КАК УМЕРЛА РЯБУШИНСКАЯ


В холодном цементном подвале лежал мертвец - тоже холодный камень,
воздух напитывал капли невидимого дождя. И люди собрались возле тела,
словно вокруг утопленника, найденного поутру на пустынном морском берегу.
Здесь, в подвале, было средоточие земного тяготения: чудовищная сила
заставила лица поникнуть, губы - изломиться, оттянула вниз щеки. Руки
безвольно висели, подошвы налились свинцом.
Раздался голос, но никто к нему не прислушался.
Голос позвал снова, прошло время, и лишь тогда люди повернулись и
глянули вверх, словно в самом деле стояли на пустом ноябрьском берегу, а в
сером рассвете высоко над их головами кричали чайки. Унылый крик; с ним
птицы, почуяв неумолимую зиму, отлетают на юг. И слышался шум океана,
далекий, словно шепот песка и ветра в морской раковине.
Люди посмотрели на стол; там лежал золоченый ящик двадцати с
небольшим дюймов длины, и на нем было написано "РЯБУШИНСКАЯ". Они
уставились на маленький гробик, поняв, наконец, что голос идет из-под
крышки; лишь мертвый лежал на полу и не слышал приглушенных криков.
- Выпустите, выпустите же меня, ну, пожалуйста, ради бога, выпустите
меня отсюда.
Наконец мистер Фабиан, чревовещатель, наклонился к ящику и шепнул:
- Нет, Риа, здесь серьезное дело. Потом. А пока - успокойся, ты же у
меня умница.
Он закрыл глаза и попытался улыбнуться.
Пожалуйста, не смейся, - донесся из-под блестящей крышки спокойный
голос. - После того, что случилось, ты мог бы быть и полюбезнее.
Детектив, лейтенант Кроувич, тронул Фабиана за локоть.
- Если не возражаете, оставим фокусы на потом. Сначала нужно
закончить с _э_т_и_м_.
Он посмотрел на женщину, что сидела на раскладном стуле.
- Вы - миссис Фабиан.
Потом взглянул на молодого человека, сидевшего рядом с женщиной.
- А он - мистер Дуглас, импресарио и пресс-агент мистера Фабиана?
Тот подтвердил. Кроувич поглядел покойнику в лицо.
- Итак, мистер Фабиан, миссис Фабиан, мистер Дуглас - вы все
утверждаете, что не знаете этого человека, убитого здесь прошлой ночью, и
что никогда прежде не слыхали фамилию Окхэм. Однако, Окхэм в разговоре с
начальником станции заявил, что хорошо знает Фабиана и намерен обсудить с
ним какой-то жизненно важный вопрос.
Из ящичка снова донесся голос.
- Черт побери, Фабиан! - взорвался Кроувич.
Под крышкой засмеялись, словно зазвенел вдали колокольчик.
- Не обращайте на нее внимания, лейтенант, - сказал Фабиан.
- На нее? Или на вас, черт возьми? Что там такое? Отвечайте вместе.
- Мы больше никогда не будем вместе, - донесся тихий голос. - После
этой ночи - никогда.
Кроувич протянул руку.
- Дайте-ка мне ключ, Фабиан.
И вот в тишине скрипнул ключ, взвизгнули маленькие петли, крышка
откинулась и легла на стол.
- Благодарю вас, - сказала Рябушинская.
Кроувич взглянул на нее и застыл, не в силах поверить своим глазам.
Лицо ее было белым, - оно было вырезано из мрамора или какого-то
небывалого белого дерева. А может - из снега. И шея - словно карамель,
словно чашка тонкого, почти прозрачного фарфора - тоже была белой. И на
руках - из слоновой кости, наверное, - пальчики тонкие, и каждый
оканчивался ноготком, а на подушечках был узор из тончайших линий и
спиралек.
Вся она была - белый камень, и камень этот просвечивал, и свет
подчеркивал темные, как спелая шелковица, глаза и голубые тени вокруг них.
Лейтенанту вспомнились молоко в стакане и взбитый крем в хрустальной чаше.
Темные брови изгибались узкими дугами, щеки - чуть впалые; виднелись-даже
сосуды: розовые - на висках, голубой - на переносице, между сияющими
глазами.
Губы ее были приоткрыты, будто она собиралась облизнуть их, ноздри и
уши - вылеплены совершеннейшим мастером. Черные волосы были разделены
пробором и зачесаны за уши - настоящие волосы, он видел каждую прядь. И
платье было черным, как волосы, оно открывало плечи, изваянные из дерева
белого, словно камень, долгие годы палимый солнцем. Она была прекрасна.
Кроувич чувствовал, как шевелятся его губы, но так и не смог произнести ни
единого слова.
Фабиан достал Рябушинскую из ящика.
- Моя прекрасная леди, - сказал он. - Вырезана из редчайшего
заморского дерева. Она выступала в Париже, Риме и Стамбуле. Весь мир любит
ее, и все думают, будто она - настоящий человек, что-то вроде невероятного
маленького лилипута. Они не могут поверить, что она - всего лишь кусочек
дерева, одного из тех, которые растут вдали от городов и идиотов.
Элис, жена Фабиана, неотрывно следила за губами мужа. За все время,
что он говорил, держа в руках куклу, она ни разу не мигнула. А он не
замечал никого, кроме куклы, словно и подвал и люди вокруг вдруг
растворились в тумане.
Наконец фигурка дернулась в его руках.
- Пожалуйста, хватит обо мне. Ты же знаешь, Элис этого не любит.
- Элис никогда этого не любила.
- Ш-ш-ш!! Не надо! - крикнула Рябушинская. - Не здесь и не сейчас.
Потом она быстро повернулась к Кроувичу, и он увидел, как двигаются
ее тонкие губы:
- Как все это случилось? Я имею в виду, с мистером Окхэмом?
- Лучше бы тебе поспать сейчас, Риа, - сказал Фабиан.
- Но я не хочу, - ответила она. - Я имею право слушать и говорить, я
такая же деталь этого убийства, как Элис или... или мистер Дуглас!
Пресс-агент уронил сигарету.
- Не путайте меня в это, вы... - и он так глянул на куклу, словно она
вдруг стала шести футов ростом и ожила.
- Я хочу, чтобы здесь прозвучала правда. - Рябушинская повертела
головкой, осматривая подвал. - Если я буду заперта в своем гробу, ничего
хорошего не выйдет, а Джон окончательно заврется, если я не стану следить
за ним. Правда, Джон?
- Да, - ответил он, закрыв глаза, - похоже, так оно и есть.
- Джон любит меня больше всех женщин на свете; я тоже люблю его и
наставляю на путь истинный.
Кроувич треснул кулаком по столу.
- Черт побери, черт вас побери, Фабиан! Если вы думаете, будто
можете...
- Я ничего не могу поделать, - пожал плечами Фабиан.
- Но ведь она...
- Знаю, знаю, что вы хотите сказать, - тихо ответил Фабиан. - Что она
у меня в гортани, да? А вот и нет. Не в гортани. Где-то еще. Я не знаю -
где. Здесь или вот здесь, - и он тронул сначала грудь, потом голову.
- Она ловко прячется. Временами я ничего не могу поделать. Иногда она
говорит сама по себе, и я тут совершенно не при чем. Часто она говорит
мне, что я должен делать, и я слушаюсь ее. Она следит за мной,
выговаривает мне; она честна, когда я нечестен, добра, когда я зол, а это
бывает со всеми нами, грешными.
1 2 3 4