Тип, первым вернувшийся на свой пост, махнул рукой, приглашая Оливрию, Сиагрия и Фостия войти в крепость. Сиагрий подтолкнул Фостия в спину, не выказав особой нежности:
– Давай, топай.
Фостий подчинился. Во внутреннем дворике другие солдаты – наверное, их вернее было бы назвать воинами, потому что при всей внешней свирепости они и понятия не имели о дисциплине – фехтовали, пускали стрелы в насаженные на колья тюки сена или просто, рассевшись, болтали между собой. Они махали рукой Сиагрию, уважительно кивали Оливрии и не обращали ни малейшего внимания на Фостия. И то сказать, в простой и дешевой тунике он не выглядел достойной внимания персоной.
Обитая снаружи железом дверь в главную башню стояла открытой нараспашку.
Подгоняемый толчками Сиагрия, Фостий нырнул во мрак за дверным проемом и споткнулся, не зная, куда и как ставить ноги в темноте.
– Сверни налево в первом же проходе, – негромко сказала Оливрия.
Фостий с благодарностью воспользовался подсказкой и, лишь оказавшись во внутреннем помещении, неожиданно задумался над тем, действительно ли Сиагрий настолько груб, а Оливрия настолько мягка, как ему кажется. До него дошло, что швырять его из одной крайности в другую, словно губку в бане, – неплохой способ избавления пленника от остатков былой решительности.
– Заходи, младшее величество, заходи! – воскликнул приземистый худощавый мужчина, сидящий в кресле с высокой спинкой в дальнем конце палаты. Значит, это и есть Ливаний. Голос его прозвучал сердечно, словно они с Фостием старые друзья и никакой он не пленник. Улыбка его была теплой и радушной – фактически улыбкой Оливрии, только перенесенной на лицо, окаймленное аккуратной седеющей бородой и помеченное парой сабельных шрамов. Фостию сразу захотелось ему довериться – и перестать из-за этого верить себе.
Сама палата была обставлена так, чтобы как можно точнее имитировать насколько это возможно для крепости в захолустном городке – Тронную палату столичного дворца. Тому, кто никогда не видел настоящую Тронную палату, эта даже могла показаться впечатляющей. Выросший же во дворце Фостий счел ее нелепой. Где упирающаяся в трон двойная мраморная колоннада?
Где стоящие вдоль нее элегантные придворные в богатых одеяниях?
Вряд ли их могла заменить горстка нагло пялящихся на Фостия солдат. А священник в поношенной рясе и непонятный тип в полосатом кафтане никак не могли сойти за вселенского патриарха и величественного севаста, стоящих перед высоким троном Автократора.
Фостий с некоторым усилием напомнил себе, что намерен презреть окружающие его отца пышность и показуху. Он также задался вопросом, почему предводитель радикально эгалитаритских фанасиотов решил имитировать эту пышность.
Впрочем, Фостию предстояли заботы посерьезнее. Ливаний привлек к себе его внимание, внезапно спросив:
– А много ли твой отец согласится отдать за твое возвращение?
Я говорю не о золоте; мы, вступившие на светлый путь, презираем его. Но он, конечно же, уступит часть земель и своего влияния, лишь бы вернуть тебя.
– Уступит? Сомневаюсь. – Горечь Фостия была отчасти искренней. – Мы с отцом всегда ссорились. И мне кажется, он только обрадовался, отделавшись от меня. А почему бы и нет? У него ведь осталось еще два сына, которые ему больше по душе.
– Ты недооцениваешь себя в его глазах, – сказал Ливаний. – Разыскивая тебя, он перевернул вверх дном всю местность вокруг имперской армии.
– Он искал тебя также с помощью магии, и с неменьшей решимостью, произнес мужчина в кафтане. В его видесском ощущался едва заметный акцент.
Фостий пожал плечами. Возможно, ему сказали правду, а может, и солгали.
Какая разница?
– Кстати, что заставляет вас думать, будто я желаю вернуться к отцу? Я достаточно знаю о вас, фанасиотах, и предпочел бы провести остаток своих дней с вами, чем погрязнуть среди вещей во дворце.
Он сам не понимал, говорит ли правду, полуправду или отъявленную ложь. Его мощно притягивали доктрины фанасиотов – в этом он, по крайней мере, не сомневался. Но как могли люди, придерживающиеся столь благозвучных принципов, скатиться до похищения? А почему бы и нет, если вера позволяет им ради самосохранения прикидываться ортодоксами? И если это так, то они непревзойденные актеры. Они одурачили даже его.
– Я слышал нечто подобное от своей дочери и святого Дигена, – сказал Ливаний. – Возможности здесь открываются… интересные.
Ты действительно предпочел бы прожить свою жизнь в нужде вместе с нами, а не в привычной тебе роскоши?
– Душа заботит меня больше, чем тело, – ответил Фостий. – Тело мое лишь одеяние, которое скоро обветшает. И если оно будет выброшено в навозную кучу, то какая разница, если некогда оно было расписано яркими красками? Но моя душа… она будет жить вечно. – И Фостий очертил на груди солнечный круг.
Ливаний, священник, Оливрия и даже Сиагрий быстро повторили его жест.
Человек в кафтане этого не сделал, и это удивило Фостия. Недостаточно набожный фанасиот не вписывался в общую картину. А может, и нет – он сам подходил под такое определение. Вдруг он изображает больше веры, чем испытывает, лишь бы Ливаний обращался с ним помягче? Фостию было трудно разобраться в собственных чувствах.
– Так что же нам с тобой делать? – задумчиво пробормотал Ливаний. Судя по его тону, Фостий был готов поспорить, что предводитель фанасиотов размышляет над тем же вопросом, который он только что задавал себе. – Считать тебя одним из нас или же просто фигурой на игровой доске, которую следует поместить в подходящий момент на самое выгодное поле?
Фостий кивнул, оценив аналогию; Ливаний умел проводить сравнения. В видесской стратегической игре, имитирующей сражение, снятая с доски фигура не имела никакой ценности, но могла быть снова введена в игру на стороне захватившего ее игрока. Это правило затрудняло приобретение мастерства в игре, но одновременно точнее отражало хитроумную запутанность видесской политики и государственного устройства.
– Можно мне сказать, отец? – спросила Оливрия.
– Разве я когда-нибудь мог тебе отказать? – рассмеялся Ливаний. – Говори.
– Есть и третье решение, – сказала она. – Никто сильный духом, причем неважно, вступил он уже на светлый путь или нет, не станет хорошо к нам относиться, раз мы его похитили и насильно привезли сюда. Но разве может порядочный человек не увидеть, оказавшись здесь, как праведно мы живем в соответствии со святыми заветами Фоса?
– Многие не смогут этого увидеть, – сухо возразил Ливаний. – Например, Крисп, его солдаты и священники. Но, как я вижу, ты еще не договорила. Так говори же.
– Я вот что хочу предложить. Не надо запирать Фостия в тюрьме. Потому что, если мы когда-нибудь захотим вернуть его на игровую доску, нам вовсе не нужно, чтобы он переметнулся на сторону противника при первой же возможности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128