Перед ней лежал красивый мужчина, выздоравливающий после тяжелого ранения. Он мог быть ранен на войне, но это случилось здесь, в мирное дело. Его чуть не убил человек, умирающий с голоду.
А что, если он поправится и все повторится? И кто-то другой уже не промахнется, а точно нанесет свой удар? И запылает в огне Чэд? И все вокруг придет в запустение?
Даже думать об этом было страшно. Инстинктивно Оливия положила свою ладонь на руку герцога, лежавшую поверх одеяла. Рука была теплой. Оливия поправила одеяло и тихонько вышла из комнаты. Она бежала по ступенькам, поспешно отгоняя от себя невеселые мысли, которые пришли ей в голову в спальне герцога. Джерри и Тони ждали ее уже на улице, сидя верхом на великолепных лошадях, которых они приобрели недавно на ярмарке. Их терпение было явно на исходе, когда в дверях показалась Оливия. Грум помог ей взобраться на лошадь, и они тронулись. На пороге их провожала Уэн-ди, махая вслед рукой. Через несколько минут за ней придет миссис Даусон, чтобы отвести к себе на чай. К ней в гости неожиданно приехали две племянницы такого же возраста, как и Вэнди. Девочка любила играться со своими сверстницами и с радостью собиралась в гости. Миссис Бэнкс испекла по этому поводу специальный пирог в подарок миссис Даусон.
Проезжая мимо дубовой рощи, Оливия заметила под одним из деревьев пятнистого оленя. За ними вряд ли станут охотиться сельчане. Все работали и были сыты. «Теперь они довольны, — подумала девушка, — а что будет с ними потом, когда герцог выздоровеет? Не покажется ли им все лишь прекрасным сном?»
Герцог открыл глаза и попытался вспомнить, где он. Над ним склонилось прелестное детское личико, и он решил, что, должно быть, смотрит на ангела. Два огромных голубых глаза в обрамлении пушистых и длинных ресниц внимательно и с любопытством рассматривали герцога. У ангела были светлые волосы, которые в лучах солнца, падающих из окна, образовали золотистый ореол вокруг бело-розового личика.
— Ты проснулся? — спросил детский голос.
— Где я? — едва слышно прошептал герцог.
— Ты в Грин Гэйблз, и я очень-очень сильно жалею тебя.
— Почему … ты … жалеешь … меня? — говорить было трудно, и герцог выговаривал слова по одному, делая паузы. Он уже где-то слышал это название — Грин Гэйблз, но где и когда, вспомнить не мог.
— Я жалею тебя, потому что Оливия говорит, что никто не любит тебя, — прощебетал ангел.
Странное утверждение! Оливия, Оливия… где он раньше слышал это имя? Опять провал в памяти. Он закрыл глаза.
— Ты очень устал?
— Да, я думаю, да. Я долго спал?
— Очень, очень долго, — ответил ангел. Этот ответ озадачил его, но мысли в голове начали путаться, и он снова провалился в сон. А ангел, ангел пусть летит к себе на небо, где ему и место.
Рядом кто-то тихо беседовал. Герцог попытался разобрать слова.
— Его сиятельство даже не пошевельнулся, пока я был здесь.
Герцог узнал голос Хиггинса, который ему был слишком хорошо знаком.
— Идите спать, мисс Оливия, а я подежурю до утра.
— Что вы! Вы и так работали весь день. И сейчас заменяли меня, пока я была на вечере в Чэде! Был такой замечательный вечер! Все гости разъехались очень довольными. Давно я так не веселилась!
— Так и должно быть, мисс! И все же вам лучше лечь спать самой! Я думаю, его сиятельству уже намного лучше и сегодня ночью его можно оставить одного.
— Хорошо, Хиггинс! Раз вы так хотите, я отправлюсь к себе. А вы оставьте дверь открытой. В случае чего услышите, если его сиятельство опять начнет метаться.
— Конечно, мисс! Я так и сделаю. А вам спокойной ночи и сладких снов!
— Но вы… вы уверены, что мы поступаем правильно?
— Как в себе самом! Не сомневайтесь!
— Тогда… спокойной ночи! И спасибо, Хиггинс, за работу!
Герцог услышал шелест платья и легкие шаги уходящей Оливии. Следом тяжелой походкой удалился Хиггинс.
Герцог открыл глаза. Он вспомнил. С Хиггинсом разговаривала Оливия Лэмбрик. Он находился в ее доме, в Грин Гэйблз. Дом раньше занимал ее отец, священник. А потом он умер. Что потом? Герцог пытался мучительно восстановить разрозненные куски событий, но тщетно.
В памяти остались только граничащая с бешенством ярость, потом чей-то удар, внезапная сильная боль в груди и дальше беспамятство. Значит, его принесли сюда? Тогда, кто устраивает вечер в Чэде? И какое они имеют право делать это? Нет, он слишком устал, чтобы разобраться во всем. Глаза его непроизвольно закрылись, и он снова стал погружаться в сон.
