ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 



Валентин Петрович Катаев
Почти дневник
ЧАСТЬ 1.
В зеркале Мавзолея
На Мавзолее написано: «Ленин».
Мир отражается в зеркале Мавзолея.
Ежегодно в ноябре холодным и туманным утром на белокаменных трибунах Красной площади сходятся люди. Черные лабрадоровые и розовые гранитные плиты безукоризненно отшлифованной облицовки отражают великолепную художественную картину встречи друзей, старых боевых товарищей, братьев…
Высокая честь – быть в этот день отраженным в ступенчатых стенах Мавзолея.
Товарищи узнают друг друга в толпе и обмениваются короткими рукопожатиями. Живые приветствуют живых.
Мертвые замурованы в белую Кремлевскую стену или лежат тут же, в могилах. Они молчат, но их имена говорят на каменном языке славы.
«Фрунзе, Дзержинский…»
Это не имена мертвых. Это лозунги вечно живого, бессмертного дела.
Золотая стрелка часов на Спасской башне подходит к десяти.
Войска неподвижны.
Штатский человек с узенькой седой бородкой, в шляпе, с палочкой идет к Мавзолею.
Это всесоюзный староста Калинин.
Он отражается в Мавзолее.
Боевые товарищи приветствуют своих вождей. Калинин приподымает шляпу.
Площадь, приготовленная для парада, неподвижна, как гравюра, вырезанная твердой и точной рукой на пластинке стали.
Куранты бьют десять.
Светло-шоколадная, золотистая лошадь с белыми ногами и белым лбом выносит из Спасских ворот Ворошилова. Цокают копыта.
Командующий парадом выдергивает из ножен шашку.
Зеркальная дуга салюта замирает на аршин от земли.
Ворошилов скачет по фронту.
В этот час вокруг Красной площади замирает Москва. Белые и черные лошади конницы грызут мундштуки на площади Революции.
Вдоль улицы Горького в четыре ряда стоят танки.
В витринах магазинов замерли архитектурные проекты будущих дворцов, набережных, скверов, эспланад.
Тысячеоконные корпуса будущих легких, воздушных зданий отражаются в асфальтах непомерного блеска и ширины.
Синеватые облака плывут по античным статуям верхних галерей.
Это – будущее Москвы. Но не то отдаленное будущее, которое мы предчувствовали в первые годы Октября, а близкое, реальное будущее, которое уже можно трогать руками.
Будущее, которое уже в значительной степени вокруг Красной площади стало настоящим.
Охотный ряд превращен в широкую аллею между двумя громаднейшими зданиями. Громадная площадь на Моховой залита асфальтом. И далеко-далеко открыта жемчужно-голубая перспектива с видом на Манеж, на Кремль, на Александровский сад.
То уже кусок будущей Москвы – Москвы зеленой, просторной, элегантной, красивой.
Мы умеем создавать новое, прекрасное, монументальное.
Темный, путаный, тесный мир старой Москвы раскрывается вокруг Красной площади миром светлым, чистым, красивым, нарядным.
Мы создаем свои Булонские леса и Елисейские поля.
Гремят оркестры.
Мелькают, отражаясь в Мавзолее, пехота, артиллерия, кавалерия, самокатчики, танки, грузовики…
Покрывают небо тройка, пятерка, девятка эскадрилий военной авиации.
Проносятся бреющим полетом истребители.
Они круто взмывают вверх. Они отвесно ползут по воздуху.
Это высшая школа пилотажа.
Идут районы.
Плывут воздушные шары, портреты, флажки.
Колонна семнадцатилетних юношей и девушек гордо несет плакат: «Нам семнадцать лет».
Это ровесники Октября, ровесники века социализма.
Появляется громадный самолет «Максим Горький».
С него гремит «Интернационал». Самолет плывет над площадью, как гигантский музыкальный ящик.
Отцы держат на руках детей.
Маленькая девочка сидит на цоколе трибуны. В одной руке у нее красный флажок, в другой – надкушенное антоновское яблоко. Сизые щечки замурзаны, и глазенки широко смотрят вокруг на весь этот радостный, гремящий, четкий и грозный мир Октябрьского парада.
Девочка отражается в зеркале Мавзолея.
1934 г,
Незабываемый день
Мы взошли на крыльцо и стряхнули веничком снег с ботинок.
В избе стоял синий свет зимних сумерек. Бревенчатые стены. Зеркало под полотенцем. Рыночная копия с шишкинского леса. Зелень комнатных растений. Икона. Под нею квадратный дубовый стол на толстых ножках. Камчатная скатерть. Над столом электрическая лампочка с прилаженным к ней зеленым стеклянным абажуром. Портрет Ленина.
М. Ф. Шульгина, высокая красивая старуха с тонким белым лицом, впустила нас в комнату:
– Милости просим. Присаживайтесь.
Мы сели.
Она пошла в соседнюю горницу и через некоторое время вернулась, держа в сухих, тонких руках венский стул.
Это был обыкновенный, дешевый «венский» стул – черный, облезший от времени.
Она поставила его вверх ножками. На оборотной стороне круглого сиденья было написано карандашом:
«На настоящем стуле 9 января 1921 года сидел т. Ленин на общем собрании деревни Горки в доме В. Шульгина».
Семнадцать лет прошло с того дня. И вот в той самой избе, за тем самым столом, за которым тогда сидел Ленин, собралась группа колхозников деревни Горки, ныне колхоза Горки имени Владимира Ильича Ленина.
Их четверо: Алексей Иванович Буянов, Марья Федоровна Шульгина, Алексей Михайлович Шурыгин, Марья Кирилловна Бендерина.
Они вспоминают этот незабываемый день.
Все было очень просто.
Товарищ Ленин жил под Москвой, в двух верстах от деревни, в совхозе.
Крестьяне решили пригласить товарища Ленина к себе в деревню «поговорить о жизни». Два человека, представители общества, отправились к Ленину. Он принял их моментально, выслушал просьбу и тут же деловито назначил день и час встречи: 9 января, в шесть часов вечера.
Ровно в шесть часов вечера 9 января по новому стилю (а по старому стилю 27 декабря 1920 года) возле избы крестьянина В. А. Шульгина, самой просторной избы в деревне, остановились сани парой, из которых вылез небольшой, коренастый человек в шубе.
– Вот здесь вот, подле окна, сел Владимир Ильич, а рядом с ним села Надежда Константиновна, – сказала хозяйка избы М. Ф. Шульгина, показывая на стулья, на стол, на окна, не торопясь, как бы вызывая в памяти своей давнюю, но дорогую картину.
– Владимир Ильич снял шубу и приладил ее на спинку стула, к окну, чтобы не дуло сзади, – прибавил А. М. Шурыгин.
А. И Буянов ласково, задумчиво улыбнулся:
– В таком простеньком, знаете, сереньком костюмчике, в галстуке… облокотился на этот самый вот стол, оглядел всех и прищурился, словно прицелился…
– А народу набилось в комнату человек восемьдесят, да еще человек двести не взошло, и они стояли снаружи, на улице, заглядывая в окна.
– И начались разговоры?
– Разговоры?… Да как вам сказать… Собственно, это нельзя назвать «разговоры». Нам Владимир Ильич прежде всего сделал доклад о международном и внутреннем положении. Мы ведь в то время, знаете, если правду сказать, насчет политики были ни бе ни ме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104