Было заметно, что он хочет что-то добавить, и Крисп разрешающе махнул рукой. – Молю простить меня, ваше величество, но вы проявите мудрость, если пошлете всадников обыскать окрестности лагеря.
– Я воспользуюсь твоим советом, – ответил Крисп, похолодев от отчаяния.
Заид предупреждал его, чтобы он не ждал быстрого успеха, да и вообще не очень-то на него надеялся.
Вскоре от колонны отделились группы всадников. Одни поскакали, опережая армию, другие – в сторону Наколеи и перпендикулярно дороге. Добрых вестей Крисп, ехавший вместе с главными силами, от разведчиков так и не дождался, хотя уже близился закат. Заид остался позади; сильный отряд охранял его от фанасиотов и просто грабителей. Крисп ждал гонца, с каждой минутой теряя терпение. Наконец, когда усталость едва не свалила его на койку, в лагерь въехал гонец. Прочитав в глазах императора вопрос, он лишь покачал головой.
– Неудача? – все же спросил он, желая знать наверняка.
– Неудача, – подтвердил гонец. – Мне очень жаль, ваше величество. Магия волшебника вновь оказалась бессильной, причем, как он мне сказал, неоднократно.
Лицо Криспа исказилось. Он поблагодарил гонца и послал его отдыхать. Ему никак не верилось, что Заид потерпел поражение.
Ему давно хотелось улечься на койку, но когда он это сделал, то долго не мог уснуть.
* * *
«Болван», – медленно проплыло в голове Фостия. Перед глазами было темно, и на какое-то мгновение ему почудилось, что он все еще возле отхожей канавы.
Потом до него дошло, что на глазах у него повязка. Он захотел ее сорвать, но лишь обнаружил, что руки у него умело связаны за спиной, а ноги – в коленях и лодыжках.
Фостий застонал. Звук получился глухой – ко всему прочему, рот у него тоже был завязан. Тем не менее, он застонал вновь, потому что собственная голова показалась ему наковальней, на которой кузнец ростом со столичный Собор ковал нечто железное и фигуристое. Он лежал на чем-то твердом – на досках, обнаружил Фостий, когда в щеку между повязкой и кляпом вонзилась заноза.
Мучительную боль внутри черепа усугубляли толчки и скрип. «Я в фургоне или в коляске», – догадался он, изумившись тому, что его бедные измученные мозги еще работают, и снова застонал.
– Очухивается понемногу, – услышал Фостий впереди и выше себя мужской голос. Незнакомец громко и зловеще расхохотался.
– Надолго же он вырубился, ей-ей.
– Может, позволим ему видеть, куда он едет? – спросил другой голос, теперь уже женский. Фостий его сразу узнал: Оливрия. В бессильной ярости он стиснул зубы; стонать ему сразу расхотелось.
Мужчина – возница? – ответил:
– Не-а. Нам велели первую часть пути проехать так, чтоб он не знал, как его везут. Так приказал твой папа Ливаний, так мы и делаем. Так что не вздумай его развязывать, слышь?
– Слышу, Сиагрий, слышу, – отозвалась Оливрия. – Жаль. Нам всем стало бы лучше, если бы он смог хоть немного почиститься.
– Когда я разбрасывал на полях навоз, вонища была и похлеще, – ответил Сиагрий. – Ничего, он от вони не помрет, да и ты тоже.
Фостий, придя в себя, тоже ощутил неприятный запах, но только теперь понял, что он исходит от него. Выходит, он обгадился уже после того, как предложенная Оливрией настойка – та, что должна была утихомирить его разбушевавшийся желудок – лишила его чувств. «Я за это отомщу, клянусь благим богом, – подумал он. – Я…» Фостий сдался, потому что никак не мог придумать достойный способ мести.
– Жаль, что он не подошел ко мне и не поговорил, когда увидел меня в обозе, – сказал Оливрия. – Он ведь меня узнал, я это точно знаю. Думаю, я смогла бы уговорить его отправиться с нами добровольно. Я знаю, что он встал на светлый путь Фанасия.
Пусть не окончательно, но встал.
Сиагрий громко и скептически хмыкнул.
– С чего это ты взяла?
– Он не возлег со мной, когда ему представилась такая возможность.
Сиагрий вновь хмыкнул, но уже несколько иначе.
– Что ж, может быть. Но все равно. Нам велели связать его покрепче, и мы это сделали. Ливаний будет нами доволен.
– Значит, будет, – отозвалась Оливрия.
Они с Сиагрием продолжили разговор, но Фостий перестал их слушать. Сам он не сумел догадаться – хотя, пожалуй, должен был, – что его похитители оказались фанасиотами. Иронией судьбы оказалось и то, что это сделала Оливрия, и сам факт ее участия причинил Фостию боль. Если бы у него имелся хоть какой-то выбор, он избрал бы другой способ присоединиться к ним. Но выбора ему не предоставили.