Потом герцог очнулся днем. Да, он отчетливо осознал, что это день. Вокруг суетились какие-то люди. Они осторожно поправляли его кровать, стараясь ничем не побеспокоить. Очевидно, они не хотели будить его, да и сам он не желал просыпаться. Он с ужасом думал о том, что нужно будет с ними о чем-то разговаривать, о чем-то спрашивать, как-то отвечать. Нет, он еще слишком слаб! Потом в комнате установилась тишина, и герцог понял, что остался один. Думать не хотелось. Он вспомнил ангела, который сказал, что его никто не любит, и вдруг почувствовал чье-то присутствие. Он с усилием открыл глаза. Ангел вновь находился здесь, рядом, и выглядел еще более ангелоподобно, чем в прошлый раз.
Я принесла тебе розу! — девочка положила розу на одеяло.
— Спасибо! Это… очень … мило … с … твоей … стороны!
— Я думала, тебе будет приятно.
— Мне очень-очень приятно! — заверил ее герцог.
— Тебе кто-нибудь дарил розы раньше?
— Никто!
— Потому что тебя никто не любит! Хочешь, я тебя буду любить?
Ее глаза были синими-синими, как небо в погожий летний день. Слабая улыбка тронула губы герцога.
— Да! Я был бы… счастлив, если бы… ты… полюбила… меня.
— Я полюблю! — с готовностью пообещала Вэнди. — И Эмма полюбит тебя.
— А кто … это … Эмма?
Девочка достала куклу, которую прятала в складках платья. Она была старой и потрепанной, но, бесспорно, самой любимой игрушкой и самой большой драгоценностью. Вэнди всюду таскала ее за собой. Она ложилась с ней спать, брала с собой в гости, словом, та везде была рядом с ней. Девочка разговаривала с куклой, как с живым человеком, доверяя ей все свои немудреные тайны.
— Итак… это… Эмма! — сказал герцог.
— Эмма тоже думает, что это очень плохо, когда тебя никто не любит.
Герцог ничего не ответил, и после короткой паузы Вэнди продолжила:
— Все любили моего папочку, потому что он любил меня, и он любил всех, за кем смотрел и ухаживал. Я думаю, если ты будешь хорошо относиться к людям, то они тоже полюбят тебя!
— Сомневаюсь! Люди жестоки и очень неблагодарны.
— Я тебе благодарна!
— За что?
— За ту вкуснятину, которую я ем сейчас. Миссис Бэнкс приходит к нам каждый день и готовит здесь. И у меня больше не урчит в животике.
— А раньше… до… того… как… она стала… приходить… урчало?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
А что, если он поправится и все повторится? И кто-то другой уже не промахнется, а точно нанесет свой удар? И запылает в огне Чэд? И все вокруг придет в запустение?
Даже думать об этом было страшно. Инстинктивно Оливия положила свою ладонь на руку герцога, лежавшую поверх одеяла. Рука была теплой. Оливия поправила одеяло и тихонько вышла из комнаты. Она бежала по ступенькам, поспешно отгоняя от себя невеселые мысли, которые пришли ей в голову в спальне герцога. Джерри и Тони ждали ее уже на улице, сидя верхом на великолепных лошадях, которых они приобрели недавно на ярмарке. Их терпение было явно на исходе, когда в дверях показалась Оливия. Грум помог ей взобраться на лошадь, и они тронулись. На пороге их провожала Уэн-ди, махая вслед рукой. Через несколько минут за ней придет миссис Даусон, чтобы отвести к себе на чай. К ней в гости неожиданно приехали две племянницы такого же возраста, как и Вэнди. Девочка любила играться со своими сверстницами и с радостью собиралась в гости. Миссис Бэнкс испекла по этому поводу специальный пирог в подарок миссис Даусон.
Проезжая мимо дубовой рощи, Оливия заметила под одним из деревьев пятнистого оленя. За ними вряд ли станут охотиться сельчане. Все работали и были сыты. «Теперь они довольны, — подумала девушка, — а что будет с ними потом, когда герцог выздоровеет? Не покажется ли им все лишь прекрасным сном?»
Герцог открыл глаза и попытался вспомнить, где он. Над ним склонилось прелестное детское личико, и он решил, что, должно быть, смотрит на ангела. Два огромных голубых глаза в обрамлении пушистых и длинных ресниц внимательно и с любопытством рассматривали герцога. У ангела были светлые волосы, которые в лучах солнца, падающих из окна, образовали золотистый ореол вокруг бело-розового личика.
— Ты проснулся? — спросил детский голос.
— Где я? — едва слышно прошептал герцог.
— Ты в Грин Гэйблз, и я очень-очень сильно жалею тебя.
— Почему … ты … жалеешь … меня? — говорить было трудно, и герцог выговаривал слова по одному, делая паузы. Он уже где-то слышал это название — Грин Гэйблз, но где и когда, вспомнить не мог.
— Я жалею тебя, потому что Оливия говорит, что никто не любит тебя, — прощебетал ангел.
