– О! – хором воскликнули женщины и умолкли.
Гостья погрела руки у печки и спросила:
– Тяньчжэнь еще не помолвлен?
– Этот старый черт, – госпожа Чжан бросила взгляд на кабинет, – с утра до вечера устраивает чужое счастье, а до родных детей ему дела нет!
– И не говорите, в наши времена с грамотными детьми нелегко, не то что с нами, глупыми.
– Просто не верится, что отца не интересуют дети! Просто не верится! – снова распалилась госпожа Чжан. – Ты видела, наверное, старшую дочку из дома Ци, они живут на улице Великой простоты. И собой она ничего, и руки золотые, и грамотная, по улицам без дела не мотается. Сказала я ему как-то о ней. Куда там! Слушать не хочет. Чего только не наговорил: и торговцы они, и девушка вся в. веснушках. А где ты видела девушку без веснушек? Положи побольше пудры, и нет веснушек, разве не так? Мне ведь нужно, чтобы сноха была человеком. Подумаешь, веснушки! Иностранки и те с веснушками! Я свое, он свое. А теперь она вышла замуж за полковника. С утра до вечера катается на автомобиле, и веснушки, оказывается, не мешают.
Пока госпожа Чжан набирала воздух для новой тирады, гостья сказала:
– У меня веснушек не так уж много, а однажды я чуть было не попала под машину…
– Вот и прозевали из-за него хорошую девушку. Потом он нашел девицу из дома Ван, ну, эта отчаянная, целыми днями торчит в торговых рядах «Восточное спокойствие» , завитая как баран, летом для фасона чулок не носит. Я как услышала, так на дыбы. Слов не стала тратить. Не надо, и все! Не пущу я в дом эту расфуфыренную вертихвостку! Не могу! Как только он меня не уговаривал. И богатые они, и с положением, и после окончания Тяньчжэню не надо будет беспокоиться о месте. К счастью, вернулся Тяньчжэнь, поговорили они с отцом, и после этого больше ни гугу.
– Что же сказал Тяньчжэнь? – полюбопытствовала гостья.
– Глупость сказал! До окончания, говорит, и слышать не хочу ни о какой свадьбе. А надумаю жениться, обойдусь без отца.
– Свободный брак! – сразу смекнула гостья.
– Именно! Свобода, во всем свобода. Одна только мать не свободна: с утра до ночи готовь, стирай, вытирай! А этот старый черт слова не скажет сыну, знай попыхивает своей трубкой, будто не он сына кормит, а сын его. Даже зло берет. Не потому, конечно, что сын отказался от этой вертихвостки, а потому, что он делает все, что хочет, видно, матери так и не дождаться невестки в доме. Я тогда ничего не сказала, ушла к своим, а про себя решила: вы пользуетесь свободой, ну и я отдохну хоть несколько дней! Некому будет готовить? Пусть!
Последнее слово госпожа Чжан произнесла с таким запалом, что даже пучок на голове у нее подпрыгнул.
– Правильно сделали, что проучили их, – поддакнула гостья.
Но госпожа Чжан грустно рассмеялась:
– Решить-то я решила, а у своих пробыла всего полдня. Не могу расстаться с этим паршивым домом: то мне казалось, будто огонь в очаге погас, то будто Дин Второй извел много топлива. Свой дом все равно что сын, хоть и плох, а не бросишь. Дня не могу без них прожить, я ведь не бесчувственная. Да и родственники не очень-то привечают!
– Значит, так ничего и не решили с помолвкой? Госпожа Чжан покачала головой, выражая этим свое
крайнее огорчение.
– А как Сючжэнь?
– Эта красотка луже всех! Поступила в среднюю школу, расшумелась, разревелась. Хочу жить при школе, и все! Тоже кудри завила, ну прямо барашек! Но до чего хороша! Личико румяное, как спелое яблоко, прическа пышная, одета хорошо, глаз не отведешь. Дагэ и в ус не дует, а я вся извелась. Сючжэнь скоро девятнадцать; пора думать о семье. Девушка хорошенькая, свеженькая, как цветочек! Недолго и до беды. Что говорить! Сердце ноет, как подумаю. Только и успокаиваюсь, когда она домой приезжает. А приедет, сразу начинает просить то шелковые чулки, то туфли. Откажешь – надуется. Разве дети понимают наши страдания?
– Ради детей и живем, – торжественно заявила гостья.
– О! – только и смогла вымолвить госпожа Чжан, но на душе у нее стало легче. Она даже вернулась к расспросам:
– А как насчет потомства? Пока не ждешь? Гостья вздохнула и, не отвечая на вопрос, едва сдерживая слезы, сказала на прощание:
– Так вы уж попросите мужа, пусть похлопочет.
4
Возвратившись в гостиницу, Лао Ли, как был в пальто, бросился на постель. Положив руки под голову, он лежал и смотрел в потолок. Мечты о поэзии, о жизни рассыпались прахом после визита к Чжан Дагэ. И не потому, что Чжан был сильнее его в философии или в ораторском искусстве, просто Лао Ли самого себя не знал и потому недооценивал. Его то и дело одолевали сомнения: он мечтал стать революционером, философом, но сделать хоть шаг по этому пути не хватило смелости, наконец, он решил остаться чиновником, честным главою семьи, но опять не был уверен, правильно ли поступает. В конце концов… О! Нет никакого конца, сплошные колебания.
Привезти жену? За каким чертом! Ему противны ее изуродованные ноги, красные штанишки и зеленые курточки на детях!
В сущности, все это пустяки, и лучше о них не думать, а то становится еще тяжелее. Почему? – он и сам не знает. Он не может больше гоняться за иллюзиями. Они вносят такую же сумятицу в душу, как неизменно повторяющийся дурной сон.
Развод невозможен. Нелегко будет уговорить родителей, да и зачем огорчать стариков! Но то, что радует одного, всегда огорчает другого. Так было и будет до тех пор, пока мир не переменится. Моральные принципы буржуазии и рай на земле – несовместимы. Чего же я хочу? – спрашивал себя Лао Ли. Но ответить не мог
Не виновата же она в том, что ей изуродовали ноги, и красные штанишки не она придумала. А я чем виноват? Кого жалеть, ее или себя? Не надо прятать чувства под зонтиком разума; зонтик не пропускает солнечных лучей, и наступает мрак!
Никакого выхода! Я мучаюсь в городе, она – в деревне. Есть только один, хотя и скверный выход: с глаз долой – из сердца вон. Но выход ли это?
Ладно! Повременю немного. Она ведь жена не Чжан Дагэ, а моя!
Лао Ли взял книгу, попытался сосредоточиться, но не мог. Умыться, что ли? Или пойти купить фруктов? Может, почитать газету? Он так и не двинулся с места и снова принялся за книгу. Иероглифы по-прежнему расплывались перед глазами.
Кто сказал, что она неисправима? Почему во мне нет ни капли смелости?
Но ты не сделаешь ее другой. Ты самого себя не в состоянии перевоспитать! Перед тобой стена. Свали ее – за ней простор, дикий, бескрайний. Но ты не рискнешь сделать это, побоишься отравить себя воздухом неизвестности. Позади тоже стена. За ней – постель с пологом, столы и стулья, теплая печь, аромат чая. И эту стену ты тоже не перешагнешь, побоишься задохнуться в спертом воздухе. Так и будешь стоять между двух стен, пустой мечтатель!
В соседний номер пришли гости. Шумели, смеялись. Это вывело Лао Ли из раздумий, и он еще сильнее ощутил одиночество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58