– Но не торопись собираться в дорогу: в нынешней ситуации ты мне гораздо нужнее рядом.
– Конечно же, все будет так, как пожелает ваше величество, – пробормотал Заид.
– Будет ли? – усомнился Крисп. – В целом я не отрицаю, что моя воля чаще исполнялась, чем нет. Но у меня предчувствие, что, если я начну принимать успех как должное, он сбежит от меня навсегда.
– Возможно, это предчувствие и есть причина того, что вы так долго держитесь на троне, ваше величество, – заметил Барсим. – Автократор, воспринимающий все как должное, очень быстро обнаруживает, что трон из-под него ускользает. Я сам видел, как это произошло с Анфимом.
Крисп взглянул на евнуха с некоторым удивлением: Барсим редко напоминал ему, что служил и его предшественнику. Император задумался о намеке, скрытом в словах вестиария, привыкшего говорит иносказательно, и через некоторое время ответил:
– Пример Анфима научил меня тому, каким не должен быть Автократор.
– Значит, вы правильно усвоили этот урок, – одобрительно проговорил Барсим. – В этом смысле его карьера стала классическим примером, подобный которому будет весьма трудно отыскать.
– Воистину, – сухо подтвердил Крисп. Если бы Анфим уделял правлению хотя бы долю той энергии, которую растрачивал на вино, дорогих шлюх и пирушки, то Крисп, возможно, никогда бы и не попытался выступить против него – а если бы и попытался, то, скорее всего, потерпел бы неудачу. Но теперь над этим пусть размышляют историки. – Почтенный господин, составьте мне черновик приказа о назначении Эврипа моим спафарием на время предстоящей кампании против фанасиотов.
– И такой же о Фостии, ваше величество? – уточнил вестиарий.
– О да. Напишите и на него приказ. Но не отдавайте ему, пока он не узнает, что на должность вестиария назначен его брат. Ведь смысл всей этой идеи в том, чтобы заставить его повариться в собственном соку, верно?
– Как прикажете, – ответил Барсим. – Оба документа будут готовы для подписи завтра днем.
– Превосходно. Полагаюсь на ваше благоразумие, Барсим. Я и не знал, что доверие может быть неверно истолковано.
Если бы подобная ситуация сложилась в те времена, когда Крисп был еще новичком на троне, он наверняка добавил бы, что не советует неверно истолковывать его доверие. Ныне же он предоставил Барсиму самому мысленно произнести эти слова, не сомневаясь, что вестиарий так и сделает. Год за годом, шаг за шагом, он и сам понемногу набирался придворной изворотливости.
Фостий низко склонился перед Дигеном и, слегка сглотнув, сказал:
– Святой отец, я сожалею, что не смогу некоторое время черпать из источника вашей мудрости. Вскоре я отправляюсь вместе с отцом и его армией против фанасиотов.
– Если тебе по душе иное, юноша, то можешь остаться и учиться дальше, несмотря на желания твоего отца. – Диген всмотрелся в лицо Фостия и молча пожал худыми плечами. – Но я вижу, что мир и его соблазны все еще влекут тебя.
Поступай, как считаешь нужным, и да будет на все воля владыки благого и мудрого.
Фостий смирился с тем, что священник назвал его просто «юноша», хотя ныне Диген, конечно, уже знал, кто он такой. Он хотел было приказать Дигену обращаться к нему «ваше величество» или «младшее величество», но вспомнил, что одной из причин, побуждавшей его снова и снова приходить к священнику, было желание избавиться от заразы корыстного материализма и научиться смирению. А смирение плохо сочеталось с титулами.
Но даже стремясь к смирению, он принимал его лишь до определенного предела, и, стремясь оправдаться, честно сказал:
– Святой отец, если я позволю Эврипу стать спафарием отца, это может дать отцу повод назначить наследником брата, а не меня.
– И что с того? – спросил Диген. – Неужели империя развалится из-за этого на куски? Неужели твой брат настолько злобен и развращен, что ввергнет страну в хаос ради удовлетворения собственного тщеславия? Быть может, лучше будет, если он именно так и поступит, тогда у следующих поколений станет меньше материальных благ, привязывающих их к земной жизни.
– Эврип вовсе не злой, – возразил Фостий. – Дело лишь в том…
– Что ты свыкся с мыслью о том, что когда-нибудь усядешься на трон, прервал его священник. – И не только свыкся, юноша, но и ослеплен ею. Я прав?
– Да, но лишь отчасти, – ответил Фостий. Диген промолчал, но его бровь красноречиво приподнялась. Смутившись, Фостий принялся торопливо оправдываться:
– И если мне это удастся, помните, святой отец, что вы уже внушили мне свои доктрины, которые я смогу распространить по всей империи. Эврип же останется привержен презренной материи, которой Скотос соблазняет наши души, дабы отвлечь их от света Фоса.
