпальницы — внизу, на уровне нижней дверной петли можно прочесть еще одно имя — и ничего, кроме имени — Фернандо Пессоа вместе с датами рождения и смерти, и позолоченный силуэт урны оповещает: Я здесь, а Рикардо Рейс, не слыша этой подсказки, вслух говорит: Он здесь, и в эту минуту вновь начинается дождь. Он прибыл из такой дали, из Рио-де-Жанейро, столько дней и ночей качался на волнах, Боже, каким давним кажется ему теперь это вчера завершившееся путешествие, и что же ему теперь делать в одиночестве, с раскрытым зонтом, на улице города мертвых, а время уж — к обеду, снова доносится тусклый звон колокольчика: он-то ожидал, что, подойдя к могиле, дотронувшись до ее железной ограды, будет потрясен до глубины растерзанной души, он-то думал, что испытает не потрясение, а настоящее землетрясение, когда беззвучно валятся во прах большие города, рушатся портики и белые башни — и что же? да ничего, чуть глаза пощипало и тотчас прошло, прошло так быстро, что он и не успел подумать об этом и взволноваться от этой мысли. Ему больше нечего здесь делать, да он ничего и не сделал, в этой усыпальнице лежит полоумная старуха, которую нельзя оставить без присмотра и надзора, а она в свою очередь стережет разлагающееся тело стихослагателя, внесшего свою долю в мировое безумие, и огромная разница между безумцами и поэтами заключается как раз в том, какая доля суждена их безумию. Ему стало страшно при мысли о покоящихся там, внутри, бабушке Дионизии и снедаемом беспокойством внуке Фернандо: она водит из стороны в сторону выпученными глазами, а он отводит свои, в поисках щелки, куда проник бы порыв ветра, чуть заметный свет, и Рикардо Рейс, которому минуту назад было всего лишь немного не по себе, теперь испытывает настоящую тошноту, словно огромная волна накрыла и задушила его — его, за две недели плаванья не укачавшегося ни разу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Когда Рикардо Рейс подошел к воротам кладбища, еще раскачивался колокольчик у входа, еще плыл в воздухе надтреснутый бронзовый звон, словно дело было где-нибудь на сельской мызе, в дремотной послеполуденной тишине. Уже скрывалась из виду двухколесная тележка, с которой свисал, колыхаясь, погребальный покров, таяли в отдалении смутные силуэты бредущих следом: женщины, окутанные черными мантильями, мужчины в мерных костюмах, сшитых на свадьбу, бледные хризантемы были кое у кого в руках, а другие лежали на крышке гроба, вот видите, даже у цветов — разная судьба. Тележка исчезла в глубине, а Рикардо Рейс направился в контору справиться, где находится могила Фернандо Антонио Ногейры Пессоа, скончавшегося тридцатого числа прошлого месяца, похороненного второго числа месяца нынешнего, погребенного на этом кладбище до конца времен, до тех пор, пока Господь не разбудит заснувших печным сном поэтов. Служащий конторы, видя перед собой человека непростого, образованного и культурного, объясняет все до тонкостей, сообщает номер участка и номер могилы, у нас ведь тут целый город, и для вящей доходчивости даже выходит из-за своей стойки, пожалуйте за мной, и дает уже окончательные указания: Вот по этой аллее все время прямо, первый поворот направо и снова прямо, никуда не сворачивая, и справа же, как пройдете примерно две трети, будет могила, которую вы ищете, но будьте внимательны, могилка маленькая, можете миновать и не заметить. Рикардо Рейс поблагодарил за разъяснения, ощутил дуновение ветра, прилетевшего со стороны реки и моря, но не услышал в нем жалобно стонущего завыванья, столь уместного на кладбище, только небо было пепельным, от недавнего дождя влажно блестел мрамор надгробий и памятников, исчерна-зеленой сделалась и без того темная листва кипарисов, и двинулся указанным ему путем по аллее, отыскивая номер четыре тысячи триста семьдесят один, этот билетик в завтрашнем тираже разыгрываться не будет, он свое уже отыграл, он вышел в тираж навсегда. Аллея плавно, почти незаметно идет под гору, что ж, хорошо хоть, что легки были шаги тех, кто если не сопутствовал Фернандо Пессоа в жизни, то в последний путь его все же проводил. Ну, вот и ответвление, куда нам надлежит свернуть. Спросим же себя, зачем мы здесь, какую слезу, не пролив, приберегли для этого места, и почему, раз уж не оплакали мы его в должное время, оттого, наверно, что удивление оказалось сильней скорби, сейчас наворачивается на глаза эта слеза, такая незаметная, словно