ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Интересно, из-за чего тот парень, про которого она кричит, в реку полез? Может, ему тоже бойкот объявили? И снова пошел на дно...
Но тут прозвенел звонок, вошла Аделаида Васильевна, "англичанка", и ребята разбежались по своим партам.
Следующая переменка была длинная, и тут уже я мог дать себе волю, тем более, что сорок пять минут урока я не потратил даром - рассказ сочинил на славу.
- Так вот, - продолжал я, когда ребята снова окружили меня, - вынырнул я еще раз. Глядь, a на берегу рядом с женщиной солдат появился. Сапоги уже сбрасывает. А женщина приговаривает ему:
- Вынырнет, крикнет что-то и опять на дно. Сил у него, наверное, не хватает. Ты быстрей, солдатик, а то утонет парень.
Тут до меня, наконец, и дошло, что это обо мне тетенька плачется. Это я, выходит, не умею плавать? Я, чемпион 6-го "А"?!
Я возмутился и закричал:
- Да я получше вас обоих плавать могу! Смотрите!
И как пошел кролем! А солдат мне кричит:
- Ты, парень, лучше на спину ляг, силы экономь!
- Я и на спине могу, пожалуйста! - крикнул я.
Тут солдат разделся и бросился в воду. Плавал он здорово, потом я узнал, что у него первый разряд. Я - от него, он - за мной. Наконец оба добрались до берега.
Тетенька нам дала полотенце. Мы растерлись.
Вот так мне и не удалось утопиться.
Ребята молчали.
- Слушай, - вдруг сказал Семка, - а ведь тебе надо было камень на шею привязать.
- Правильно, камень, - загудели ребята.
- Камень - это идея, - сказал я. - Вы знаете, ребята, очень я был расстроен, не подумал про камень. Но следующий раз я без камня и не полезу топиться. Это очень хорошая идея. Спасибо тебе, Сема. - И я свирепо глянул на Семку.
- Не надо, - закричали ребята и весело захохотали.
На радостях, что все так хорошо кончилось - я не утопился и снова подружился с ребятами, - я сделал стойку на учительском столе. Это был мой коронный номер, никто у нас в классе, кроме меня, его не умел делать. И как раз в этот момент к нам вошла Екатерина Моисеевна - наш директор. Я заметил ее краем глаза.
- Атас! - зашумели ребята.
Я спрыгнул на пол и сказал:
- Я могу и больше простоять.
- Это я знаю, - сказала Екатерина Моисеевна. - Пойдем, Валерий, поговорим.
- Пожалуйста, - вежливо согласился я. - Но только не надолго, у нас сейчас контрольная по русскому языку.
- Хорошо, - улыбнулась директор.
И мы пошли в ее кабинет.
"ТРИ БОГАТЫРЯ"
Екатерина Моисеевна была маленькая и полная, и поэтому ходила медленно и при каждом шаге вздыхала.
Мы с ней вместе начали подъем по лестнице. Она сделает шаг, вздохнет, еще шаг и еще вздох. Я мог бы за это время, пока мы поднимались, уже десять раз туда и назад сбегать. Ну, если не десять, то пять во всяком случае.
И почему только Екатерина Моисеевна сделала свой кабинет на четвертом этаже? Ей удобнее было бы на первом. А может, она нарочно, чтобы физкультурой заниматься и сбросить лишний вес?
Я только хотел спросить у Екатерины Моисеевны, правда ли, что она устроила свой кабинет на четвертом этаже, чтобы тренироваться, как она сказала:
- Ну что мне с тобой делать, Валерий? - И опять вздохнула.
Я тоже вздохнул и подумал: а что со мной и вправду делать?
Сверху по лестнице с шумом и криком сбегали ребята. Не долетев двух метров до меня и директора, они вдруг начинали идти спокойно и неторопливо, как будто им было лет по восемьдесят, не меньше. Ребята говорили: "Здравствуйте, Екатерина Моисеевна", - а потом неслись с прежней скоростью и с прежним шумом.
