— Кажется, мальчик зовет.
Витора влетела в полутемную комнату точно вихрь и раздернула шторы на окнах.
— А ну-ка, а ну-ка поглядим, — сказала она, — кто это тут визжит.
Но Кико уже с головой спрятался под простынкой и тихонько сжался в комочек, с улыбкой предвкушая, как удивится Витора. И Витора сказала, глядя на его кроватку:
— Ох, а мальчика-то и нету. Да его, поди, украли?
Он подождал, пока Витора несколько раз обойдет комнату, повторяя: «Ах ты господи, куда же подевался этот ребенок?», а потом откинул простыню, и Витора, будто не веря своим глазам, подошла к нему и спросила:
— Негодник, да где же ты был?
И осыпала его поцелуями, а он довольно улыбался — больше глазами, чем губами, и, освободившись, спросил:
— Вито, ты думала, меня украли? А кто?
— Дядька с мешком, — ответила она.
Она откинула простыню и одеяльце, пощупала постель и воскликнула:
— Быть не может! Ты сухой?
— Да, Вито.
— Чтобы везде, везде сухо?!
Мальчик провел по пижаме — сперва одной рукой, потом другой.
— Потрогай, — сказал он. — Даже ни мокринки.
Витора завернула его в халат, так что выглядывали только босые ножки, и взяла на руки.
— Постой, Вито, — сказал мальчик. — Дай возьму эту штуку.
— Какую?
— Вот эту.
Он протянул маленькую ручку к книжным полкам, взял оттуда смятый тюбик от зубной пасты, неловко отвернул красный колпачок и приоткрыл в улыбке два широких передних зуба:
— Это грузовик.
Витора вошла в кухню, неся его на спине.
— Сеньора, — оповестила она, — наш Кико уже большой: он сегодня не написал в кроватку.
— Неужели правда? — сказала Мама.
Кико улыбался; длинная светлая челка закрывала ему лоб, спускалась на глаза; он неуклюже выпутался из халата и горделиво сказал, проводя руками по пижаме:
— Потрогай. Даже ни мокринки.
Витора усадила его на белый стул и открыла кран над белой ванной; стиральная машина гудела рядом; пока ванна наливалась, мальчик сосредоточенно отворачивал и заворачивал красный колпачок, чувствуя, как поблизости плавно движется халат в красных и зеленых цветах, и вдруг халат оказался рядом, он ощутил на щеках влажный и крепкий поцелуй, и голос Мамы сказал:
— Что это у тебя? Что за гадость?
Кико быстро вскинул голову:
— Это не гадость. Это грузовик.
Витора подняла его на воздух, а Мама стянула с него пижамные штанишки; коснувшись ногой воды, мальчик поджал пальцы, и Витора спросила:
— Жжется?
— Да, жжется, Вито, — отозвался он.
Вито открыла локтем холодный кран и через несколько секунд поставила Кико в ванну; он осмотрел себя и рассмеялся, заметив крохотный членик.
— Смотри, дудушка.
— Там не трогать, слышишь?
— Святая дудушка, — добавил мальчик, все еще держа в левой руке тюбик из-под пасты.
— Что это за глупости он говорит? — спросила Мама.
Кико водил тюбиком по поверхности воды, делая «буу-у, бу-у-у-у», потом сказал:
— Это пароход.
Витора ответила Маме:
— Да я почем знаю? Теперь твердит одно, как попугай.
— Наверное, его кто-то учит, — недовольно сказала Мама, опуская в стиральную машину пижаму Кико.
Витора так и залилась краской:
— Ну, что до меня… А я так думаю, это от молитвы. Он слышит «святой дух, святой дух» и повторяет на свой лад, ему все одно.
Она поставила мальчика на ноги и намылила ему ноги и попку. Потом сказала:
— Садись. Если не будешь хныкать, пока я помою лицо, пойдешь со мной за молоком к сеньору Авелино.