Ухватив губами повязку, он попытался втянуть в рот кусочек ткани. После нескольких неудачных попыток ему удалось зажать ее между передними зубами. Он попробовал перегрызть повязку, но через некоторое время решил, что это легче сказать, чем сделать и направил усилия на то, чтобы освободить рот, сдвинув повязку на подбородок. Ему уже начало казаться, что успех придет не раньше, чем они доберутся до места, где их ждет Ливаний, и тут край повязки соскользнул с верхней губы. Теперь он не только мог при желании заговорить, но и дышать стало гораздо легче.
Говорить он пока не стал, опасаясь, что похитители снова и еще надежнее завяжут ему рот, но его предало собственное тело, причем самым непредвиденным образом. Вытерпев, сколько было сил, Фостий не выдержал и сказал:
– Не могли бы вы ненадолго остановиться, а то мне надо отлить.
Сиагрий от неожиданности подскочил так, что содрогнулся весь фургон.
– О лед! Да как он ухитрился освободить рот? – Обернувшись, он прорычал: А нам-то какое дело? Ты и так воняешь.
– Мы не просто его похитили, Сиагрий, мы везем его к себе, – возразила Оливрия. – На дороге никого нет. Кто нам мешает поставить его на ноги и дать справить нужду? Это же быстро.
– С какой стати? Не ты его укладывала в фургон, и не тебе его вытаскивать.
– Поворчав еще немного, Сиагрий буркнул:
– Ладно, будь по-твоему.
Он натянул вожжи. Фургон остановился, побрякивание упряжи стихло. Фостий ощутил, как его поднимают руки, по толщине и силе не уступающие халогайским.
Ощутив пятками землю, он прислонился к стенке фургона и выпрямился на подгибающихся ногах.
– Давай, валяй, – услышал он голос Сиагрия. – И побыстрее.
– Ему это непросто сделать, сам понимаешь, – сказала Оливрия. – Подожди, я помогу.
Фургон за спиной Фостия качнулся – Оливрия слезла. Он услышал, как она подошла и встала рядом, потом задрала ему тунику, чтобы он ее не замочил. И, словно этого унижения было мало, помогла ему рукой и сказала:
– Давай. Теперь хоть сапоги не зальешь.
Сиагрий хрипло расхохотался.
– Если будешь держать его слишком долго, он станет чересчур твердый, чтобы ссать.
Этот аспект ситуации даже не приходил Фостию в голову; в голове у него гремел голос отца – ему вспомнилось, как он спросил в Наколее, неужели он ожидает похвалы всякий раз, когда облегчается, не замочив сапог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
– Я воспользуюсь твоим советом, – ответил Крисп, похолодев от отчаяния.
Заид предупреждал его, чтобы он не ждал быстрого успеха, да и вообще не очень-то на него надеялся.
Вскоре от колонны отделились группы всадников. Одни поскакали, опережая армию, другие – в сторону Наколеи и перпендикулярно дороге. Добрых вестей Крисп, ехавший вместе с главными силами, от разведчиков так и не дождался, хотя уже близился закат. Заид остался позади; сильный отряд охранял его от фанасиотов и просто грабителей. Крисп ждал гонца, с каждой минутой теряя терпение. Наконец, когда усталость едва не свалила его на койку, в лагерь въехал гонец. Прочитав в глазах императора вопрос, он лишь покачал головой.
– Неудача? – все же спросил он, желая знать наверняка.
– Неудача, – подтвердил гонец. – Мне очень жаль, ваше величество. Магия волшебника вновь оказалась бессильной, причем, как он мне сказал, неоднократно.
Лицо Криспа исказилось. Он поблагодарил гонца и послал его отдыхать. Ему никак не верилось, что Заид потерпел поражение.
Ему давно хотелось улечься на койку, но когда он это сделал, то долго не мог уснуть.
* * *
«Болван», – медленно проплыло в голове Фостия. Перед глазами было темно, и на какое-то мгновение ему почудилось, что он все еще возле отхожей канавы.
Потом до него дошло, что на глазах у него повязка. Он захотел ее сорвать, но лишь обнаружил, что руки у него умело связаны за спиной, а ноги – в коленях и лодыжках.
Фостий застонал. Звук получился глухой – ко всему прочему, рот у него тоже был завязан. Тем не менее, он застонал вновь, потому что собственная голова показалась ему наковальней, на которой кузнец ростом со столичный Собор ковал нечто железное и фигуристое. Он лежал на чем-то твердом – на досках, обнаружил Фостий, когда в щеку между повязкой и кляпом вонзилась заноза.
Мучительную боль внутри черепа усугубляли толчки и скрип. «Я в фургоне или в коляске», – догадался он, изумившись тому, что его бедные измученные мозги еще работают, и снова застонал.
– Очухивается понемногу, – услышал Фостий впереди и выше себя мужской голос. Незнакомец громко и зловеще расхохотался.
– Надолго же он вырубился, ей-ей.
