За ним бежал усатый. Глядя со стороны, можно было подумать, что эти двое взрослых людей играют в салки. Они, один за другим, нырнули в проход машинного отделения. Затем вынырнули с другой стороны. Пробежали вверх по трапу, дробно стуча подошвами и срываясь со скользких медных ступенек. - Стой, держи! - кричал усатый, тяжело сопя. В руках у матроса появилась оторванная откуда-то на бегу рейка. - Держи, держи-и-и! Пассажиры со страхом и любопытством сбились на палубе. Кто-то пронзительно засвистел в полицейский свисток. Матрос со всего маху перепрыгнул через высокую крышку люка. Он увернулся от усатого, обежавшего сбоку, вильнул, перепрыгнул через люк обратно и вскочил на скамейку. Со скамейки - на перила борта, схватился за флагшток кормового флага, изо всей силы шарахнул усатого рейкой по морде и прыгнул в море. Над кормой взлетели брызги. - Ах! Пассажиры все, сколько их ни было, качнулись назад, будто на них спереди дунуло. Усатый метался возле борта, держась руками за лицо, и хрипло кричал: - Держите, уйдет! Держите, уйдет! Старший помощник шагал вверх по трапу через три ступеньки со спасательным кругом. - Человек за бортом! Пассажиры качнулись вперед к борту, будто на них дунуло сзади. Петя протиснулся к борту. Уже довольно далеко от парохода, среди взбитого белка пены, на волне качалась, как поплавок, голова плывущего человека. Но только он плыл не к пароходу, а от парохода, изо всех сил работая руками и ногами. Через каждые три-четыре взмаха он поворачивал назад злое, напряженное лицо. Старший помощник заметил, что человек за бортом, видать, не имеет ни малейшего желания быть "спасенным". Наоборот, он явно старается уйти как можно дальше от спасителей. Кроме того, он превосходно плывет, а до берега сравнительно недалеко. Так что все в порядке. Нет никаких оснований волноваться. Напрасно усатый хватал старшего помощника за рукав, делал зверские глаза, требовал остановить пароход и спустить шлюпку. - Это политический преступник. Вы будете отвечать! Помощник флегматично пожал плечами: - Не мое дело. Не имею приказанья. Обратитесь к капитану. Капитан же только махнул рукой. И так опаздываем. Куда там, батюшка! Очень нужно. Вот через полчасика пришвартуемся, тогда и ловите своего политического. А у нас пароходство коммерческое и частное. Оно политикой не занимается, и на этот счет нет никаких инструкций. Тогда усатый, ругаясь сквозь зубы, с ободранной мордой, стал пробираться сквозь толпу приготовившихся к высадке пассажиров третьего класса к тому месту, куда должны были подать сходни. Он грубо расталкивал испуганных людей, наступал на ноги, пихал корзины и наконец очутился у самого борта, с тем чтобы первому выскочить на пристань, как только причалят. Между тем голова матроса уже еле-еле виднелась в волне среди флажков, качавшихся над рыбачьими сетями и переметами.
9 В ОДЕССЕ НОЧЬЮ
Берег быстро темнел, становился голубым, синим, лиловым. На суше уже наступил вечер. В море было еще светло. Глянцевая зыбь отражала чистое небо. Но все же вечер чувствовался и тут. Выпуклые стекла незаметно зажженных сигнальных фонарей на крыльях парохода - настолько темные и толстые, что днем невозможно было отгадать, какого они цвета, - теперь стали просвечивать зеленым и красным и хотя еще не освещали, но уже явственно светились. Синий город, с куполообразной крышей городского театра и колоннадой Воронцовского дворца, возник как-то сразу и заслонил полгоризонта. Водянистые звезды портовых фонарей жидко отражались в светлом и совершенно неподвижном озере гавани. Туда и заворачивал "Тургенев", очень близко огибая толстую башню, в сущности, не очень большого маяка с колоколом и лестницей. В последний раз в машинном отделении задилинькал капитанский звонок. - Малый ход! - Самый малый! Быстро и почти бесшумно скользил узкий пароходик мимо трехэтажных носов океанских пароходов Добровольного флота, выставленных в ряд с внутренней стороны брекватера. Чтобы полюбоваться их чудовищными якорями, Пете пришлось задрать голову. Вот это пароходы! - Стоп! В полной тишине с разгону, не уменьшая хода, несся "Тургенев" наискось через гавань - вот-вот врежется в пристань. Две длинные морщины тянулись от его острого носа, делая воду полосатой, как скумбрия. По борту слабо журчала вода. От надвигавшегося города веяло жаром, как из печки. И вдруг Петя увидел торчащие из зеркальной воды трубу и две мачты. Они проплыли совсем близко от борта, черные, страшные, мертвые... Пассажиры, столпившиеся у борта, ахнули. - Потопили пароход, - сказал кто-то тихо. "Кто же потопил?" - хотел спросить мальчик, чувствуя ужас. Но тут же увидел еще более жуткое: железный скелет сгоревшего парохода, прислоненный к обуглившемуся причалу. - Сожгли, - еще тише сказал тот же голос. Тут навалилась пристань. - Задний ход! Замолкшие было колеса шумно забили, закрутились в обратную сторону. Воронки побежали по воде. Пристань стала удаляться, как-то такое переходить на ту сторону, потом опять - очень медленно - приблизилась, но уже с другого борта. Над головами пассажиров пролетел, разматываясь на лету, свернутый канат. Петя почувствовал легкий толчок, смягченный веревочной подушкой. С пристани подали сходни. Первым по ним сбежал усатый и тотчас пропал, смешавшись с толпой. Вскоре, дождавшись своей очереди, и наши путешественники медленно сошли на мостовую пристани. Мальчика удивило, что у сходней стояли городовой и несколько человек штатских. Они самым внимательным образом осматривали каждого сходившего с парохода. Осмотрели они также и папу. При этом господин Бачей машинально стал застегиваться, выставив вперед дрожащую бородку. Он крепко стиснул ручку Павлика, и лицо его приняло точно такое же неприятное выражение, как утром в дилижансе, когда он разговаривал с солдатом. Они наняли извозчика - Павлика посадили на переднюю откидную скамеечку, а Петя, совершенно как взрослый, поместился рядом с папой на главном сиденье - и поехали. При выезде из агентства у ворот стоял часовой в подсумках, с винтовкой. Этого раньше никогда не было. - Папа, почему стоит часовой? - шепотом спросил мальчик. - Ах, боже мой! - раздраженно сказал отец, дергая шеей. - Отчего да почему! А я почем знаю? Стоит и стоит. А ты сиди. Петя понял, что расспрашивать не надо, но также не надо и сердиться на раздражительность папы. Но когда на железнодорожном переезде мальчик вдруг увидел сожженную дотла эстакаду, горы обугленных шпал, петли рельсов, повисших в воздухе, колеса опрокинутых вагонов, весь этот неподвижный хаос, он закричал, захлебываясь: - Ой, что это? Посмотрите! Послушайте, извозчик, что это? - Пожгли, - сказал извозчик таинственно и закачал головой в твердой касторовой шляпе, не то осуждая, не то одобряя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69