Что ты скажешь об этом?», но передумала и вместо этого произнесла:
— Мне казалось, ты не хотел, чтобы я совершила какую-нибудь глупость.
Майк улыбнулся.
— Я позвоню, — сказал он и ушел.
— Ты еще там, ма?
— Меня не отпускают домой до пяти, дорогая. Где же мне еще быть? Что у тебя там творится?
— Это Майк Селуччи уходил.
— Значит, ты снова с ним встречаешься?
Хорошо бы поджарить тосты. Однако очень скоро выяснилось, что единственный оставшийся у нее кусок хлеба слегка заплесневел. Вики выбросила его в мусорное ведро и решила довольствоваться пакетиком дешевого печенья с шоколадной крошкой.
— Кажется, да.
— Что ж, как говорят люди, обычное дело для весны.
Голос у нее был неуверенный, поэтому Вики сочла за лучшее сменить тему. Ее мать несколько раз видела Селуччи, и, в общем, он ей понравился, просто она считала, что и дочь, и ее избранник только выиграли бы, если бы нашли себе пару поспокойнее.
— А разве уже весна? — Сильные порывы ветра, ударяясь в оконное стекло, размазывали то, что должно было быть дождем, но скорее напоминало дождь со снегом.
— Сейчас апрель, дорогая.
— Да, но какая у нас погода?
Ее мать рассмеялась.
— Идет снег.
Вики стряхнула с себя крошки и подлила в чашку кофе.
— Послушай, ма, этот разговор будет стоить твоему факультету целое состояние. — Ее мать последние восемнадцать лет работала секретарем у декана биологического факультета Королевского университета в Кингстоне и никогда не упускала возможности использовать свои привилегии на полную катушку. — Ты знаешь, мне всегда нравится болтать с тобой, но ведь у тебя, наверное, какое-то дело?
— Вообще-то я хотела узнать, не приедешь ли ты ко мне на Пасху?
— На Пасху?
— В этот уик-энд. Завтра я не работаю, в понедельник тоже, мы могли бы провести вместе целых четыре дня.
Темнота, демоны, вампиры и шесть человек, изуверски лишенных жизни.
— Не думаю, ма. Дело, над которым я сейчас работаю, не позволит мне отлучиться...
Выслушав еще несколько привычных фраз и пообещав не пропадать, Вики повесила трубку и перешла к тренажеру, чтобы справиться в равных долях с печеньем и чувством вины.
* * *
— Генри, это Кэролайн. У меня два билета на «Призрак оперы» на четвертое мая. Ты говорил, что хотел бы посмотреть, теперь у тебя появилась такая возможность. Позвони мне в ближайшие два дня, если будешь свободен.
Это было единственное сообщение на автоответчике. Генри покачал головой, сетуя на испытываемое им смутное разочарование. У Вики Нельсон не было причины позвонить. Той причины, о которой ему хотелось бы думать.
— Ладно, — сердито сказал он собственному отражению в старинном зеркале (его всегда смешило поверье, что его соплеменники лишены способности видеть себя в зеркале) над телефонным столиком, — скажи, почему я ей поверил. Обстоятельства вынудили? — Он покачал головой. — Нет. Обстоятельства складывались так, что мне следовало избавиться от этой дамочки. Гораздо более лаконичное решение с гораздо меньшим риском. Подумай еще. Она кого-то тебе напомнила? Если прожить достаточно долго, а в твоем случае так и есть, в конце концов каждый начнет напоминать тебе кого-то.
Отвернувшись от зеркала, Фицрой вздохнул и запустил пальцы в шевелюру. Он мог отрицать все, что угодно, но она действительно напоминала ему кого-то, не столько внешне, быть может, сколько манерой поведения.
Джиневра Вентреска была первой смертной, которой он доверился после перерождения. Были и другие, с которыми он играл в доверие, но в ее объятиях он становился самим собой, не нуждаясь в том, чтобы притворяться лучше, чем есть. Или хуже.
Когда Генри понял, что не может больше жить в елизаветинской Англии — она была слишком похожа и в то же время совершенно непохожа на ту Англию, которую он знал раньше, — он перебрался на юг, в Италию, и в конце концов осел в Венеции. Этот древний город мог многое предложить таким, как он, оживая по ночам и даря ему тень, в которой он мог насыщаться, как ему вздумается.
Это был карнавал, насколько он помнил, и Джиневра стояла на краю площади Сан-Марко, наблюдая толпу, которая кружилась перед ней, подобно живому калейдоскопу. Она показалась ему такой живой среди всей этой вызывающей помпезности, что он решил подойти ближе. Генри проследил за ней до самого дома (где, как потом оказалось, жил ее отец), а остаток ночи провел, выясняя ее имя и положение.
Джиневра Вентреска — даже спустя три столетия и множество жизней других смертных он до сих пор произносил это имя как благословение.