– Это тоже правда, хотя и небольшая, – признал Диген тоном человека, делающего значительную уступку. – И все же, юноша, ты должен помнить, что любой задуманный компромисс со Скотосом приведет к компромиссу с твоей душой. Что ж, да будет так; каждый человек должен сам выбирать правильный путь к отречению, и этот путь часто – всегда – прямой. Если ты станешь сопровождать отца в экспедиции, то какими будут твои обязанности?
– По большей части – практически никакими, – пояснил Фостий. – Мы поплывем в Наколею, чтобы как можно быстрее добраться до мятежной провинции. Затем пойдем маршем через Харас, Рогмор и Аптос; отец распорядился, чтобы туда доставили припасы для армии. А из Аптоса ударим на Питиос. Вот там, скорее всего, и начнутся настоящие сражения.
Фостию очень хотелось, чтобы его слова прозвучали неодобрительно, но в голосе, тем не менее, пробилось возбуждение. Для молодого человека, никогда не сталкивавшегося с ней реально, война всегда окружена ореолом привлекательности.
Крисп никогда не рассказывал о сражениях, а только осуждал их.
Для Фостия же это становилось еще одной причиной стремиться на поле боя.
Священник покачал головой:
– Меня совершенно не интересует, по какому пути пойдет великая кавалькада златолюбцев. Я опасаюсь за твою душу, юноша – единственную драгоценность, которую тебе следует оберегать. А ты, несомненно, позабудешь, чему я тебя учил, и вернешься к прежней продажной жизни подобно тому, как мотылек стремится к пламени, а муха – к лепешке коровьего навоза.
– Только не я! – возмущенно воскликнул Фостий. – Мне многое открылось в беседах с вами, святой отец, и я никогда не позабуду ваших золотых слов.
– Ха! Вот видишь? Даже обещание остаться набожным разоблачает жадность, все еще таящуюся в твоем сердце. Золотые слова? Да в лед это золото! И все же оно удерживает тебя своей подслащенной медом хваткой и не отпускает, дабы Скотос смог овладеть тобой.
– Простите, – униженно пробормотал Фостий. – То был просто оборот речи. Я не хотел вас оскорбить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
– Конечно же, все будет так, как пожелает ваше величество, – пробормотал Заид.
– Будет ли? – усомнился Крисп. – В целом я не отрицаю, что моя воля чаще исполнялась, чем нет. Но у меня предчувствие, что, если я начну принимать успех как должное, он сбежит от меня навсегда.
– Возможно, это предчувствие и есть причина того, что вы так долго держитесь на троне, ваше величество, – заметил Барсим. – Автократор, воспринимающий все как должное, очень быстро обнаруживает, что трон из-под него ускользает. Я сам видел, как это произошло с Анфимом.
Крисп взглянул на евнуха с некоторым удивлением: Барсим редко напоминал ему, что служил и его предшественнику. Император задумался о намеке, скрытом в словах вестиария, привыкшего говорит иносказательно, и через некоторое время ответил:
– Пример Анфима научил меня тому, каким не должен быть Автократор.
– Значит, вы правильно усвоили этот урок, – одобрительно проговорил Барсим. – В этом смысле его карьера стала классическим примером, подобный которому будет весьма трудно отыскать.
– Воистину, – сухо подтвердил Крисп. Если бы Анфим уделял правлению хотя бы долю той энергии, которую растрачивал на вино, дорогих шлюх и пирушки, то Крисп, возможно, никогда бы и не попытался выступить против него – а если бы и попытался, то, скорее всего, потерпел бы неудачу. Но теперь над этим пусть размышляют историки. – Почтенный господин, составьте мне черновик приказа о назначении Эврипа моим спафарием на время предстоящей кампании против фанасиотов.
– И такой же о Фостии, ваше величество? – уточнил вестиарий.
– О да. Напишите и на него приказ. Но не отдавайте ему, пока он не узнает, что на должность вестиария назначен его брат. Ведь смысл всей этой идеи в том, чтобы заставить его повариться в собственном соку, верно?
– Как прикажете, – ответил Барсим. – Оба документа будут готовы для подписи завтра днем.
– Превосходно. Полагаюсь на ваше благоразумие, Барсим. Я и не знал, что доверие может быть неверно истолковано.