- Ну, так что мне с тобой делать? - снова спросила директор, когда мы уселись в ее кабинете - она в кресло, а я на стул.
Я бывал в этом кабинете не раз и все хорошо помню, а поэтому не стал разглядывать "Трех богатырей" - огромную картину, висевшую на стене, прямо за спиной Екатерины Моисеевны. Я эту картину уже выучил на память. Могу в любой момент рассказать, кто какой меч держит и у кого какой масти лошадь. Сами понимаете, зададут тебе такой вопрос: "Ну что мне с тобой делать?" - а как на него ответить, не знаешь. Каяться еще рано, надо выждать, вот и изучаешь картину. Мне уже пришла в голову мысль: хорошо бы директору для тех, кто часто бывает у нее в кабинете, вместо "Трех богатырей" повесить "Бурлаков", а потом вместо "Бурлаков" еще какую-нибудь картину. Так за несколько лет можно изучить всех художников и все, что они нарисовали.
- Молчишь? - спросила Екатерина Моисеевна.
- Я уже помирился с ребятами, и все будет хорошо, - сказал я. - Обещаю.
- Ты мне каждый месяц даешь обещания, а что из этого?
- Но почти месяц я держу свое слово.
- А на сколько сейчас ты обещаешь? - улыбнулась Екатерина Моисеевна.
Я заметил, что она всегда улыбается, разговаривая со мной. Что бы я ни натворил, она улыбается. Но это, правда, наедине со мной. А при матери и учителях она совсем другой человек. Поэтому я люблю бывать в ее кабинете, когда мы вдвоем. Вот если бы еще вместо "Трех богатырей" повесить "Бурлаков", а вместо "Бурлаков"...
- Месяц будешь держать свое слово? - спросила Екатерина Моисеевна.
- Буду, - сказал я.
- Ну иди, на контрольную опоздаешь, - улыбнулась она.
Я поднялся, сказал: "До свиданья", кивнул богатырям - до скорой, мол, встречи - и пошел к двери.
- О матери подумай, - сказала Екатерина Моисеевна.
Я обернулся. Лицо директора было печальным.
- Ну, иди, - повторила она.
Я открыл дверь и еще раз посмотрел на Екатерину Моисеевну. Она снова улыбалась мне.
КАК Я УТЕШАЮ МАМУ
Я знал, какой у меня будет разговор с мамой. Мама сразу заплачет и скажет:
- Ты понимаешь, как трудно одной воспитывать ребенка?
Я буду молчать. Я буду сидеть в кресле-кровати и молчать. Надо дать маме выговориться и ни в коем случае не перебивать ее. Потому что она сразу вскипает:
- Ради бога не перебивай меня, за тебя говорят твои поступки.
Потом мама скажет, что у других матерей жизнь как жизнь, и только у нее кромешный ад и сплошные мучения.
Тут я обычно не выдерживаю:
- Но ведь я в милицию ни разу не попадал, я никого не грабил, не убивал.
Мои слова только воодушевляют маму:
- И ты считаешь, что это - достоинство? Не хватало еще, чтобы ты грабил и убивал! Как у тебя вообще язык поворачивается говорить такое! Замолчи сейчас же.
Я молчу, пока она это говорит, и продолжаю молчать.
На несколько мгновений мама затихнет. Потом она снова скажет, как трудно одной воспитывать такого оболтуса, как я, и еще работать, зарабатывать на жизнь.
Моя мама ткачиха на камвольном комбинате. Она хорошо работает, ее фотография висит на Доске почета вместе с фотографией Семкиного дяди главного конструктора комбината. Того самого дяди, о котором Семка прожужжал все уши ребятам в нашем классе. Но мамина фотография висит над фотографией Семкиного дяди, и это дает мне право иногда одергивать Семку.
А еще мама в месткоме. Она всегда о ком-то заботится, к кому-то ходит домой, и к ней все стучат по вечерам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28