— Что вы этим хотите сказать?
— Это трудно объяснить. — Эсме выразительно раскинула руки. — Но у Сорчи сильная воля, и у нее есть… скажем, уверенность в способности очаровать каждого, кто окажется рядом, и получить то, что она хочет.
Сэр Аласдэр неожиданно улыбнулся, и ямочки на его слишком красивом лице стали еще заметнее.
— Хм-м, — сказал он. — Интересно, от кого она получила такое наследство?
Эсме взглянула на него из-за чашки с кофе.
— Теперь, по размышлении, я начинаю думать, сэр, что бедный ребенок получил двойную дозу.
— О да. — Он вяло допил свой кофе и отодвинул чашку. — Вы, несомненно, правы.
Эсме вдруг ощутила себя неблагодарной и несправедливой. Не его вина, что он родился красивым и обаятельным и знает, как пускать в ход эти качества.
Он с отсутствующим видом взял из стопки одну карту и начал ловко вертеть ее между пальцами одной руки, не спуская с нее глаз. Эсме лихорадочно думала, что бы сказать дельное.
— Благодарю вас за мебель, — пролепетала она. — Так много стульев. Вы очень добры.
— Добр? — повторил он, все еще лениво играя с картой. — Я редко делаю что-нибудь из доброты, мисс Гамильтон. Если я это делаю, то или из чувства самосохранения, или чтобы сделать себе приятное.
— Понимаю. — Его обезоруживающая откровенность завела ее в тупик. — И что же двигало вами в данном случае?
— Желание сделать себе приятное, — отвечал он. — Мне хотелось увидеть теплоту в ваших глазах, когда вы будете благодарить меня — как сейчас. Вы попались в ловушку, мисс Гамильтон.
— «Погубите их добротой?» — пробормотала она. — Ну, чтобы я оказалась в ловушке, потребуется больше, чем это; вы должны знать, что шотландцы сделаны из плохо поддающегося обработке материала.
— Я больше боюсь того, мисс Гамильтон, что прежде тяжелая работа изнурит вас, — невозмутимо сказал он. — Я узнал из самого компетентного источника, что детям нужны и гувернантка, и няня. Это так?
Эсме была поражена.
— В идеале — да.
Сэр Аласдэр покрутил между пальцами карту и хлопнул ею об стол перед Эсме фигурой вверх. Туз червей.
— Тогда пусть будет идеал, мисс Гамильтон. Какое-то время Эсме, не отрываясь, смотрела на его изящную кисть с длинными пальцами, такими теплыми по контрасту с неживой белизной карты. Ею начинало овладевать беспокойство. Ей не хотелось оставаться наедине с этим мужчиной с его идеальными кистями рук и тихим, глубоким голосом.
— Что вы имеете в виду? — наконец произнесла она.
— Я собираюсь нанять няню, — сказал он. — Через день-два Уэллингз пришлет вам кандидаток. Выберите ту, которая покажется вам лучшей.
Эсме не знала, что сказать.
— Это щедрый жест, сэр, — произнесла она. — Я просто не знаю, что сказать.
— Как насчет «Я буду вечно признательна вам»? — предложил он. — Или «Я ваша преданная раба»?
Эсме не понравилось, как были произнесены эти слова, с излишней теплотой в голосе и как-то двусмысленно.
— Не думаю.
Маклахлан медленно и лениво пожал плечами.
— Тогда, может быть, вы просто нальете мне еще кофе, — предложил он. — Моя чашка пуста вот уже десять минут.
Эсме посмотрела на стол, несколько смущенная своей оплошностью. Его чашка стояла пустая на краю стола. Он взялся за чашку и подтолкнул ее к Эсме. Она инстинктивно схватилась за кофейник. Но как-то так получилось, что жидкость пролилась мимо, и следующее, что запечатлелось в ее сознании, — Маклахлан отдергивает руку и проливает кофе на свой замечательный костюм. «Боже мой!» — вскрикивает он.
Что было дальше, она потом толком не могла вспомнить. В ее руке оказался носовой платок, а она стояла на коленях у его кресла и прикладывала платок к его жилету прекрасного соломенного цвета, совсем не думая, как это может выглядеть со стороны.
— Простите меня! — Эсме яростно терла шелк. Маклахлан откинулся в кресле, чтобы оценить ущерб.
— Черт, горячо!
— Ой, я ошпарила вас? — жалобно спросила она. — Вам больно? — Ей вдруг захотелось заплакать. Это было последней каплей.
— До свадьбы заживет. — Его сильная теплая рука легла на ее плечо. — В самом деле, мисс Маклахлан, все в порядке. Пожалуйста, перестаньте тереть и посмотрите на меня.
Эсме подняла глаза.
— О нет! — Его шейный платок тоже пострадал. — Ой, он испорчен! — Она перебирала складки платка, будто это могло помочь.
Маклахлан отвел ее руку в сторону, но продолжал удерживать ее в своей руке.
— Бывало и хуже, — сказал он, наклоняясь над ней так низко, что от его дыхания слегка шевелились ее волосы. — Мисс Гамильтон, встаньте с колен — прежде чем кто-нибудь заглянет сюда и сделает неправильный вывод, что, если учесть мою репутацию, весьма вероятно.
Смысл его слов не доходил до нее.
— Простите?
Маклахлан вздохнул, затем толчком отодвинул кресло назад и поднялся, одновременно подняв ее. Теперь они стояли совсем близко друг к другу. Ее голова едва доставала до его груди, ее рука все еще оставалась в его руке. Некоторое время он не двигался, глядя на их переплетенные пальцы.
— Моя дорогая мисс Гамильтон, — наконец начал он. — Д-да?
Его рот искривился в улыбке.
— Надеюсь, я не пострадаю, если скажу, что из всех людей, обкусывающих ногти, коих мне приходилось знать, вы самая безжалостная к собственным ногтям.
Ее лицо запылало. Она выдернула руку и спрятала ее за спиной.
Он успел схватить другую руку и твердо удерживал ее.
— Да-а, — произнес он, внимательно разглядывая ее пальцы, — я вообще не уверен, что это ногти.
Она попыталась высвободить руку, но негодяй только насмешливо улыбался.
— Вы, мисс Гамильтон, стараетесь вовсе избавиться от них, — продолжал он, не спуская глаз с ее руки. — Они отступают, как французы из Москвы.
Эсме все еще была в смятении оттого, что облила его горячим кофе.
— Это ужасная привычка, — призналась она, пытаясь высвободить руку. — Хотела бы я знать, как избавиться от нее.
Он перевел взгляд на ее лицо и долго не отрываясь смотрел на него.
— Что мне хотелось бы знать, так это отчего вы в такой тревоге, что обкусываете свои ногти до мяса?
Он, казалось, не собирался выпускать ее руку, хотя и удерживал ее очень деликатно.
— Эсме. — В его голосе она услышала упрекающую заботливость. — Моя дорогая, вы действительно сильно обеспокоены. Почему? Как я могу вам помочь?
Она вдруг почувствовала, что подбородок у нее дрожит.
— Не смейте, — прошептала она, отводя глаза в сторону. — Не смейте жалеть меня.
Его глаза оживились.
— Я только хочу, чтобы вы сказали мне, в чем дело, — настаивал он. Внезапно его тон изменился. — Эсме, может быть, это я? Это я… заставляю вас страдать?
С этими словами он уронил ее руку и отступил назад.
Боже! Этого просто не может быть. Почему его это вообще заботит? Как он может быть то невоспитанным грубияном, то — в следующий момент — полным сочувствия и сострадания?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79