Если бы подобная ситуация сложилась в те времена, когда Крисп был еще новичком на троне, он наверняка добавил бы, что не советует неверно истолковывать его доверие. Ныне же он предоставил Барсиму самому мысленно произнести эти слова, не сомневаясь, что вестиарий так и сделает. Год за годом, шаг за шагом, он и сам понемногу набирался придворной изворотливости.
Фостий низко склонился перед Дигеном и, слегка сглотнув, сказал:
– Святой отец, я сожалею, что не смогу некоторое время черпать из источника вашей мудрости. Вскоре я отправляюсь вместе с отцом и его армией против фанасиотов.
– Если тебе по душе иное, юноша, то можешь остаться и учиться дальше, несмотря на желания твоего отца. – Диген всмотрелся в лицо Фостия и молча пожал худыми плечами. – Но я вижу, что мир и его соблазны все еще влекут тебя.
Поступай, как считаешь нужным, и да будет на все воля владыки благого и мудрого.
Фостий смирился с тем, что священник назвал его просто «юноша», хотя ныне Диген, конечно, уже знал, кто он такой. Он хотел было приказать Дигену обращаться к нему «ваше величество» или «младшее величество», но вспомнил, что одной из причин, побуждавшей его снова и снова приходить к священнику, было желание избавиться от заразы корыстного материализма и научиться смирению. А смирение плохо сочеталось с титулами.
Но даже стремясь к смирению, он принимал его лишь до определенного предела, и, стремясь оправдаться, честно сказал:
– Святой отец, если я позволю Эврипу стать спафарием отца, это может дать отцу повод назначить наследником брата, а не меня.
– И что с того? – спросил Диген. – Неужели империя развалится из-за этого на куски? Неужели твой брат настолько злобен и развращен, что ввергнет страну в хаос ради удовлетворения собственного тщеславия? Быть может, лучше будет, если он именно так и поступит, тогда у следующих поколений станет меньше материальных благ, привязывающих их к земной жизни.
– Эврип вовсе не злой, – возразил Фостий. – Дело лишь в том…
– Что ты свыкся с мыслью о том, что когда-нибудь усядешься на трон, прервал его священник. – И не только свыкся, юноша, но и ослеплен ею. Я прав?
– Да, но лишь отчасти, – ответил Фостий. Диген промолчал, но его бровь красноречиво приподнялась. Смутившись, Фостий принялся торопливо оправдываться:
– И если мне это удастся, помните, святой отец, что вы уже внушили мне свои доктрины, которые я смогу распространить по всей империи. Эврип же останется привержен презренной материи, которой Скотос соблазняет наши души, дабы отвлечь их от света Фоса.
– Это тоже правда, хотя и небольшая, – признал Диген тоном человека, делающего значительную уступку. – И все же, юноша, ты должен помнить, что любой задуманный компромисс со Скотосом приведет к компромиссу с твоей душой. Что ж, да будет так; каждый человек должен сам выбирать правильный путь к отречению, и этот путь часто – всегда – прямой. Если ты станешь сопровождать отца в экспедиции, то какими будут твои обязанности?
– По большей части – практически никакими, – пояснил Фостий. – Мы поплывем в Наколею, чтобы как можно быстрее добраться до мятежной провинции. Затем пойдем маршем через Харас, Рогмор и Аптос; отец распорядился, чтобы туда доставили припасы для армии. А из Аптоса ударим на Питиос. Вот там, скорее всего, и начнутся настоящие сражения.
Фостию очень хотелось, чтобы его слова прозвучали неодобрительно, но в голосе, тем не менее, пробилось возбуждение. Для молодого человека, никогда не сталкивавшегося с ней реально, война всегда окружена ореолом привлекательности.
Крисп никогда не рассказывал о сражениях, а только осуждал их.
Для Фостия же это становилось еще одной причиной стремиться на поле боя.
Священник покачал головой:
– Меня совершенно не интересует, по какому пути пойдет великая кавалькада златолюбцев. Я опасаюсь за твою душу, юноша – единственную драгоценность, которую тебе следует оберегать. А ты, несомненно, позабудешь, чему я тебя учил, и вернешься к прежней продажной жизни подобно тому, как мотылек стремится к пламени, а муха – к лепешке коровьего навоза.
– Только не я! – возмущенно воскликнул Фостий. – Мне многое открылось в беседах с вами, святой отец, и я никогда не позабуду ваших золотых слов.
– Ха! Вот видишь? Даже обещание остаться набожным разоблачает жадность, все еще таящуюся в твоем сердце. Золотые слова? Да в лед это золото! И все же оно удерживает тебя своей подслащенной медом хваткой и не отпускает, дабы Скотос смог овладеть тобой.
– Простите, – униженно пробормотал Фостий. – То был просто оборот речи. Я не хотел вас оскорбить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128