Странное утверждение! Оливия, Оливия… где он раньше слышал это имя? Опять провал в памяти. Он закрыл глаза.
— Ты очень устал?
— Да, я думаю, да. Я долго спал?
— Очень, очень долго, — ответил ангел. Этот ответ озадачил его, но мысли в голове начали путаться, и он снова провалился в сон. А ангел, ангел пусть летит к себе на небо, где ему и место.
Рядом кто-то тихо беседовал. Герцог попытался разобрать слова.
— Его сиятельство даже не пошевельнулся, пока я был здесь.
Герцог узнал голос Хиггинса, который ему был слишком хорошо знаком.
— Идите спать, мисс Оливия, а я подежурю до утра.
— Что вы! Вы и так работали весь день. И сейчас заменяли меня, пока я была на вечере в Чэде! Был такой замечательный вечер! Все гости разъехались очень довольными. Давно я так не веселилась!
— Так и должно быть, мисс! И все же вам лучше лечь спать самой! Я думаю, его сиятельству уже намного лучше и сегодня ночью его можно оставить одного.
— Хорошо, Хиггинс! Раз вы так хотите, я отправлюсь к себе. А вы оставьте дверь открытой. В случае чего услышите, если его сиятельство опять начнет метаться.
— Конечно, мисс! Я так и сделаю. А вам спокойной ночи и сладких снов!
— Но вы… вы уверены, что мы поступаем правильно?
— Как в себе самом! Не сомневайтесь!
— Тогда… спокойной ночи! И спасибо, Хиггинс, за работу!
Герцог услышал шелест платья и легкие шаги уходящей Оливии. Следом тяжелой походкой удалился Хиггинс.
Герцог открыл глаза. Он вспомнил. С Хиггинсом разговаривала Оливия Лэмбрик. Он находился в ее доме, в Грин Гэйблз. Дом раньше занимал ее отец, священник. А потом он умер. Что потом? Герцог пытался мучительно восстановить разрозненные куски событий, но тщетно.
В памяти остались только граничащая с бешенством ярость, потом чей-то удар, внезапная сильная боль в груди и дальше беспамятство. Значит, его принесли сюда? Тогда, кто устраивает вечер в Чэде? И какое они имеют право делать это? Нет, он слишком устал, чтобы разобраться во всем. Глаза его непроизвольно закрылись, и он снова стал погружаться в сон.
Потом герцог очнулся днем. Да, он отчетливо осознал, что это день. Вокруг суетились какие-то люди. Они осторожно поправляли его кровать, стараясь ничем не побеспокоить. Очевидно, они не хотели будить его, да и сам он не желал просыпаться. Он с ужасом думал о том, что нужно будет с ними о чем-то разговаривать, о чем-то спрашивать, как-то отвечать. Нет, он еще слишком слаб! Потом в комнате установилась тишина, и герцог понял, что остался один. Думать не хотелось. Он вспомнил ангела, который сказал, что его никто не любит, и вдруг почувствовал чье-то присутствие. Он с усилием открыл глаза. Ангел вновь находился здесь, рядом, и выглядел еще более ангелоподобно, чем в прошлый раз.
Я принесла тебе розу! — девочка положила розу на одеяло.
— Спасибо! Это… очень … мило … с … твоей … стороны!
— Я думала, тебе будет приятно.
— Мне очень-очень приятно! — заверил ее герцог.
— Тебе кто-нибудь дарил розы раньше?
— Никто!
— Потому что тебя никто не любит! Хочешь, я тебя буду любить?
Ее глаза были синими-синими, как небо в погожий летний день. Слабая улыбка тронула губы герцога.
— Да! Я был бы… счастлив, если бы… ты… полюбила… меня.
— Я полюблю! — с готовностью пообещала Вэнди. — И Эмма полюбит тебя.
— А кто … это … Эмма?
Девочка достала куклу, которую прятала в складках платья. Она была старой и потрепанной, но, бесспорно, самой любимой игрушкой и самой большой драгоценностью. Вэнди всюду таскала ее за собой. Она ложилась с ней спать, брала с собой в гости, словом, та везде была рядом с ней. Девочка разговаривала с куклой, как с живым человеком, доверяя ей все свои немудреные тайны.
— Итак… это… Эмма! — сказал герцог.
— Эмма тоже думает, что это очень плохо, когда тебя никто не любит.
Герцог ничего не ответил, и после короткой паузы Вэнди продолжила:
— Все любили моего папочку, потому что он любил меня, и он любил всех, за кем смотрел и ухаживал. Я думаю, если ты будешь хорошо относиться к людям, то они тоже полюбят тебя!
— Сомневаюсь! Люди жестоки и очень неблагодарны.
— Я тебе благодарна!
— За что?
— За ту вкуснятину, которую я ем сейчас. Миссис Бэнкс приходит к нам каждый день и готовит здесь. И у меня больше не урчит в животике.
— А раньше… до… того… как… она стала… приходить… урчало?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30