— Агент всегда остается агентом?
Сэм отмахнулся.
— Что-то вроде. Кроме того, никогда не знаешь, какой шанс представится в будущем. Такие продувные бестии, как Светлана, будут использовать любую возможность для вербовки. В ее деле никогда не знаешь, когда и кто может пригодиться.
— Ты говоришь как циник.
— Потому что с подобными вещами я сталкивался нос к носу каждый месяц. — Он поморщился. — Знаешь, так или иначе, но со временем приходится осторожничать. Какой-нибудь толстобрюхий политикан в Вашингтоне выпекает великую идею, или его обуревает желание оказать кому-то любезность, и он затевает безумную политическую кампанию, которая бесит кого-то, живущего в грязных трущобах. Парень из лачуги не находит себе места от ярости, и кто-то с противной стороны дает ему в руки ружье. И тогда парень использует это ружье против чиновника, который, возможно, этого и заслуживает. Вашингтон паникует, а подразделение Сэма Даниэлса отправляется высечь маленького разозлившегося человечка, потрясающего автоматом Калашникова. Тем временем ослиная голова, которая заварила кашу в Вашингтоне, продвигается по служебной лестнице или побеждает на выборах — чтобы завернуться во флаг. Наша великая система существует для того, чтобы стоять на страже демократии и корпораций, лишенных чутья. А для этого необходимо регулярно убивать маленьких рассерженных человечков, живущих в грязных хижинах.
— Но ты не всегда занимался такими делами, об этом говорит твой послужной список.
— Майор, я знаю правила игры. Я знаю, когда надо засветиться, а когда промолчать. Здесь, на этом корабле, я могу и взбунтоваться, потому что… ну… у меня появилось сомнение, что я когда-либо увижу Землю. Такое ощущение, понимаешь?
— Шестое чувство?
— Что-то вроде этого.
— А ты не опасаешься откровенничать со мной?
— Нет. Я опасался раньше, но ты выдержала испытание. — Он улыбнулся ей. — Думаю, ты на многое способна, майор. Когда мы планировали эти учения, ты произвела на меня чертовски хорошее впечатление.
— Завоевала твое уважение?
— Пока да. Пока ты игрок команды и не стремишься к муштре, несмотря на весь свой цинизм, я тебе доверяю. Не думаю, что ты будешь стараться навредить мне, а взаимопонимание поможет сохранить жизнь многим.
Она ликовала. Победа!
— Как ты пришел к этому? Что тебя отрезвило?
Его лицо замкнулось, глаза оставались спокойными. Он устроился поудобнее, подтянул ноги, приняв ту же позу, в которой сидела она.
— Ну, не знаю, наверное, мои взгляды на жизнь стали формироваться еще тогда, когда я был детройтским подростком. Они называли это “Черным днем в июле”. Я появился на свет, чтобы спасти мир, человека. Я слышал доктора Кинга по телевизору. Я слушал Малькольма, который говорил, что, если мы не научимся есть за столом, нас будут пинать ногами. — Он откинул голову назад и перевел дыхание. — Первым шрамом я обязан чернокожему. Он на спине. Один из братьев разбил стекло. Они подняли осколки и стали кидаться ими в полицейских. Только я встал у них на пути.
Второй шрам увидеть нельзя. В душе. Я не мог встать, потому что вся спина у меня была изрезана, рана была открытая, и когда я пытался встать, у меня кружилась голова и меня тошнило. Потом напустили слезоточивого газа, он стелился по земле вокруг меня. Я не мог убежать, я не мог ничего поделать — только валяться на земле, и кашлять, и плакать, и умирать, И каждый раз, когда я кашлял, из спины у меня текла кровь. Я лежал так на улице среди разбитых стекол до тех пор, пока полиция их не оттеснила. Очнулся, когда услышал, как один из них сказал: “Подохни в крови, ты, чертов ниггер!”
Жизнь взрослого должна была быть еще хуже. Я пришел в себя в госпитале в другой части города. Меня разыскал мой младший брат. До сих пор не знаю, как ему удалось вытащить меня оттуда. Он наплел людям из “Скорой помощи”, что… — он тихо засмеялся, — меня сбило поездом. Ну разве можно было поверить этому?
Он покачал головой, сглотнул, и его голос стал тверже.
— Знаешь, я никогда его не забуду. Не забуду слез в его глазах, когда он стоял там, у госпитальной койки, и врал, как дурак, чтобы спасти меня от неприятностей. Он… он умер в маленькой деревушке под названием Дакто. Он повернулся спиной к молодой женщине. Она была беременна. Она только сказала ему, что ее муж работает на базе. Я слышал, что он улыбнулся ей и кивнул — вот и все. А когда он уходил, она выстрелила ему в спину. — Он замолчал, погрузившись в свои мысли. — Да, я циник. Я не понимаю, что все это значит.
— Но ты все еще служишь в спецвойсках?
Он равнодушно пожал мускулистыми плечами.
— Я видел две стороны. Мы не ангелы, но другая сторона еще хуже. Коммунизм не срабатывает. Горбачев это отлично понимал. Завал в экономике. Им трудно осознавать это. Единственное, что им помогает, это наша тупость; часто наша внешняя политика играет им на руку. Сейчас я уже не наивный ура-патриот, готовый на подвиги ради дядюшки Сэма. Я всего лишь профессионал, который делает свое дело, стараясь не думать о нем. Только бы сохранить жизнь своим парням.
Шейла покачала головой.
— И после детройтских волнений ты отправился учиться в Вест-Пойнт?
Сэм обхватил плечи руками.
— Армия была для меня выходом. Волнения подействовали на общество. Нашей демократии нужен символ… и я стал им. Но, когда я попал туда, я не мог позволить себе оставаться всего лишь символом. Я четыре года просиживал штаны, чтобы узнать то, чего я не знал. И, слава богу, я поумнел!
Шейла кивнула, вспомнив его впечатляющий послужной список.
— А почему ты не отправился добровольцем во Вьетнам и Камбоджу? Ведь ты, кажется, вполне созрел для этого.
— Не знаю. Я никогда не мог объяснить этого самому себе. Может быть, это был бы тот же Детройт, только под другим названием, ты понимаешь, что я хочу сказать?
— Ты рассуждаешь не как выпускник Вест-Пойнта, Сэм. — Кем был этот человек на самом деле? Что привело одного чернокожего к преуспеванию, а другого к экспериментированию и саморазрушению? Или в Сэме Даниэлсе они слились воедино?
— Майор Данбер, вест-пойнтские пешки не выживают в таких местах, как Вьетнам, Камбоджа, Никарагуа, Ливан или Детроит.
Искоса посмотрев на него, она нахмурилась.
— А что ты скажешь о Викторе Стукалове?
Сэм выпрямил спину и глубоко вздохнул.
— Этот человек — профессионал. В Советской Армии не ставят во главе спецназовцев любимых племянников комиссаров, Виктор и сам оценивает себя как профессионала.
— В Афганистане уцелели только он и Габания. — Она сжала губы. — У него странный взгляд. Опасный, удивительно проницательный… ну, я не знаю, как объяснить. Стеклянный. Понимаешь, что я имею в виду?
Даниэлс задумчиво посмотрел на нее. Он долго молчал, а потом сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153