– Может, позволим ему видеть, куда он едет? – спросил другой голос, теперь уже женский. Фостий его сразу узнал: Оливрия. В бессильной ярости он стиснул зубы; стонать ему сразу расхотелось.
Мужчина – возница? – ответил:
– Не-а. Нам велели первую часть пути проехать так, чтоб он не знал, как его везут. Так приказал твой папа Ливаний, так мы и делаем. Так что не вздумай его развязывать, слышь?
– Слышу, Сиагрий, слышу, – отозвалась Оливрия. – Жаль. Нам всем стало бы лучше, если бы он смог хоть немного почиститься.
– Когда я разбрасывал на полях навоз, вонища была и похлеще, – ответил Сиагрий. – Ничего, он от вони не помрет, да и ты тоже.
Фостий, придя в себя, тоже ощутил неприятный запах, но только теперь понял, что он исходит от него. Выходит, он обгадился уже после того, как предложенная Оливрией настойка – та, что должна была утихомирить его разбушевавшийся желудок – лишила его чувств. «Я за это отомщу, клянусь благим богом, – подумал он. – Я…» Фостий сдался, потому что никак не мог придумать достойный способ мести.
– Жаль, что он не подошел ко мне и не поговорил, когда увидел меня в обозе, – сказал Оливрия. – Он ведь меня узнал, я это точно знаю. Думаю, я смогла бы уговорить его отправиться с нами добровольно. Я знаю, что он встал на светлый путь Фанасия.
Пусть не окончательно, но встал.
Сиагрий громко и скептически хмыкнул.
– С чего это ты взяла?
– Он не возлег со мной, когда ему представилась такая возможность.
Сиагрий вновь хмыкнул, но уже несколько иначе.
– Что ж, может быть. Но все равно. Нам велели связать его покрепче, и мы это сделали. Ливаний будет нами доволен.
– Значит, будет, – отозвалась Оливрия.
Они с Сиагрием продолжили разговор, но Фостий перестал их слушать. Сам он не сумел догадаться – хотя, пожалуй, должен был, – что его похитители оказались фанасиотами. Иронией судьбы оказалось и то, что это сделала Оливрия, и сам факт ее участия причинил Фостию боль. Если бы у него имелся хоть какой-то выбор, он избрал бы другой способ присоединиться к ним. Но выбора ему не предоставили.
Ухватив губами повязку, он попытался втянуть в рот кусочек ткани. После нескольких неудачных попыток ему удалось зажать ее между передними зубами. Он попробовал перегрызть повязку, но через некоторое время решил, что это легче сказать, чем сделать и направил усилия на то, чтобы освободить рот, сдвинув повязку на подбородок. Ему уже начало казаться, что успех придет не раньше, чем они доберутся до места, где их ждет Ливаний, и тут край повязки соскользнул с верхней губы. Теперь он не только мог при желании заговорить, но и дышать стало гораздо легче.
Говорить он пока не стал, опасаясь, что похитители снова и еще надежнее завяжут ему рот, но его предало собственное тело, причем самым непредвиденным образом. Вытерпев, сколько было сил, Фостий не выдержал и сказал:
– Не могли бы вы ненадолго остановиться, а то мне надо отлить.
Сиагрий от неожиданности подскочил так, что содрогнулся весь фургон.
– О лед! Да как он ухитрился освободить рот? – Обернувшись, он прорычал: А нам-то какое дело? Ты и так воняешь.
– Мы не просто его похитили, Сиагрий, мы везем его к себе, – возразила Оливрия. – На дороге никого нет. Кто нам мешает поставить его на ноги и дать справить нужду? Это же быстро.
– С какой стати? Не ты его укладывала в фургон, и не тебе его вытаскивать.
– Поворчав еще немного, Сиагрий буркнул:
– Ладно, будь по-твоему.
Он натянул вожжи. Фургон остановился, побрякивание упряжи стихло. Фостий ощутил, как его поднимают руки, по толщине и силе не уступающие халогайским.
Ощутив пятками землю, он прислонился к стенке фургона и выпрямился на подгибающихся ногах.
– Давай, валяй, – услышал он голос Сиагрия. – И побыстрее.
– Ему это непросто сделать, сам понимаешь, – сказала Оливрия. – Подожди, я помогу.
Фургон за спиной Фостия качнулся – Оливрия слезла. Он услышал, как она подошла и встала рядом, потом задрала ему тунику, чтобы он ее не замочил. И, словно этого унижения было мало, помогла ему рукой и сказала:
– Давай. Теперь хоть сапоги не зальешь.
Сиагрий хрипло расхохотался.
– Если будешь держать его слишком долго, он станет чересчур твердый, чтобы ссать.
Этот аспект ситуации даже не приходил Фостию в голову; в голове у него гремел голос отца – ему вспомнилось, как он спросил в Наколее, неужели он ожидает похвалы всякий раз, когда облегчается, не замочив сапог.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128