Даже грудь пополнела.
Лизетта с улыбкой наблюдала, как портниха подгоняет лиф и подкалывает булавками подол нового черного платья для Селии.
– Когда ты появилась у нас, ты была такой худенькой, – сказала она. – Я рада, что стряпня Берты пошла тебе на пользу.
Селия вертелась перед зеркалом, любуясь красивыми складками черного шелка. Платье было сшито по последней моде: с завышенной талией и без воротника, по горлу и на плечах отделано черными бусинами. Селия глубоко вдохнула: лиф плотно натянулся на груди.
– Стойте спокойно, мадам, – попросила портниха. Селия скорчила гримаску:
– Если и дальше дело пойдет так, скоро мне будут малы все мои платья.
– Ну, до этого еще далеко. – Лизетта подошла к зеркалу, окинула критическим взглядом собственное отражение. – А вот мне надо бы сбросить лишний вес, который я набрала, пока носила Рафаэля. Он испортил мне фигуру. – Она с любовью взглянула на упитанного рыжеволосого карапуза, игравшего на полу обрезками ткани. – Я не жалею, что набрала вес, дорогой. Ты того стоишь. Не слушай свою мамочку.
Портниха, миловидная молоденькая ирландка по имени Бриони, заметила:
– Месье Волеран не позволил бы и волоску на вашей голове измениться, мадам.
Лизетта рассмеялась и тряхнула головой.
– Макс не способен критически отнестись ко мне. Ведь он любит меня.
Селия чуть улыбнулась. Лизетта была похожа на Венеру – соблазнительна и пропорционально сложена. Со своими рыжими волосами и жизнерадостным характером она напоминала огонек, и даже такой властный мужчина, как Максимилиан Волеран, готов был подчиниться любому ее капризу.
– Максу не нравится, когда я ношу черное, – со вздохом сказала Лизетта, возвращаясь на обитую парчой кушетку и снова принимаясь за починку панталончиков одной из ее дочерей. – Весь прошлый год мы носили траур по его матери. А теперь вот…
Траур длится год, осталось еще восемь месяцев, и все это время взрослые члены семьи Волеранов должны носить только черное. А Селии и по окончании траура предстояло ограничиваться приглушенными оттенками лилового и серого цветов. Таковы креольские традиции, и Селия была обязана строго следовать им, чтобы не вызвать осуждения новоорлеанского общества. Даже письма она писала на бумаге с траурной каймой. И украшений не носила, кроме броши с темными камешками, а когда ей изредка приходилось появляться на публике, она прикрывала лицо и волосы черной креповой вуалью. Даже пуговицы выбирались небольшие и с матовой поверхностью.
Селия крайне редко появлялась в обществе, но вынужденная изоляция ее не тяготила. Дни ее текли спокойно и мирно, а именно этого она и хотела. Лизетта, сама очень общительная, не раз пыталась убедить ее нарушить уединение. Но Селии обычные женские разговоры, сплетни, секреты были скучны, и она с неохотой принимала участие в семейных собраниях.
Она с удовольствием погрузилась в хозяйственные заботы: это помогало ей примириться со смертью Филиппа.
Работы на плантации было много. Женщины сбивали масло, выпекали хлеб, варили варенье, набивали колбасы, консервировали овощи, вели учет хозяйственных расходов. Раз в месяц целый день посвящали варке мыла и изготовлению свечей. А еще надо было начистить серебро, перемыть фарфор, проследить за чисткой ковров и стиркой белья. А кроме того, всегда нужно было что-нибудь зашить, заштопать, вышить.
Селия познакомилась со служанками-рабынями, но не могла так же фамильярно обращаться с ними, как Лизетта. Ей были непонятны сложные взаимоотношения между рабом и рабовладельцем: они словно принадлежали к одной семье, но при этом существовали границы, которые никогда не нарушались. Некоторые рабовладельцы считали слуг своей собственностью, другие относились к ним с искренней любовью. Однажды хозяйка соседней плантации зашла навестить Лизетту и вдруг разрыдалась, рассказывая о смерти старой служанки. «Она была мне ближе, чем родная мать», – призналась женщина, утирая слезы кружевным платочком. Селии было это непонятно: если служанка действительно была таким близким человеком для этой дамы, то как могла она держать ее в рабстве?
Южане вообще ее озадачивали. Особенно креолы. Но больше всего изумляли Селию Волераны. Это была огромная семья – за четыре месяца Селия еще не успела познакомиться со всеми двоюродными и троюродными братьями и сестрами. В прошлом этого семейства было много скандальных историй и тайн, на которые Селии усердно намекали, но до конца ничего не рассказывали.