На следующую ночь, когда слуги заснули и дом был погружен в тишину и покой, Фицрой проскользнул в ее комнату. Биение сердца женщины притянуло его к кровати, и он осторожно откинул одеяло. Тридцатитрехлетняя вдова не была красавицей, но даже во сне она излучала жизнь, и Генри не мог оторвать от нее глаз. Однако через несколько секунд оказалось, что она тоже разглядывает его.
— Не хотелось бы вас торопить, — сухо произнесла Джиневра, — но я начинаю замерзать, и мне хотелось бы знать, не пора ли поднимать шум.
Он хотел было убедить ее, что это всего лишь сон, но не сумел.
Они встречались по ночам почти год.
* * *
— В монастырь? — Генри приподнялся на локте, выпутываясь из длинных прядей иссиня-черных волос. — Прости, что так говорю, bella, но мне кажется, тебе вряд ли понравится жизнь в монастыре.
— Я не шучу, Энрико. Завтра после утренней мессы я отправляюсь к сестрам ордена Святого Бенедикта.
В первое мгновение Генри лишился дара речи. Мысль о том, что Джиневра будет заперта от мира, как громом его поразила.
— Зачем? — наконец с трудом выдавил он.
Женщина села, обхватив руками колени.
— У меня был выбор — монахини или Джузеппе Леммо. — Она скривила губы, словно ощутила во рту что-то кислое. — Монастырь показался мне более привлекательным.
— Но зачем вообще выбирать?
Джиневра улыбнулась, качая головой.
— За все годы, проведенные тобой вдали от мира, ты успел кое-что забыть, любовь моя. Отец желает отдать меня синьору Леммо, но милостиво позволит мне служить Богу, лишь бы только выдворить из своего дома чересчур образованную дочь. — Голос ее стал серьезным, когда она провела пальцем по голой груди Генри. — Он боится инквизиции, Энрико. Боится, что я навлеку на семью папских ищеек. — Губы женщины снова скривились. — Или что он будет вынужден донести на меня.
Генри недоуменно уставился на нее.
— Инквизиция? Но ты ведь ничего не...
Ее брови взметнулись вверх.
— Я связалась с тобой, а для некоторых, даже если они не знают, кто ты такой, этого достаточно. Если бы они пронюхали, что я добровольно отдаюсь Ангелу Тьмы... — Джиневра повернула запястье так, что стал виден крошечный прокол, — то даже костер был бы для меня слишком милосердным наказанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Мне казалось, ты не хотел, чтобы я совершила какую-нибудь глупость.
Майк улыбнулся.
— Я позвоню, — сказал он и ушел.
— Ты еще там, ма?
— Меня не отпускают домой до пяти, дорогая. Где же мне еще быть? Что у тебя там творится?
— Это Майк Селуччи уходил.
— Значит, ты снова с ним встречаешься?
Хорошо бы поджарить тосты. Однако очень скоро выяснилось, что единственный оставшийся у нее кусок хлеба слегка заплесневел. Вики выбросила его в мусорное ведро и решила довольствоваться пакетиком дешевого печенья с шоколадной крошкой.
— Кажется, да.
— Что ж, как говорят люди, обычное дело для весны.
Голос у нее был неуверенный, поэтому Вики сочла за лучшее сменить тему. Ее мать несколько раз видела Селуччи, и, в общем, он ей понравился, просто она считала, что и дочь, и ее избранник только выиграли бы, если бы нашли себе пару поспокойнее.
— А разве уже весна? — Сильные порывы ветра, ударяясь в оконное стекло, размазывали то, что должно было быть дождем, но скорее напоминало дождь со снегом.
— Сейчас апрель, дорогая.
— Да, но какая у нас погода?
Ее мать рассмеялась.
— Идет снег.
Вики стряхнула с себя крошки и подлила в чашку кофе.
— Послушай, ма, этот разговор будет стоить твоему факультету целое состояние. — Ее мать последние восемнадцать лет работала секретарем у декана биологического факультета Королевского университета в Кингстоне и никогда не упускала возможности использовать свои привилегии на полную катушку. — Ты знаешь, мне всегда нравится болтать с тобой, но ведь у тебя, наверное, какое-то дело?
— Вообще-то я хотела узнать, не приедешь ли ты ко мне на Пасху?
— На Пасху?
— В этот уик-энд. Завтра я не работаю, в понедельник тоже, мы могли бы провести вместе целых четыре дня.
Темнота, демоны, вампиры и шесть человек, изуверски лишенных жизни.
— Не думаю, ма. Дело, над которым я сейчас работаю, не позволит мне отлучиться...
Выслушав еще несколько привычных фраз и пообещав не пропадать, Вики повесила трубку и перешла к тренажеру, чтобы справиться в равных долях с печеньем и чувством вины.
