Если так много беспокоиться о своем возрасте, то от одного этого могут появиться морщины.
Линн Листелл отвернулась от туалетного столика и посмотрела на секретаршу.
— Не могу понять, что меня больше раздражает — то, что меня это беспокоит, или твой совет, не беспокоиться.
Мэри Стад засмеялась. Это была приятная женщина, без особых претензий на красоту, но в ней было какое-то особое тихое очарование, становившееся еще более заметным, когда она улыбалась.
— Ты выглядишь не старше двадцати пяти лет, дорогая Линн, — сказала она. — Тебе это хотелось от меня услышать? Не знаю, как бы выразиться поточнее, но, на мой взгляд, ты за всю свою жизнь не была более привлекательной, чем сейчас. Я говорю тебе правду, так что слушай внимательно.
— Слушай! Конечно, я слушаю, — воскликнула Линн. — Это я могу слушать без конца. Продолжай, Мэри.
Секретарша захлопнула свою записную книжку.
— Больше мне нечего сказать, — заявила она. — Кроме того, тебе об этом говорили миллион раз. Ты — красавица, Линн. Если бы у меня была такая внешность, я не стала бы вспоминать о своем возрасте.
— Как я могу о нем забыть, когда ты постоянно со мной? — сердито буркнула Линн.
— Я всего лишь на два года старше тебя, — сказала Мэри, — но всегда выглядела на свой возраст. Помнишь, когда мы впервые встретились, я подумала, что тебе семнадцать лет?
— Лучше не напоминай мне о нашей первой встрече и о том ужасном прослушивании, — взмолилась Линн. — Как я тогда боялась!
— А как ты была очаровательна, — задумчиво продолжала Мэри, — и с каждым годом становилась еще более красивой. Честно говоря, я не променяла бы тебя сегодняшнюю на ту двадцатипятилетнюю. Думаю, что и публика не стала бы этого делать.
Она произнесла последние слова с легкой насмешкой, но Линн восприняла их абсолютно серьезно.
— Моя публика, — повторила она. — Я боюсь ее. В первый раз в жизни.
— Чепуха! — резко возразила ей Мэри.
— Нет, не чепуха! — настаивала Линн. — Им может не понравиться, что я собралась замуж за южноамериканца.
— Ну...
Мэри сделала паузу и почти незаметно пожала плечами. Потом продолжила:
— Честно говоря, я и сама задаю себе этот вопрос. Но Эрик де Сильва — особенный южноамериканец. Можно сказать, он — интернациональная личность, кроме того, еще и завидный жених. Взять хотя бы его скаковых лошадей, собственный реактивный самолет, успехи его команды по поло.., все это принесло ему популярность в Англии, и, возможно, поможет публике принять его как твоего мужа.
— Очень на это надеюсь, — сказала Линн. — Но я приобрела в качестве первой актрисы Англии такую широкую известность, что порой мне кажется, у меня на груди изображен государственный флаг.
— Мы все очень гордимся тобой.
В голосе Мэри опять прозвучала еле заметная насмешка.
— Хватит, давай прекратим эти разговоры. Все уже решено! Объявления в газетах появятся через два дня, и остается только молить Бога, чтобы какой-нибудь пронырливый журналист не узнал правду о моем настоящем возрасте.
— Не думаю, что это возможно, — возразила Мэри. — Нам удавалось сохранить его в тайне все эти годы. Последнее предположение прессы было.., дай мне вспомнить. Я куда-то отложила газету.
— Тридцать два! — коротко напомнила Линн. — И хочу тебе сообщить, что именно столько лет Эрику де Сильва.
— Удачное совпадение.
— Да, очень, — сухо согласилась Линн, но было заметно, что эта проблема не дает ей покоя. Она встала с пуфика у туалетного столика и по голубому мягкому ковру подошла к окну. Отодвинув тяжелые шелковые портьеры, цвета персика, она стояла и смотрела на Беркли Сквер.
Это было очень похоже на Линн, иметь дом именно на Беркли Сквер, в ее стиле был и длинный, серебристо-серый роллс-ройс, стоявший перед входом в дом. Линн Листелл была не только сама шикарна, но и имела все необходимые атрибуты шика.
Один из известных театральных продюсеров написал не так давно, что она является единственной актрисой на английской сцене, обладающей этим качеством. Достаточно трудно объяснить, что это такое, но шик присутствовал во всем — в каждом ее жесте, в манере входить в дверь, в глубоко посаженных глазах, и даже в том, как одежда облегала каждый изгиб ее фигуры.
Люди, настроенные к ней не очень доброжелательно, говорили, что она где-то брала уроки обольщения. И это могло быть правдой, так как каждое слово, ею произнесенное, и каждое ее движение были пропитаны непередаваемым очарованием, которое и принято называть шиком.
