Больше рулем поворота, чем креном самолета, разворачиваюсь поперек дороги и речки. К моему счастью, мотор уже «на последнем вздохе» перетягивает самолет через долину. Над холмом услышал резкий скрежет и удары
— в моторе что-то лопнуло.
Но и в эти мгновения мозг работал четко, руки действовали уверенно. Выключил зажигание, чтобы предотвратить пожар при ударе о землю. Бросив ручку управления, упираюсь руками в приборную доску. Весь напрягся.
Истребитель плашмя падает в лес. Удар… И я потерял сознание.
Очнулся. Чувствую, что жив. Первая мысль — где немцы? Мгновенно освобождаюсь от привязных ремней и лямок парашюта. Пересиливая жгучую боль в ноге, с трудом выбираюсь из кабины и заряжаю пистолет. Здесь выбора не будет: лучше застрелиться, чем попасть в плен. Осматриваю пистолет, а сам прислушиваюсь. Утренняя тишина нарушалась только разноголосым пением птиц и отдаленным урчанием автомашин под холмом. У меня две обоймы патронов. Жизнь надо отдать подороже. А сейчас — срочно уходить отсюда!
С сожалением и благодарностью я глянул на разбитый боевой самолет. Валялись по сторонам крылья и задняя половина фюзеляжа. «Миг» верно служил мне с самого начала войны. Да и сейчас он принял удар на себя, спас мне жизнь. Прощай, мой боевой друг!..
По солнцу и часам определяя направление, я весь день пробирался на восток по лесу, по полям кукурузы и виноградникам к Днестру. Надо было успеть выйти туда до создания противником сплошной линии фронта. Наступила ночь.
Нога болела, но двигаться было можно. Сделал короткую передышку. Потом оглядел небо, нашел Полярную звезду. Сориентировался и двинулся в путь. Уже за полночь вышел на тропу. Она вела меня по высокому берегу речушки. Вдруг увидел впереди себя силуэт человека. В ту же секунду оступился и сорвался под обрыв на поврежденную ногу. В ярости от боли, забыв об осторожности, направился с пистолетом в руке к силуэту. Оказалось, принял за человека распятие Христа. В тех местах — это не редкость. А идти стало еще труднее. Каждый шаг отдавался резкой болью. Надо было искать какой-то транспорт. С таким повреждением я далеко не уйду.
А утро уже вступило в свои права. Медленно шагая, внимательно осматриваю местность. Впереди вижу человека. По заплатанной одежде определил, что передо мною бедняк. Этот не выдаст. Направился к нему. Недалеко видно село. Подошел к крестьянину.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте! — И смотрит на меня с испугом.
— Не бойтесь. Я советский летчик. В селе немцы есть?
— Нет.
— А из руководителей сельсовета кто-нибудь есть?
— Никого. Уже с неделю, как все уехали.
— Можете показать, где располагался сельсовет?
Молдаванин показал мне дом под красной железной крышей, хорошо видимый с возвышенности, где мы находились. Тут я увидел, что недалеко, в траве, сидит девочка, дочурка крестьянина. Она смело поднялась, принесла сумку с едой. А я ведь сутки ничего не ел. Кукурузный хлеб, дикие груши показались мне необыкновенно вкусными.
С трудом дошел до бывшего сельсовета. На колоде около дома сидело несколько мужчин. Беседовали. Увидев меня, замолкли. Поздоровавшись, попросил отвезти меня к железнодорожной станции. Они заговорили разом, ссылались, что это опасно, да и лошадей нет. Пришлось напомнить, что время военное, что я еду не по личным делам. Нашлась пара лошадей, таратайка.
Лишь под вечер мы с молдаванином подъехали к станции Кайнары. Но обслуживающие ее железнодорожники убыли в тыл еще пять дней тому назад. Безлюдье. Что делать? Куда дальше двигаться? С горечью смотрел я на обгоревшие развалины вокзала. Ко мне подошел бедно одетый старичок.
— Откуда же здесь летчик взялся? — спрашивает. Мы разговорились.
— Я сегодня утром слышал гудок паровоза вон за той горкой. Там проходит железная дорога. Поезжайте туда, — посоветовал он мне.
Уже затемно подъехали к станции Каушаны. На путях стояли платформы и паровоз. Кто там? Наши или противник? В сумерках было трудно рассмотреть. Решил рискнуть, подъехать к вокзалу. Оказалось, что на станции наши бойцы. Командир части с удивлением посмотрел на меня, когда я ему представился. Кратко рассказал о своем путешествии.
— Как вы проскочили? Вон у дороги лесок, где только что мы вели бой с румынами, — покачал он головой.
А у меня все тревоги как рукой сняло. Я среди своих! И совсем не важно, что был бой и завтра утром уходит последний эшелон по этой дороге. Меня теперь это совсем не интересовало. Я с аппетитом поел кашу, запил ее водой. Потом, забыв обо всем, крепко уснул.
Лишь на четвертый день после вылета на переправу в Унгены я вернулся в свой полк. Там уже считали меня погибшим. Даже в журнале записали: пропал без вести. Летчики и техники взяли на память кое-что из моих вещей. Такой порядок возник стихийно, и не только в нашей летной части…
А я сразу же прибыл на командный пункт. Рассказал Иванову о пережитых событиях. Чувствовалось, что командир полка искренне и глубоко рад моему возвращению.
— Сейчас, Покрышкин, ни о чем не беспокойся. Лечись и отдыхай, — посоветовал он.
В эскадрилье мое появление обрадовало всех летчиков и техников. А Фигичев даже стал оправдываться:
— Я и Лукашевич вылетали снова в район Унгены, искали тебя, — сообщил он.
— Валя! Если бы ты своевременно проявил беспокойство и оглянулся, то не надо было вылетать на поиски, — в сердцах сказал ему и, не желая обострять наши взаимоотношения, направился к самолету Соколова.
А потом пришлось все-таки направиться в санчасть. Нога распухла, натруженная в мытарствах, отдавала глухой болью. Фактически ходить к вечеру уже не смог.
Лежал в палате, вновь и вновь возвращаясь мысленно к прошедшим дням. Слушал гул самолетов, сдерживая нетерпение. Так хотелось встать и поспешить на стоянку…
На второй день к обеду дверь в палату распахнулась. Вижу, входит комиссар полка Г. Е. Чупаков,
— Ну что, отлеживаешься, сталинский сокол? — говорит с порога. — Рассказывай, как слетал.
Кратко поведал Григорию Ефимовичу историю полета, все, как было.
— Надо было дать газ, тянуть подальше к своим, — говорит Чупаков.
— Не смог, мотор не тянул. А как на фронте? Я же газет не видел, пока пробирался в полк.
— Есть много нового. Материал тебе принес с выступлением Иосифа Виссарионовича Сталина. Он по радио обратился к народу как раз в день, когда тебя сбили.
Комиссар, передав мне материалы, не спешил уходить. Сидел молча, пока я нетерпеливо просматривал выступление Генерального секретаря ЦК ВКП(б).
— Вы оставьте, я внимательно прочитаю.
— Конечно. Здесь ответы на многие вопросы, которые та** беспокоят всех.
Комиссар вышел в другие палаты. А я еще раз, теперь уже внимательно, прочитал выступление И. В. Сталина. Тон обращения к народу, задачи, оценки — все для меня было важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139