Ходили слухи о каждом из Волеранов, даже о Лизетте. Однажды пришедшая с визитом золовка Лизетты Генриетта уселась рядом с Селией и поведала ей на ушко кое-какие семейные тайны. Генриетта, миловидная молодая дама, большая любительница сплетен, была женой Александра, младшего брата Максимилиана.
– Максимилиан очень изменился с тех пор, как они поженились десять лет назад, – увлеченно шептала Генриетта. – До этого он был таким отчаянным и жестоким человеком, каких свет не видывал. Поговаривали даже, что он убил собственную жену.
– Не может быть, – скептически пробормотала в ответ Селия. Максимилиан, конечно, мог внушить страх, но стоило увидеть, с какой нежностью он относится к Лизетте и своим детям, чтобы понять: он на такое неспособен.
– Конечно, – кивнула Генриетта, – подозрения не подтвердились. Но в те времена каждый был готов обвинить его в самых страшных грехах – и не без оснований.
– Почему?
– Он был жесток со всеми. Даже с Лизеттой.
Селия покачала головой:
– Не может быть, Генриетта. Этому я никогда не поверю.
– Но это правда, сущая правда. Это сейчас он стал образцовым мужем, а ведь женился он только потому, что обесчестил ее.
– Обесчестил? – повторила Селия, подумав, что ослышалась.
– Ну да! Лизетта была помолвлена с другим мужчиной. Но Максимилиан соблазнил ее, а жениха вызвал на дуэль. В те дни он был настоящим дьяволом. И сын пошел в него – я, разумеется, говорю не о вашем муже Филиппе, упокой, Господи, его душу. Я говорю о другом сыне, который сбежал из дома, о Жюстине. – Она наклонилась к самому уху Селии и прошептала:
– Он стал пиратом. Мне рассказал об этом Александр, мой муж.
– Какой позор, – пробормотала Селия, чувствуя, что побледнела.
– Не правда ли? – добавила очень довольная произведенным впечатлением Генриетта. – Разве вам Филипп ничего не рассказывал? Впрочем, это неудивительно. Все Волераны ведут себя очень странно по отношению к Жюстину. Они никогда о нем не говорят. Наверное, считают, что лучше бы он не появлялся на свет. Александр упоминал, что Жюстин в детстве был грубым и эгоистичным мальчишкой. – Она печально вздохнула. – А Филипп – настоящим ангелом, таким милым и добрым. Надеюсь, я вас не расстроила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Лизетта с улыбкой наблюдала, как портниха подгоняет лиф и подкалывает булавками подол нового черного платья для Селии.
– Когда ты появилась у нас, ты была такой худенькой, – сказала она. – Я рада, что стряпня Берты пошла тебе на пользу.
Селия вертелась перед зеркалом, любуясь красивыми складками черного шелка. Платье было сшито по последней моде: с завышенной талией и без воротника, по горлу и на плечах отделано черными бусинами. Селия глубоко вдохнула: лиф плотно натянулся на груди.
– Стойте спокойно, мадам, – попросила портниха. Селия скорчила гримаску:
– Если и дальше дело пойдет так, скоро мне будут малы все мои платья.
– Ну, до этого еще далеко. – Лизетта подошла к зеркалу, окинула критическим взглядом собственное отражение. – А вот мне надо бы сбросить лишний вес, который я набрала, пока носила Рафаэля. Он испортил мне фигуру. – Она с любовью взглянула на упитанного рыжеволосого карапуза, игравшего на полу обрезками ткани. – Я не жалею, что набрала вес, дорогой. Ты того стоишь. Не слушай свою мамочку.
Портниха, миловидная молоденькая ирландка по имени Бриони, заметила:
– Месье Волеран не позволил бы и волоску на вашей голове измениться, мадам.
Лизетта рассмеялась и тряхнула головой.
– Макс не способен критически отнестись ко мне. Ведь он любит меня.
Селия чуть улыбнулась. Лизетта была похожа на Венеру – соблазнительна и пропорционально сложена. Со своими рыжими волосами и жизнерадостным характером она напоминала огонек, и даже такой властный мужчина, как Максимилиан Волеран, готов был подчиниться любому ее капризу.
– Максу не нравится, когда я ношу черное, – со вздохом сказала Лизетта, возвращаясь на обитую парчой кушетку и снова принимаясь за починку панталончиков одной из ее дочерей. – Весь прошлый год мы носили траур по его матери. А теперь вот…
Траур длится год, осталось еще восемь месяцев, и все это время взрослые члены семьи Волеранов должны носить только черное. А Селии и по окончании траура предстояло ограничиваться приглушенными оттенками лилового и серого цветов. Таковы креольские традиции, и Селия была обязана строго следовать им, чтобы не вызвать осуждения новоорлеанского общества. Даже письма она писала на бумаге с траурной каймой. И украшений не носила, кроме броши с темными камешками, а когда ей изредка приходилось появляться на публике, она прикрывала лицо и волосы черной креповой вуалью. Даже пуговицы выбирались небольшие и с матовой поверхностью.
