когда препятствий больше нет, женщина уже не отвечает на любовь, а лишь терпеливо сносит ее, уже не жаждет любовных утех, а нередко отвергает их. Когда мы женимся, вся жизнь меняется. Свободный, беспечный холостяк всегда готов идти в наступление, даже неудача ему не страшна. А стоит жениться — тут уж положение непоправимо. Если любовник в состоянии добиться любви женщины, которая сначала его отвергла, то для мужа, дорогой мой, такая попытка — Ватерлоо. Удел мужа — одерживать победы, подобные победам Наполеона: их многочисленность не мешает ему быть низвергнутым при первом же поражении. Женщине льстит настойчивость любовника, его ревность; но стоит мужу обнаружить такие же качества, и его обвинят в грубости. Холостяк может сам выбрать поле сражения, ему все позволено, а для мужа все под запретом, для битвы ему отведены лишь одни пределы, раз навсегда. Вдобавок борьба происходит на иных началах: жена склонна отказывать мужу даже в том, что принадлежит ему по праву, тогда как любовнику разрешается то, на что он никакого права не имеет.
Ты вот хочешь жениться, ты скоро женишься, а заглядывал ли ты хоть раз в гражданский кодекс? Я никогда не переступал порога Школы права, этого рассадника болтунов, этого грязного притона толкователей законов, я никогда не раскрывал кодекса, но воочию вижу, как он применяется в жизни. Я поневоле стал законоведом, точно так же, как управляющий больницей не может не стать медиком. Болезни изучаются не по книгам, а на самих больных. Закон, дорогой мой, рассматривает женщин как существа, подлежащие опеке, наравне с малолетними, наравне с детьми. А ведь как воспитывают детей? Посредством страха. Тут-то, Поль, и зарыта собака. Пощупай себе пульс! Ну, можешь ли ты хотя бы притвориться деспотом, ты, такой мягкий, добродушный, искренний? Раньше я смеялся над тобой, теперь же я так люблю тебя, что хочу поделиться с тобой своим опытом. Он ведет начало от науки, названной немцами антропологией. Если бы я не решил посвятить жизнь удовольствиям; если бы не питал глубокой антипатии к тем, кто только размышляет, вместо того чтобы действовать; если бы не презирал простофиль и глупцов, думающих, что книги долговечны, в то время как пески африканских пустынь — это прах бесчисленных, никому не ведомых, исчезнувших Лондонов, Венеции, Парижей и Римов; если бы не все это, я написал бы книгу о современном браке, о влиянии на него христианства и ярко осветил бы эту груду острых камней, на которых спят последователи завета «Плодитесь и размножайтесь!» Но разве человечество стоит того, чтобы я потратил на него хоть четверть часа? К тому же единственно разумное применение чернил — это писание любовных писем, чтобы приманивать легковерные сердца. Ну так что же, познакомишь ли ты нас с графиней де Манервиль?
— Может быть, — ответил Поль.
— Мы останемся друзьями, — сказал де Марсе.
— Если только… — начал Поль.
— Успокойся, мы будем с тобой вежливы, как Мезон Руж с англичанами при Фонтенуа.
Эта беседа несколько смутила графа де Манервиля, но все же он не отказался от задуманного и зимой 1821 года вернулся в Бордо. Для того чтобы отделать и обставить особняк, он вошел в большие расходы; это поддержало его репутацию элегантного человека, которую молва утвердила за ним еще до его приезда. Былые связи помогли ему вновь войти в роялистские круги города; он принадлежал к этому обществу как по взглядам, так и в силу своего богатства и титула. Поль стал признанным властителем моды: его знание светской жизни, парижские манеры, воспитанность привели в восторг «Сен-Жерменское предместье» города Бордо. Одна старая маркиза, говоря о Поле, употребила выражение, бывшее некогда в ходу при дворе, когда шла речь о молодых процветающих красавцах, франтах былых времен, чьи манеры и язык служили законом для всех, — она назвала Поля «душистым горошком». Это выражение подхватили и сделали из него прозвище; либералы вкладывали в него насмешливый смысл, роялисты — одобрительный. Поль де Манервиль с гордостью старался оправдать это прозвище. С ним произошло то же, что случается с посредственными актерами: с того дня, как публика обратит на них внимание, они начинают играть лучше. Чувствуя себя в своей среде, Поль обнаружил все те достоинства, какие не совсем еще были вытеснены его недостатками. Его шутки не были ни едки, ни язвительны, в манерах не было высокомерия; разговаривая с женщинами, он проявлял почтительность, которая им так нравится, но не был ни чересчур услужлив, ни слишком фамильярен. Его щегольство было на самом деле лишь простой заботой о своей наружности и только придавало ему приятность. С каждым он находил верный тон; молодым людям позволял держаться с ним запросто, но, пользуясь своим парижским опытом, умел, когда нужно, поставить собеседника на место. Прекрасный стрелок и фехтовальщик, он в то же время отличался чисто женской мягкостью, и это опять-таки нравилось. Он был среднего роста и несколько склонен к полноте, хотя далеко не толст; обычно это мешает слыть образцом элегантности, но Полю не воспрепятствовало играть роль Бреммеля города Бордо. Белизна лица, оттененная здоровым румянцем, красивые руки и ноги, синие глаза с длинными ресницами, черные волосы, изящество движений, грудной голос, мягкий и обаятельный, — все в нем как нельзя более соответствовало его прозвищу. Поль походил на нежный цветок, требующий заботливого ухода, расцветающий только на влажной, подходящей для него почве; от плохого обращения такой цветок хиреет, от слишком жарких солнечных лучей вянет, от мороза гибнет. Поль принадлежал к числу мужчин, скорее способных наслаждаться счастьем, чем приносить его другим; в них много женственного, им хочется, чтобы их понимали, поощряли; брак для них — нечто предопределенное. В семейной жизни подобный характер бывает иногда причиной осложнений, зато в светской жизни он неотразимо привлекателен. Поэтому граф де Манервиль пользовался успехом в узком кругу провинциального общества, где его несколько робкий ум ценили больше, чем в Париже.
На приведение в порядок особняка, который он обставил с чисто английской роскошью и комфортом, и перестройку замка в Ланстраке ушли все доходы, скопленные нотариусом за шесть лет. Вынужденный ограничиваться сорока с чем-то тысячами ливров в год, Поль благоразумно распорядился вести хозяйство так, чтобы траты не превышали этой суммы. Когда он показал всем свои экипажи, познакомился с наиболее изысканными молодыми людьми города, съездил с ними в свой заново отстроенный замок, чтобы поохотиться, ему стало ясно, что провинциальная жизнь немыслима без женитьбы. Поль был слишком молод, чтобы заняться исключительно хозяйственными делами и свести все свои интересы к корыстолюбию и расчетливости, в которых рано или поздно погрязают провинциалы ввиду необходимости пристроить детей, и вскоре он ощутил потребность изменить весь уклад своей жизни, — привычка к переменам становится для парижанина как бы второй натурой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44