все тело превратилось в единый мускул, истоптанный изнутри, превращенный в сплошной кровоподтек такой черноты, что никакой креп на нем не разглядишь. По обе стороны — могилы за оградами, закрытыми воротцами чугунного узорного литья, а окошечки задернуты занавесками в кружевах — то бесхитростных, как оборка на простыне, то в виде пышных цветов, сплетенных между двумя рыданиями, то тяжеловесного кроше, то ажур, то ришелье, видите, сколько французских слов, и один Бог знает, как их произносить, — повторяется история с детьми на палубе «Хайленд Бригэйд», который в этот час, держа курс на север, уже давно вышел в открытое море, куда в наши времена добавляют горючей лузитанской соли только слезы гибнущих в пучине рыбаков или их близких, рыдающих по ним на берегу , нитки же для этих кружев произведены компанией «Coats amp; Clark», и стоящий на каждой катушке фирменный знак — якорек — венчает нашу трагедийно-морскую композицию. Рикардо Рейс прошел уже половину пути и глядит направо — здесь покоится, от неутешных родных, вечная память, мир праху — и если бы взглянули налево, увидели бы то же самое — ангелов со сломанными крыльями, скорбные фигуры, ниспадающие складками одеяния, заломленные руки, сломанные колонны — любопытно было бы узнать, каменотесы ли изготовляют их такими или же право сломать их предоставляется безутешным родичам, вроде того, как в древности воины ломали щиты после смерти своего вождя, — и черепа у подножия крестов: непреложность смерти передается тем покровом, под которым она прячет свое обличье. Рикардо Рейс прошел мимо нужной ему могилы, никто не окликнул его: Эй, это здесь, и ведь еще упорствуют иные, твердя, что мертвые не безгласны, и совсем скверно пришлось бы им без матрикула — имени, выбитого на плите, номера, подобного тем, которые вешают на двери живых, и, право, для того лишь, чтоб отыскать покойника, стоило бы выучиться читать, только вообразите себе, как тяжко приходится кому-нибудь из столь многочисленных у нас неграмотных — его нужно взять за руку, подвести к могиле, сказать ему: Это здесь, а он, вероятно, поглядит на нас с недоверием, опасаясь подвоха — как бы по ошибке или злому умыслу не пришлось ему, Капулетти, молиться за душу Монтекки.
Надпись, свидетельствующая о том, что владеет могилой и занимает ее дона Дионизия де Сеабра Пессоа, выбита на фронтоне склепа, а под выступающим карнизом караульной будки с уснувшим часовым — видите, какой романтический образ навеян нам архитектурой этой усыпальницы — внизу, на уровне нижней дверной петли можно прочесть еще одно имя — и ничего, кроме имени — Фернандо Пессоа вместе с датами рождения и смерти, и позолоченный силуэт урны оповещает: Я здесь, а Рикардо Рейс, не слыша этой подсказки, вслух говорит: Он здесь, и в эту минуту вновь начинается дождь. Он прибыл из такой дали, из Рио-де-Жанейро, столько дней и ночей качался на волнах, Боже, каким давним кажется ему теперь это вчера завершившееся путешествие, и что же ему теперь делать в одиночестве, с раскрытым зонтом, на улице города мертвых, а время уж — к обеду, снова доносится тусклый звон колокольчика: он-то ожидал, что, подойдя к могиле, дотронувшись до ее железной ограды, будет потрясен до глубины растерзанной души, он-то думал, что испытает не потрясение, а настоящее землетрясение, когда беззвучно валятся во прах большие города, рушатся портики и белые башни — и что же? да ничего, чуть глаза пощипало и тотчас прошло, прошло так быстро, что он и не успел подумать об этом и взволноваться от этой мысли. Ему больше нечего здесь делать, да он ничего и не сделал, в этой усыпальнице лежит полоумная старуха, которую нельзя оставить без присмотра и надзора, а она в свою очередь стережет разлагающееся тело стихослагателя, внесшего свою долю в мировое безумие, и огромная разница между безумцами и поэтами заключается как раз в том, какая доля суждена их безумию. Ему стало страшно при мысли о покоящихся там, внутри, бабушке Дионизии и снедаемом беспокойством внуке Фернандо: она водит из стороны в сторону выпученными глазами, а он отводит свои, в поисках щелки, куда проник бы порыв ветра, чуть заметный свет, и Рикардо Рейс, которому минуту назад было всего лишь немного не по себе, теперь испытывает настоящую тошноту, словно огромная волна накрыла и задушила его — его, за две недели плаванья не укачавшегося ни разу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130