* * *
— Генри, это Кэролайн. У меня два билета на «Призрак оперы» на четвертое мая. Ты говорил, что хотел бы посмотреть, теперь у тебя появилась такая возможность. Позвони мне в ближайшие два дня, если будешь свободен.
Это было единственное сообщение на автоответчике. Генри покачал головой, сетуя на испытываемое им смутное разочарование. У Вики Нельсон не было причины позвонить. Той причины, о которой ему хотелось бы думать.
— Ладно, — сердито сказал он собственному отражению в старинном зеркале (его всегда смешило поверье, что его соплеменники лишены способности видеть себя в зеркале) над телефонным столиком, — скажи, почему я ей поверил. Обстоятельства вынудили? — Он покачал головой. — Нет. Обстоятельства складывались так, что мне следовало избавиться от этой дамочки. Гораздо более лаконичное решение с гораздо меньшим риском. Подумай еще. Она кого-то тебе напомнила? Если прожить достаточно долго, а в твоем случае так и есть, в конце концов каждый начнет напоминать тебе кого-то.
Отвернувшись от зеркала, Фицрой вздохнул и запустил пальцы в шевелюру. Он мог отрицать все, что угодно, но она действительно напоминала ему кого-то, не столько внешне, быть может, сколько манерой поведения.
Джиневра Вентреска была первой смертной, которой он доверился после перерождения. Были и другие, с которыми он играл в доверие, но в ее объятиях он становился самим собой, не нуждаясь в том, чтобы притворяться лучше, чем есть. Или хуже.
Когда Генри понял, что не может больше жить в елизаветинской Англии — она была слишком похожа и в то же время совершенно непохожа на ту Англию, которую он знал раньше, — он перебрался на юг, в Италию, и в конце концов осел в Венеции. Этот древний город мог многое предложить таким, как он, оживая по ночам и даря ему тень, в которой он мог насыщаться, как ему вздумается.
Это был карнавал, насколько он помнил, и Джиневра стояла на краю площади Сан-Марко, наблюдая толпу, которая кружилась перед ней, подобно живому калейдоскопу. Она показалась ему такой живой среди всей этой вызывающей помпезности, что он решил подойти ближе. Генри проследил за ней до самого дома (где, как потом оказалось, жил ее отец), а остаток ночи провел, выясняя ее имя и положение.
Джиневра Вентреска — даже спустя три столетия и множество жизней других смертных он до сих пор произносил это имя как благословение.
На следующую ночь, когда слуги заснули и дом был погружен в тишину и покой, Фицрой проскользнул в ее комнату. Биение сердца женщины притянуло его к кровати, и он осторожно откинул одеяло. Тридцатитрехлетняя вдова не была красавицей, но даже во сне она излучала жизнь, и Генри не мог оторвать от нее глаз. Однако через несколько секунд оказалось, что она тоже разглядывает его.
— Не хотелось бы вас торопить, — сухо произнесла Джиневра, — но я начинаю замерзать, и мне хотелось бы знать, не пора ли поднимать шум.
Он хотел было убедить ее, что это всего лишь сон, но не сумел.
Они встречались по ночам почти год.
* * *
— В монастырь? — Генри приподнялся на локте, выпутываясь из длинных прядей иссиня-черных волос. — Прости, что так говорю, bella, но мне кажется, тебе вряд ли понравится жизнь в монастыре.
— Я не шучу, Энрико. Завтра после утренней мессы я отправляюсь к сестрам ордена Святого Бенедикта.
В первое мгновение Генри лишился дара речи. Мысль о том, что Джиневра будет заперта от мира, как громом его поразила.
— Зачем? — наконец с трудом выдавил он.
Женщина села, обхватив руками колени.
— У меня был выбор — монахини или Джузеппе Леммо. — Она скривила губы, словно ощутила во рту что-то кислое. — Монастырь показался мне более привлекательным.
— Но зачем вообще выбирать?
Джиневра улыбнулась, качая головой.
— За все годы, проведенные тобой вдали от мира, ты успел кое-что забыть, любовь моя. Отец желает отдать меня синьору Леммо, но милостиво позволит мне служить Богу, лишь бы только выдворить из своего дома чересчур образованную дочь. — Голос ее стал серьезным, когда она провела пальцем по голой груди Генри. — Он боится инквизиции, Энрико. Боится, что я навлеку на семью папских ищеек. — Губы женщины снова скривились. — Или что он будет вынужден донести на меня.
Генри недоуменно уставился на нее.
— Инквизиция? Но ты ведь ничего не...
Ее брови взметнулись вверх.
— Я связалась с тобой, а для некоторых, даже если они не знают, кто ты такой, этого достаточно. Если бы они пронюхали, что я добровольно отдаюсь Ангелу Тьмы... — Джиневра повернула запястье так, что стал виден крошечный прокол, — то даже костер был бы для меня слишком милосердным наказанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78