Мальчик крепко стиснул губы и веки, а Витора терла ему лицо губкой. Несколько секунд он удерживал дыхание, потом завизжал:
— Хватит, Вито, хватит!
Витора подхватила его под мышки, подняла, обернула в большое земляничного цвета полотенце и отнесла в кухню, и тогда Лорен, что жила у доньи Паулины, увидела его с площадки черного хода через застекленную дверь, помахала рукой и прокричала:
— Кико, соня! Только еще встаешь?
Вытирая его полотенцем, Витора тихонько приказала: «Скажи: доброе утро, Лорен». И мальчик закричал из-под полотенца:
— Доброе утро, Лорен!
А Лорен отозвалась:
— Доброе утро, сынок. А у нас кот подох! Смотри!
И показала ему что-то, похожее на черную мохнатую тряпку, а мальчик, глядя сквозь решетку грузового лифта, словно из тюремного окна, спросил:
— А почему он подох, Лорен?
Лорен откликнулась высоким, тонким голосом, проникавшим сквозь стекла, точно солнечный луч:
— Кто ж его знает почему? Просто пришел его час, и все тут.
Не выпуская тюбика из рук, мальчик вполголоса спросил у Виторы:
— Что она говорит?
Не обращая на него внимания, Витора сказала Лорен:
— Вот будет переживать твоя хозяйка.
— Ты представляешь.
Лорен бросила труп кота в мусорный бак.
— Его же надо похоронить, Лорен! — завопил Кико.
— Ты хочешь, чтобы мы хоронили эту мерзость?
— А как же, — ответил мальчик.
Мама входила и выходила. Кико вытянул ручонку с тюбиком и пожаловался Виторе:
— У меня замочилась пушка. Надо ее вытереть. Витора провела по тюбику полотенцем и спросила:
— А разве это не грузовик?
— Нет, — ответил Кико, отворачивая колпачок и показывая черную дырочку, — это пушка, ты что, не видишь?
— А на кой тебе пушка, скажи на милость?
— Чтобы идти на папину войну, — ответил мальчик.
В конце фразы он закашлялся, и халат в красных и зеленых цветах сказал маминым голосом:
— Ребенок простудился.
Мама тут же вышла, и от промелькнувшего мимо знакомого халата в воздухе словно остался ласкающий след. Надевая на Кико майку, Витора сказала:
— Если будешь кашлять, позовем Лонхиноса.
— Не надо!
— Ты не хочешь, чтоб пришел Лонхинос?
— Нет!
— А вот мне он раз сделал укол, и было ничуть не больно.
Она натянула на него голубенькую рубашечку, а сверху ярко-красный свитерок. Потом мягкие вельветовые штанишки. Кико стоял неподвижно, слегка сдвинув брови, словно размышляя. Наконец он сказал:
— Не хочу, чтоб приходил Лонхинос.
— Ну так не кашляй.
— Я сам не знаю, когда кашляю, — запротестовал Кико.
Закончив одевание, Витора поставила мальчика на пол, сложила земляничное полотенце, повесила его на спинку белого стула, прошла в ванную комнату и выдернула пробку из ванны, чтобы спустить воду. Потом взглянула на расстроенное личико Кико и сказала:
— Лонхинос добрый. Он приходит, когда ты болеешь, делает укол, и ты поправляешься.
Она говорила громко, стараясь перекрыть гул стиральной машины. Мальчик поднял голову, чтобы расширить поле зрения, до тех пор ограниченное подолом ее сине-полосатого халата.
— А тебя он куда уколол, Вито? В зад?
— Ясное дело. Только так не говорят, это грех.
— Грех?
— Да. За такие слова черти унесут тебя в ад.
Кико машинально отворачивал и заворачивал колпачок тюбика. Взгляд его голубых глаз был устремлен куда-то вдаль. Он сказал:
— Хуан говорит, что у чертей есть крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28