Она ощущала глухой звук его ударов, пальцы ее затрепетали под его ладонью. И затем, когда он отпустил ее руку, она подняла ресницы и обнаружила, что он снова смотрел ей прямо в глаза, словно зачаровывая ее, создавая вокруг нее некий магический крут, из которого она не могла вырваться.
— Так, значит, решено, — произнес он мягко, и она сознавала, что ей больше нечего было возразить, что, сколь бы веские доводы она ни приводила, они не возымели бы никаких последствий.
— Я прошу вас исполнить для меня что-нибудь, — сказал он. — Я догадываюсь, что вы хорошая пианистка, так как сегодня чуть пораньше я заглянул в ваши ноты и узнал среди них многие из тех пьес, которые я не слышал с тех пор, как был ребенком. Эти пьесы обычно играла мне моя мать, когда я был болен, и я был бы очень рад услышать их снова.
Послушно, поскольку он, казалось, подчинил себе саму ее волю, Леона поднялась, отложив вышивание, и подошла к фортепиано. Сначала она осторожно касалась клавиш, так, чтобы не мешать Хьюго и Николасу Уэстону; спустя некоторое время лорд Чард встал и, подойдя к инструменту, облокотился о крышку, наблюдая за быстрыми движениями ее пальчиков, после чего она продолжала играть еще тише. Ноты на пюпитре кончились, но она не обращала на это внимания и играла все новые и новые пьесы, которые сочинила сама.
Она сложила их, когда, кроме нее, в старинном замке не было ни души, свечи в канделябрах медленно догорали и гасли и она оставалась одна в темноте, стремясь через музыку выразить все те мысли и чувства, которые пробуждала в ней окружающая реальность — ее дом, бескрайние морские просторы — и те сокровенные мечты, слабый отклик которых она находила в прочитанных ею книгах.
На первых порах присутствие лорда Чарда несколько смущало ее, но очень скоро девушка поняла, что он готов был слушать ее без конца, и так, посредством музыки, вышедшей из-под ее пальцев, она поведала ему обо всем, о чем никогда не решилась бы рассказать никому другому и что, как ей казалось, ни один человек на свете не сумел бы понять.
Уже смеркалось, когда наконец она остановилась, уронив от усталости руки на колени.
— Благодарю вас!
Голос его выражал намного больше, чем слова, и, хотя он ничего не сказал ей об этом, она сознавала, что в глубине души он понял все, что она пыталась ему передать, от начала до конца.
Она поднялась из-за фортепиано, и почти одновременно Хьюго встал из-за карточного стола.
— Черт побери! Уэстон обыграл меня на добрых пятьсот фунтов! — воскликнул он. — У меня в карманах нет ни пенни, и я лучше пойду спать, пока не лишился своих панталон!
— И я тоже! — подхватил Николас Уэстон. — Я сегодня промок под дождем насквозь, и у меня ужасно болит горло.
— Не желаете ли выпить чего-нибудь покрепче? — спросила Леона.
Это были первые слова, которые она произнесла за долгое время, и она догадывалась, что лорд Чард наблюдал за нею, когда она устремилась через комнату в направлении подноса с грогом.
— Нет, спасибо, — ответил Николас Уэстон. — Я и без этого прекрасно высплюсь.
— Тогда я желаю вам спокойной ночи, господа.
Леона подобрала один из серебряных подсвечников, которые Брэмуэлл, прежде чем удалиться, оставил наготове рядом с дверью. Лорд Чард зажег для нее свечу и открыл дверь.
Миновав зал, Леона поднялась наверх; слабое пламя свечи отбрасывало по сторонам причудливые тени, пока она медленно брела по коридору в свою спальню. Все еще находясь под обаянием музыки, погруженная в мечты, девушка не сразу вспомнила о том, что перед сном ей необходимо было проведать раненого.
Она очень осторожно приоткрыла дверь его комнаты. Как она и ожидала, он крепко спал, издавая легкий храп. Поднеся свечу к лицу больного, Леона увидела, что густой лихорадочный румянец на его щеках исчез, но он был весь в поту. Она поплотнее укрыла его шерстяным одеялом во избежание простуды и потихоньку вышла в коридор. Больше ей здесь нечего было делать.
Лекарство из трав должно было оказать свое обычное действие, поскольку оно еще никогда ее не подводило.
Вернувшись к себе, она не спеша разделась, по-прежнему чувствуя себя до странности счастливой, и, едва голова коснулась подушки, ее счастье и волшебные звуки музыки слились в одном глубоком сладком сне.
Внезапно она была разбужена резким отрывистым звуком ударов. Он повторился еще и еще раз, и внезапно она сообразила, что кто-то стучался в ее дверь.
С усилием Леона заставила себя вернуться к действительности. Она лежала на постели в темноте в полном одиночестве. Стук раздался снова — слабо различимый, как будто кто-то осторожно постукивал пальцем по дереву, — но она вдруг вспомнила, что, перед тем как раздеться, заперла дверь на замок.» Наверное, Хьюго, — промелькнуло у нее в сознании. — Должно быть, случилось что-то неладное «.
В приливе испуга она тотчас соскочила с постели, схватив тонкую белую шаль и набросив ее поверх ночной рубашки, и подошла к двери.
— Это ты, Хьюги? — спросила она.
— Отоприте дверь.
В хриплом шепоте было столько настойчивости, что Леона, не раздумывая, повернула ключ. В коридоре еще горел свет, довольно слабый, но все же достаточный, чтобы рассмотреть, кто здесь стоял. Она онемела от изумления при виде Лью Куэйла, который, неся что-то в руках, протиснулся мимо нее в комнату.
— Зачем вы закрылись на ключ? — обратился он к ней. — Это рискованно, и я боялся, как бы кто-нибудь не услышал шум.
— Что вам здесь нужно? — холодно осведомилась она. — Вы не имеете права приходить сюда. Я просила Хьюги передать вам, что не желаю видеть вас в доме.
— Мне уже сообщили, — отозвался он из темноты, и, хотя она не могла разглядеть его лица, ей показалось, что он улыбнулся. Он опустил свою ношу на деревянный паркет и затем, прежде чем она сообразила, что он задумал, вышел за порог, вынул из одного канделябра в коридоре тонкую свечку и принес ее обратно в комнату. Закрыв за собой дверь, он поставил ее на туалетный столик и зажег другую свечу, стоявшую рядом, так, чтобы обе они освещали спальню.
— Что вы делаете? — спросила Леона. — И что это вы притащили сюда?
Она опустила глаза на пол и обнаружила там два больших рулона материи.
— Я принес вам подарок, — сказал Лью, поймав ее взгляд.
— И только за этим вы явились сюда? — изумилась Леона.
— Вы должны быть мне признательны, — ответил он. — Вы сказали мне, что сожгли то платье, которое я вам подарил, вот я и решил преподнести вам кое-что взамен. Взгляните! Прямо из Парижа!
С этими словами он развернул оба рулона, и внезапно комната как будто наполнилась ослепительным блеском и сиянием Востока. Один из них оказался свертком роскошной ткани для вечерних туалетов, серебристо мерцавшей при свете свечей, а другой — белого атласа, украшенного золотым шитьем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71