Селия крайне редко появлялась в обществе, но вынужденная изоляция ее не тяготила. Дни ее текли спокойно и мирно, а именно этого она и хотела. Лизетта, сама очень общительная, не раз пыталась убедить ее нарушить уединение. Но Селии обычные женские разговоры, сплетни, секреты были скучны, и она с неохотой принимала участие в семейных собраниях.
Она с удовольствием погрузилась в хозяйственные заботы: это помогало ей примириться со смертью Филиппа.
Работы на плантации было много. Женщины сбивали масло, выпекали хлеб, варили варенье, набивали колбасы, консервировали овощи, вели учет хозяйственных расходов. Раз в месяц целый день посвящали варке мыла и изготовлению свечей. А еще надо было начистить серебро, перемыть фарфор, проследить за чисткой ковров и стиркой белья. А кроме того, всегда нужно было что-нибудь зашить, заштопать, вышить.
Селия познакомилась со служанками-рабынями, но не могла так же фамильярно обращаться с ними, как Лизетта. Ей были непонятны сложные взаимоотношения между рабом и рабовладельцем: они словно принадлежали к одной семье, но при этом существовали границы, которые никогда не нарушались. Некоторые рабовладельцы считали слуг своей собственностью, другие относились к ним с искренней любовью. Однажды хозяйка соседней плантации зашла навестить Лизетту и вдруг разрыдалась, рассказывая о смерти старой служанки. «Она была мне ближе, чем родная мать», – призналась женщина, утирая слезы кружевным платочком. Селии было это непонятно: если служанка действительно была таким близким человеком для этой дамы, то как могла она держать ее в рабстве?
Южане вообще ее озадачивали. Особенно креолы. Но больше всего изумляли Селию Волераны. Это была огромная семья – за четыре месяца Селия еще не успела познакомиться со всеми двоюродными и троюродными братьями и сестрами. В прошлом этого семейства было много скандальных историй и тайн, на которые Селии усердно намекали, но до конца ничего не рассказывали.
Ходили слухи о каждом из Волеранов, даже о Лизетте. Однажды пришедшая с визитом золовка Лизетты Генриетта уселась рядом с Селией и поведала ей на ушко кое-какие семейные тайны. Генриетта, миловидная молодая дама, большая любительница сплетен, была женой Александра, младшего брата Максимилиана.
– Максимилиан очень изменился с тех пор, как они поженились десять лет назад, – увлеченно шептала Генриетта. – До этого он был таким отчаянным и жестоким человеком, каких свет не видывал. Поговаривали даже, что он убил собственную жену.
– Не может быть, – скептически пробормотала в ответ Селия. Максимилиан, конечно, мог внушить страх, но стоило увидеть, с какой нежностью он относится к Лизетте и своим детям, чтобы понять: он на такое неспособен.
– Конечно, – кивнула Генриетта, – подозрения не подтвердились. Но в те времена каждый был готов обвинить его в самых страшных грехах – и не без оснований.
– Почему?
– Он был жесток со всеми. Даже с Лизеттой.
Селия покачала головой:
– Не может быть, Генриетта. Этому я никогда не поверю.
– Но это правда, сущая правда. Это сейчас он стал образцовым мужем, а ведь женился он только потому, что обесчестил ее.
– Обесчестил? – повторила Селия, подумав, что ослышалась.
– Ну да! Лизетта была помолвлена с другим мужчиной. Но Максимилиан соблазнил ее, а жениха вызвал на дуэль. В те дни он был настоящим дьяволом. И сын пошел в него – я, разумеется, говорю не о вашем муже Филиппе, упокой, Господи, его душу. Я говорю о другом сыне, который сбежал из дома, о Жюстине. – Она наклонилась к самому уху Селии и прошептала:
– Он стал пиратом. Мне рассказал об этом Александр, мой муж.
– Какой позор, – пробормотала Селия, чувствуя, что побледнела.
– Не правда ли? – добавила очень довольная произведенным впечатлением Генриетта. – Разве вам Филипп ничего не рассказывал? Впрочем, это неудивительно. Все Волераны ведут себя очень странно по отношению к Жюстину. Они никогда о нем не говорят. Наверное, считают, что лучше бы он не появлялся на свет. Александр упоминал, что Жюстин в детстве был грубым и эгоистичным мальчишкой. – Она печально вздохнула. – А Филипп – настоящим ангелом, таким милым и добрым. Надеюсь, я вас не расстроила?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76