Каким бы банальным не был сюжет, и какой скучной не была бы пьеса, Линн привносила в нее столько магнетизма и личного обаяния, что только лишь одно ее участие обеспечивало каждый вечер аншлаг.
Мэри Стад была рядом с Линн пятнадцать лет, фактически с самого начала ее сценической карьеры. Только она была ее доверенным лицом и совмещала в себе секретаря, друга, советчика и няню Линн, оберегая и защищая ее как ребенка, и, надо сказать, очень любимого ребенка.
Иногда, в моменты, когда Линн не была настроена решать свои проблемы сама, она задумывалась над тем, что бы она делала без Мэри. Правда, этот вопрос всегда оставался без ответа, так как она не мыслила своей жизни без нее. Без всякого сомнения, у Мэри была нелегкая должность. Ей приходилось не только разбираться в личных делах Линн и держать на расстоянии наиболее ретивых поклонников, но и оберегать ее саму. Похожая на ребенка, импульсивная и легкомысленная, Линн могла попасть в такую ситуацию, что Мэри приходилось призывать на помощь весь свой ум и изобретательность, чтобы вытащить ее из неприятностей.
Карьера Линн была молниеносной. Она разрушила все правила, не оставила камня на камне от канонов, создававшихся поколениями, по которым актер или актриса, прежде чем достичь какого-то успеха на сценах Вест-Энда, должны были сначала входить в состав той или иной труппы.
Когда Линн впервые появилась в театре, ей было гораздо больше лет, чем кто-то мог себе представить. Она обладала необыкновенным обаянием, еще больше усилившимся с годами. Стоило ей первый раз появиться на сцене, как публика оказалась у ее ног и отдала Линн свои сердца. Конечно, это было не так просто. Ей приходилось работать, как каторжной, чтобы освоить все эти, казалось бы незначительные жесты, выглядевшие теперь так натурально и ставшие частью ее образа. Она училась заново ходить, разговаривать, поворачивать голову, садиться и вставать со стула, входить и выходить из комнаты — все, что казалось естественным в обычной жизни, было абсолютно непригодно для сцены. И все же, даже в этом самом обычном деле, присутствовал налет собственной индивидуальности Линн, которая отличала ее от других людей, заурядных с самого своего рождения, и которая сделала ее национальной гордостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Линн Листелл отвернулась от туалетного столика и посмотрела на секретаршу.
— Не могу понять, что меня больше раздражает — то, что меня это беспокоит, или твой совет, не беспокоиться.
Мэри Стад засмеялась. Это была приятная женщина, без особых претензий на красоту, но в ней было какое-то особое тихое очарование, становившееся еще более заметным, когда она улыбалась.
— Ты выглядишь не старше двадцати пяти лет, дорогая Линн, — сказала она. — Тебе это хотелось от меня услышать? Не знаю, как бы выразиться поточнее, но, на мой взгляд, ты за всю свою жизнь не была более привлекательной, чем сейчас. Я говорю тебе правду, так что слушай внимательно.
— Слушай! Конечно, я слушаю, — воскликнула Линн. — Это я могу слушать без конца. Продолжай, Мэри.
Секретарша захлопнула свою записную книжку.
— Больше мне нечего сказать, — заявила она. — Кроме того, тебе об этом говорили миллион раз. Ты — красавица, Линн. Если бы у меня была такая внешность, я не стала бы вспоминать о своем возрасте.
— Как я могу о нем забыть, когда ты постоянно со мной? — сердито буркнула Линн.
— Я всего лишь на два года старше тебя, — сказала Мэри, — но всегда выглядела на свой возраст. Помнишь, когда мы впервые встретились, я подумала, что тебе семнадцать лет?
— Лучше не напоминай мне о нашей первой встрече и о том ужасном прослушивании, — взмолилась Линн. — Как я тогда боялась!
— А как ты была очаровательна, — задумчиво продолжала Мэри, — и с каждым годом становилась еще более красивой. Честно говоря, я не променяла бы тебя сегодняшнюю на ту двадцатипятилетнюю. Думаю, что и публика не стала бы этого делать.
Она произнесла последние слова с легкой насмешкой, но Линн восприняла их абсолютно серьезно.
— Моя публика, — повторила она. — Я боюсь ее. В первый раз в жизни.
— Чепуха! — резко возразила ей Мэри.
— Нет, не чепуха! — настаивала Линн. — Им может не понравиться, что я собралась замуж за южноамериканца.
— Ну...
