— В этом я ничуть не сомневалась. Нет!
— Но вы еще не слышали…
— А мне и не нужно… Суть дела в том, что за мной еще сохраняется мой номер в «Золотом роге» и я должна получить важное сообщение, посланное туда на мое имя. Я бы предложила вам восстановиться там под именем Джорджа Гамильтона. В конце концов, они вас, наверное, еще помнят…
— Но…
— Я высажу вас на окраине Майами-Бич, и вы возьмете там такси. Я бы предпочла, чтобы о нашей связи никто не знал.
— Связи?! — удивился я. — Только бы мне не лопнуть от смеха!
Она улыбнулась, но ничего не ответила.
* * *
Мы пообедали в Марафоне, так что высадила она меня на окраине Майами-Бич уже в начале двенадцатого.
— Встретимся утром, — сказала она. — Позвоните мне в номер 316.
— Обязательно, — ответил я и, забрав свою сумку из машины, убил в баре около десяти минут за стаканом мартини. Потом взял такси, которое доставило меня в «Золотой рог». В ноябре в Майами затишье, так что я не беспокоился насчет номера. И действительно, мне предложили комнату с видом на океан, если я ничего не буду иметь против.
— Третий этаж, если можно, — попросил я.
Заполнив регистрационную карточку, я последовал за рассыльным через внутренний дворик, мимо иллюминированного бассейна и пальм, увешанных гроздьями разноцветных лампочек.
Мы вошли в коридор левого крыла и поднялись по лестнице на третий этаж.
Мой 312-й находился за углом от ее номера.
Он напоминал мне тот, что я занимал раньше, — стены бирюзового цвета, бежевый ковер, слишком длинная кровать. Покрывало на ней было цвета хурмы — так же, как и портьеры, от потолка до пола обрамляющие эркер. Душ и ванна были облицованы изразцами все того же цвета.
Посыльный положил мою сумку на полку для багажа, находившуюся справа от туалетного столика, включил кондиционер, поблагодарил за чаевые и ушел.
Я выждал минуты три, йотом вышел в коридор и постучал в дверь номера 316. Дверь слегка приоткрылась, и Мэриан выглянула в коридор.
— Так и знала! — заявила она.
— Я вспомнил еще кое-какие автобиографические данные, о которых вам следовало бы знать, — сказал я. — Знаете, где я впервые заинтересовался ловлей рыбы? В Панаме, и…
— Ясно. И вы испугались, что до завтра забудете об этом?
— И это была бы огромная потеря. Но мне совсем не обязательно входить к вам в номер. Я могу сообщить об этом и стоя в коридоре. Или даже через дверь.
Мэриан вздохнула. Я не знал точно, действительно ли она рассердилась.
— Одну минутку! — До меня донесся какой-то шорох, а потом открылась дверь, и я вошел. Дверь закрылась.
Ее номер был обставлен так же, как и мой, и выдержан в той же красочной гамме. Мэриан уже успела смыть с себя всю косметику и надела довольно обычную ночную сорочку, поверх которой теперь старалась накинуть халатик. Тем не менее она меня очень взволновала — сам не знаю почему.
— Большей частью это пустяки, — сконфузился я. — Но они тем не менее проливают свет. Например, когда я был ребенком, все другие недотепы бросали свои монетки в рождественскую копилку, а я имел настоящий текущий счет с двумя процентами годовых…
— Можете говорить со мной без обиняков… — перебила она.
Я поцеловал ее, и это взволновало меня еще больше, хотя ей было совершенно безразлично, какие чувства я испытываю. В конце концов она сдалась, бросив равнодушно: «Ну ладно!» — словно покупала картофелечистку у бродячего торговца, лишь бы избавиться от него. Но к этому моменту мне было уже безразлично, на каких условиях я тут.
* * *
Она была спокойной, ловкой, опытной и во всем шла мне навстречу. После этого я лежал в горячей неподвижной тьме, стараясь найти точный эпитет, которым можно было бы охарактеризовать ее поведение. Напоследок я решил, что уместнее всего было бы употребить слово «любезная». Она вела себя как любезная хозяйка, в совершенстве знающая законы гостеприимства.
Мэриан что-то сказала, но я не расслышал. Я все еще думал о ней, пытаясь в точности вспомнить, как она выглядела…
— Ты даже не слушаешь…
— Что?
— Я к тебе обращаюсь. Возможно, это ускользнуло от твоего внимания, но люди уже давно научились общаться…
— О, прости! О чем ты говорила?
— Ты упоминал о сцене. Может, это не правда?
— Правда. Только я играл на любительской сцене. В школе. Профессионалом никогда не пытался стать. Не тот талант.
— А текст наизусть тебе легко давался?
— Вполне, — ответил я. — Обычно я знал свою роль уже к концу репетиции. Я почему-то все запоминаю легко и быстро. Думаю, мне просто повезло с памятью.
— Расскажи мне о своей семье.
— Я и есть семья, не считая отчима. Моя мать и отец развелись, когда мне было около пяти. Отец был геологом, большую часть времени проводил в Южной Америке, обычно в горах. Мать моя отказалась так жить. А на следующее лето он погиб.
Фургон, в котором отец ехал, сорвался с дороги в пропасть. Через пару лет мать снова вышла замуж.
За вдовца старше ее на несколько лет, компаньона маклерской фирмы в Хьюстоне. Теперь он на пенсии, живет в большом поместье недалеко от Хантсвилла и разводит породистый скот. А мать умерла, когда я служил на флоте во время войны с Кореей. Она оставила мне немного денег, вот тогда-то я и купил бар в Панаме.
— И что же случилось с баром?
— Там произошли две-три драки. После этого военнослужащим запретили ходить в мой бар, и я его продал.
— С убытком?
— Нет, мне повезло. Молодчик, который купил его, явился из Штатов и не знал, что значит такой запрет. Мне вообще кажется, что он хотел превратить его в притон для педерастов.
— И что ты сделал с этими деньгами, когда вернулся в Штаты?
— Большую часть потерял в Лас-Вегасе.
— Расскажи про твою сделку с «жучком».
Я вытянул руку и зажег лампу на ночном столике. Она вопросительно взглянула на меня.
— Зачем это?
— Не знаю, — признался я. — Просто устал разговаривать с тобой в темноте. Хочу тебя видеть.
— Зачем?
— Это ты мне должна сказать — зачем. — Я приподнялся на локте и провел пальцами по ее щеке. — Ты — красивая. Может быть, поэтому?
— Не говори глупостей.
— Никогда не был дальше от этого. А может, ты обладаешь удивительной способностью волновать мужчин? Это ведь особое сочетание — хрупкая, элегантная, невозмутимо-твердая и соблазнительная. И это все в одно и то же время. Или ты ; считаешь, что такой комбинации нет? Раньше я полагал, что нет.
Она с раздражением покачала головой, но в конце концов не выдержала и улыбнулась:
— О, Боже ты мой! А я-то считала, что с тобой можно говорить!
— Мы и так говорим.
— Разговоры какие-то идиотские. К чему теперь все это?
— Не будь такой циничной.
— Погаси свет.
Я погасил свет, обнял ее и поцеловал. Она охотно пошла мне навстречу и снова была такой же ловкой и милой, как и раньше. Если это единственный способ наладить спокойный и разумный разговор, то, ради Бога, я не возражал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48