Мэри сделала паузу и почти незаметно пожала плечами. Потом продолжила:
— Честно говоря, я и сама задаю себе этот вопрос. Но Эрик де Сильва — особенный южноамериканец. Можно сказать, он — интернациональная личность, кроме того, еще и завидный жених. Взять хотя бы его скаковых лошадей, собственный реактивный самолет, успехи его команды по поло.., все это принесло ему популярность в Англии, и, возможно, поможет публике принять его как твоего мужа.
— Очень на это надеюсь, — сказала Линн. — Но я приобрела в качестве первой актрисы Англии такую широкую известность, что порой мне кажется, у меня на груди изображен государственный флаг.
— Мы все очень гордимся тобой.
В голосе Мэри опять прозвучала еле заметная насмешка.
— Хватит, давай прекратим эти разговоры. Все уже решено! Объявления в газетах появятся через два дня, и остается только молить Бога, чтобы какой-нибудь пронырливый журналист не узнал правду о моем настоящем возрасте.
— Не думаю, что это возможно, — возразила Мэри. — Нам удавалось сохранить его в тайне все эти годы. Последнее предположение прессы было.., дай мне вспомнить. Я куда-то отложила газету.
— Тридцать два! — коротко напомнила Линн. — И хочу тебе сообщить, что именно столько лет Эрику де Сильва.
— Удачное совпадение.
— Да, очень, — сухо согласилась Линн, но было заметно, что эта проблема не дает ей покоя. Она встала с пуфика у туалетного столика и по голубому мягкому ковру подошла к окну. Отодвинув тяжелые шелковые портьеры, цвета персика, она стояла и смотрела на Беркли Сквер.
Это было очень похоже на Линн, иметь дом именно на Беркли Сквер, в ее стиле был и длинный, серебристо-серый роллс-ройс, стоявший перед входом в дом. Линн Листелл была не только сама шикарна, но и имела все необходимые атрибуты шика.
Один из известных театральных продюсеров написал не так давно, что она является единственной актрисой на английской сцене, обладающей этим качеством. Достаточно трудно объяснить, что это такое, но шик присутствовал во всем — в каждом ее жесте, в манере входить в дверь, в глубоко посаженных глазах, и даже в том, как одежда облегала каждый изгиб ее фигуры.
Люди, настроенные к ней не очень доброжелательно, говорили, что она где-то брала уроки обольщения. И это могло быть правдой, так как каждое слово, ею произнесенное, и каждое ее движение были пропитаны непередаваемым очарованием, которое и принято называть шиком.
Каким бы банальным не был сюжет, и какой скучной не была бы пьеса, Линн привносила в нее столько магнетизма и личного обаяния, что только лишь одно ее участие обеспечивало каждый вечер аншлаг.
Мэри Стад была рядом с Линн пятнадцать лет, фактически с самого начала ее сценической карьеры. Только она была ее доверенным лицом и совмещала в себе секретаря, друга, советчика и няню Линн, оберегая и защищая ее как ребенка, и, надо сказать, очень любимого ребенка.
Иногда, в моменты, когда Линн не была настроена решать свои проблемы сама, она задумывалась над тем, что бы она делала без Мэри. Правда, этот вопрос всегда оставался без ответа, так как она не мыслила своей жизни без нее. Без всякого сомнения, у Мэри была нелегкая должность. Ей приходилось не только разбираться в личных делах Линн и держать на расстоянии наиболее ретивых поклонников, но и оберегать ее саму. Похожая на ребенка, импульсивная и легкомысленная, Линн могла попасть в такую ситуацию, что Мэри приходилось призывать на помощь весь свой ум и изобретательность, чтобы вытащить ее из неприятностей.
Карьера Линн была молниеносной. Она разрушила все правила, не оставила камня на камне от канонов, создававшихся поколениями, по которым актер или актриса, прежде чем достичь какого-то успеха на сценах Вест-Энда, должны были сначала входить в состав той или иной труппы.
Когда Линн впервые появилась в театре, ей было гораздо больше лет, чем кто-то мог себе представить. Она обладала необыкновенным обаянием, еще больше усилившимся с годами. Стоило ей первый раз появиться на сцене, как публика оказалась у ее ног и отдала Линн свои сердца. Конечно, это было не так просто. Ей приходилось работать, как каторжной, чтобы освоить все эти, казалось бы незначительные жесты, выглядевшие теперь так натурально и ставшие частью ее образа. Она училась заново ходить, разговаривать, поворачивать голову, садиться и вставать со стула, входить и выходить из комнаты — все, что казалось естественным в обычной жизни, было абсолютно непригодно для сцены. И все же, даже в этом самом обычном деле, присутствовал налет собственной индивидуальности Линн, которая отличала ее от других людей, заурядных с самого своего рождения, и которая сделала ее национальной гордостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89